Мой взгляд автоматически переходит на его брюки, и я чуть не задыхаюсь при виде выпирающего материала.

— Не надо, Киллиан.

— Ммм. Мне действительно нравится, как ты произносишь мое имя своим сладким голосом.

Я продолжаю отступать, но он отвечает мне бесстрастными шагами.

— Ты остановишься, если я буду умолять тебя?

— Нет.

— А если я закричу?

— Я просто заглушу крик.

— Если я тебя ударю?

— Это просто разозлит меня, и мои действия станут радикальными. Крайне не рекомендуется.

Мои ботинки ударяются о камень, и я вскрикиваю, спотыкаясь, но он хватает меня за локоть, удерживая в вертикальном положении.

— Прекрати вести себя так, будто ты этого не хочешь, Глин. Вся эта драматизация начинает действовать мне на нервы.

— Пожалуйста, — шепчу я.

— Умоляй, мне все равно.

— Тогда что для тебя важно?

— Прямо сейчас? Ты и твоя девственная киска.

Мне хочется закричать, как от разочарования, так и от злости на свою реакцию на его слова. Как я могу хотеть того, кого ненавижу? Того, кто, без малейшего сомнения, чертовски пугает меня?

И в глубине души я знаю, что он не остановится, пока не лишит меня девственности. Это завоевание, а он настоящий хищник.

Не знающий границ.

Сделав глубокий вдох, я выбираю другой подход.

— Что, если я скажу тебе, что мне нужно больше времени?

— Хм. — Его палец постукивает по боковой стороне моего локтя. — Ты думаешь, я не знаю, что ты делаешь? Ты тянешь время, чтобы найти решение, как от меня избавиться, но я говорю тебе прямо сейчас, это не сработает.

— Я просто... хочу больше времени, пожалуйста.

Его глаза вспыхивают раздражением, вероятно, он слишком привык получать то, что хочет, только когда ему говорят «нет», и я почти уверена, что он все равно наклонит меня и трахнет, но он отпускает мой локоть.

— Раз уж ты вежливо попросила, то хорошо.

— Правда?

— Ты хочешь, чтобы я передумал?

— Нет. — Я улыбаюсь. — Спасибо.

— Видишь? Я могу быть милым.

Я фыркаю, затем выдыхаю и шепчу:

— Милая — моя задница.

— Я все слышал.

Я ухмыляюсь, пытаясь отмахнуться от ситуации.

— Зачем ты все это делаешь?

— Все это?

— Быть частью Язычников, охотиться на людей. Все это.

— Почему ты спрашиваешь?

Несмотря на мои попытки этого не делать, мое тело расслабляется.

— Ты продолжаешь преследовать меня, но я ничего не знаю о тебе, кроме того, что ты состоишь в Язычниках и являешься студентом-медиком.

В его глазах вспыхивает отблеск света.

— Ты спрашивала обо мне, детка?

— Не пришлось. Анника не перестает говорить, как только у нее появляется тема для разговора.

— Но ты слушала. — Его злорадный тон выводит меня из себя.

— И что?

— Я думал, тебе неинтересно.

Меня явно тянет к нему так, что я не могу понять, но будет холодный день в аду, прежде чем я признаюсь в этом.

— А может быть, ты просто не хочешь признавать это вслух. — Его позиция становится бесстрастной, так как он, кажется, наслаждается собой.

— Ты собираешься ответить на мой вопрос?

— На вопрос?

— Разве студенты-медики не должны защищать свои руки? И все же ты дерешься, охотишься и занимаешься всякой ерундой, из-за которой ты можете пораниться.

Он поднимает руки и изучает их под мрачным светом, как будто видит их впервые.

— Мир окрашен в разные цвета, в зависимости от того, под каким углом ты его видишь. Каждый идеал можно превратить в чудовище, если довести его до предела. Я — предел. Я — те края, от которых людей предупреждают держаться подальше, но их все равно тянет туда, потому что это так отличается от того, что они знают. И поскольку я постоянно нахожусь на грани, мне нужны постоянные стимулы, чтобы оставаться работоспособным. Борьба, охота и работа врачом — вот эти стимулы.

Так что это его навязчивая идея. Он пытается избавиться от пустоты нетрадиционными методами. Я понимаю, почему он так поступает, хотя и не согласна с этим.

Его взгляд на мир завораживает, и если бы я не хотела сбежать от него, я могла бы слушать его разговоры об этом целый день.

— Почему именно медицина? Ее коды подразумевают, что ты должен спасать людей.

— И я спасаю, после того как увижу их изнутри. —Его губы кривятся в жестокой ухмылке. — Посмотри на свое лицо, на котором застыл ужас. Я пугаю тебя, детка?

— Нет. — Я поднимаю подбородок. — Я Кинг. Мы рождены не для того, чтобы бояться людей.

— Хм. Мне нравится этот семейный девиз. Ты близка с ними? С твоей семьёй, я имею в виду?

— Ну и что с того?

— А они знают, что ты думала о том, чтобы броситься со скалы?

Я вздрагиваю, все мое тело становится твердым.

— Я не знаю, о чем ты говоришь.

— В ту ночь у тебя был такой мертвый взгляд, как у человека, который устал — не от скуки, а просто чертовски устал. — Он делает шаг ко мне, и я отступаю, повторяя его шаги. — Ты думала о том, каково это — оказаться на дне океана, разбив голову о камни? Как ты будешь задыхаться от воды несколько минут подряд? Смерть от утопления — самая сложная. Ты откроешь рот, поплывут пузырьки, но вода — единственное, что попадет в твои легкие. Ты думаешь, что хочешь умереть, но чем больше ты вдыхаешь воду и захлебываешься ею, тем больше ты об этом жалеешь. Так скажи мне, Глиндон, ты представляла, что все закончится, если ты просто... отпустишь?

