В ту же секунду кто-то постучал в приоткрытую дверь кабинета. Арнаутов отпустил Юлин плащ, поднял голову и увидел Карташова. Он стоял, весь такой умный и правильный, с потухшей трубкой в руке, и смотрел на Арнаутова с легкой брезгливостью профессионала, наблюдающего за дилетантской работой коллеги, которому по сроку службы давно пора было перестать быть дилетантом.

– Николай Иваныч, можно вас отвлечь на минуту?

Арнаутов вышел в коридор, и вдвоем они отошли подальше от кабинета, к лестнице, чтобы Юля ничего не услышала. Дверь кабинета оставалась открытой, и Арнаутов мог наблюдать, что Юля делает. Мало ли, попробует позвонить, или потянется смотреть документы, лежащие на столе... Но она сидела спокойно.

– Ты что творишь? – Отбросив обычную невозмутимость, спросил Карташов.

– А ты чего приперся?

– Не надо со мной так. Я тебе не мальчик. Я такой же начальник отдела. Хочешь неприятностей? Ты их получишь.

– Ладно, чего хотел?

– Глобально? Чтобы ты работать наконец научился. Большинство твоих дел в суде проваливается. Тебе прессом на заводе работать надо, а не начальником отдела.

– Саня, иди-ка ты... Бабочек ловить!

– Можно бабочек. – Карташов неожиданно успокоился. – А можно и Шилова.

Арнаутов посмотрел недоверчиво:

– То есть?

– Сними с нее показания, и отпусти. – Карташов неторопливо раскурил трубку, и, пока он приминал табак, чиркал бензиновой зажигалкой и затягивался, Арнаутов терпеливо ждал. – Коля, ну ведь если он ее у себя поселил, то ведь, значит, запал на девку, правильно? Значит, может выйти с ней на контакт. Замордуешь ее к чертовой бабушке – потеряешь лишнюю наживку.

– А твой какой интерес?

– Чибиса закрыть плотно, ты это знаешь...

Арнаутов что-то прикинул, вздохнул:

– Она такого горбатого лепит.

– Имеет право, согласно 51-й статье Конституции. Ну что тебе ее показания, Коля? Ты форму гаишную нашел, ствол с убийства нашел. Вот это – реально. А показания – сегодня она их дала, завтра отказалась и жалобу написала.

Арнаутов постоял молча, подумал. Посмотрел внимательно на Карташова и так же молча ушел в кабинет.

Часом позже Карташов отвез Юлю домой.

Они ехали в его личной «Дэу-Нексия» – довольно скромной по нынешним меркам машине для начальника отдела Управления по борьбе с оргпреступностью.

Карташов говорил:

– Вот из-за таких милицию и не любят. Скажи ему про честь офицера – он даже не поймет, о чем речь. Я, конечно, тоже не ангел. И работа у нас грязная, но есть же границы.

Обсуждение Арнаутова Юлю интересовало мало. Пережила – и ладно. Бог даст, больше с ним не придется увидеться.

Она спросила:

– Скажите, что с Романом случилось? Из-за чего это все?

– Роман мне звонил. Сказал, его подставили, вот он и ушел в бега. Врагов у него хватает, это точно. Но и друзей не мало. Так что так просто мы его не