Он... действительно психопат, не так ли?

Нормальный человек ни за что не стал бы так непринужденно говорить на такую тему, да еще и с большими подробностями.

Я ударяю обеими руками по его груди.

— Прекрати.

— Ты дрожишь, детка. Я задел какой-то нерв?

Я смотрю на него.

— Ты не имеешь права судить меня.

— Я и не сужу. Я пытаюсь узнать тебя получше, как ты сделала это со мной раньше.

Этот ублюдок снова пошел на обострение. Ему не понравилось, что я задаю вопросы, и он решил сделать это, чтобы преподать мне урок.

Жаль для него, но я не отступлю.

— Разве ты не мог просто спросить, какой у меня любимый цвет, группа и фильм?

— У тебя нет любимого цвета, так как ты носишь их все. Твоя любимая группа — Nirvana, так как их песни есть во всех твоих историях в Instagram. Твой любимый фильм — «Зачатие», согласно картине, которую ты опубликовала год назад на своем IG с подписью: «Вдохновение от моего любимого фильма «Зачатие»». Ты также любишь мороженое со вкусом шоколада и вишни — вместе, с твоим дедушкой по отцовской линии, а также стиль «шорты и майка». У тебя комплекс неполноценности из-за таланта матери и братьев, из-за чего со временем ты выглядишь се более неловко на семейных фотографиях. Вероятно, это началось в раннем возрасте и накапливалось годами, пока не довело тебя до этого обрыва.

Мои ногти впиваются в его грудь, желая — нет, нуждаясь — причинить боль.

— Откуда... откуда, черт возьми, ты все это знаешь?

— Я хорошо наблюдаю и связываю закономерности.

— Преследуешь, ты имеешь в виду.

— Если ты предпочитаешь этот ярлык. — Он обхватывает мою руку, прижимая ее к своей груди. — Ты все еще дрожишь. Хочешь, чтобы я оставил эту тему и позволил тебе вернуться в свой безопасный кокон, как маленькая мисс Острич...

— Я не хотела убивать себя. — Я прервала его. — Да, я часто думала об этом, когда боль становилась слишком сильной, и я хотела, чтобы она просто прекратилась, но все равно не сделала бы этого, потому что бы пожалела об этом. Я буду чувствовать себя дерьмово из-за того, что подвергаю свою семью и друзей такому испытанию, и, возможно, это не сработает. Что, если боль не прекратится? Что если она станет в десять раз хуже?

— Ты ничего не почувствуешь после смерти.

Я фыркнула, на самом деле чувствуя облегчение от того, что разговариваю об этом с бессердечным монстром, а не с кем-то, кому мои слова причинят боль.

— Ты так думаешь об утешении?

— Я не знаю, как это сделать, но вот что я знаю. —Он гладит мою руку, которая лежит под его. — Я сделаю так, что у тебя больше никогда не будет таких мыслей.

— Это говорит тот, кто просил меня сброситься со скалы, чтобы он мог сфотографировать мое падение.

— Но ты этого не сделала. Как ты сказала, ты не хочешь убивать себя, и я тебе верю.

Мои губы разошлись. Он... что?

Почему он мне верит? Даже я сама себе иногда не верю. В моей голове сидит ненадежный рассказчик, который постоянно бросает меня во все стороны.

Забудьте об этом.

Я просто не попаду в паутину, которую плетет Киллиан.

Стараясь оставаться бесстрастной, я вырываю руку из его.

— Ты можешь позволить мне закончить инициацию сейчас?

Он постукивает пальцем по своему бедру.

— Почему ты так заинтересована в том, чтобы вступить в наш клуб?

— Разве не туда ходят все крутые ребята?

— Хорошая попытка, но нет, это явно не твоя сцена.

— Потому что я девочка?

— И зануда, и боязливая, и интроверт. Называй как хочешь.

— Я... могу измениться.

— Зачем?

— Что значит «зачем»?

— Зачем тебе меняться? Ты прекрасна такой, какая ты есть.

Дыхание застряло в горле. Я уверена, что он не имел в виду комплимент, поэтому это звучит еще более как комплимент. Проклятье.

То, как он на меня влияет, уже не смешно.

— Я просто хочу вступить в клуб и добавить больше веселья в свою жизнь.

— Я буду всем весельем, которое тебе нужно.

— Высокомерный урод.

— Слышал и похуже.

— Давай, позволь мне вступить.

— Нет.

— Почему нет?

— Потому что я так сказал. Кроме того... — Он пихает меня к дереву, и его руки обхватывают меня с двух сторон. — Ты должна мне кое-что за то, что я был мил.

Его рука обхватывает мою талию, и он толкает свою эрекцию к моему животу. Воздух трещит от напряжения, когда его член скользит вверх и вниз по чувствительной плоти моего центра.

Одежда разделяет нас, но я чувствую каждый удар до самой глубины души.

— Ты... сказал, что дашь мне время. — Я задыхаюсь на этом слове, не в силах узнать свой голос из-за его густоты.

— И я дам. Это не имеет к этому никакого отношения. — Он тянет вниз бретельку моего топа, обнажая кружево лифчика. — Ммм. Красный. Думала ли ты обо мне, когда покрывала эти сиськи моим любимым цветом? Ты трогала себя перед зеркалом и кончала с моим именем на губах.

— Н-нет... — Мои дрожащие пальцы шлепают по его груди, такие абсолютно слабые. — И как это может быть связано с тем, что ты явно прикасаешься ко мне?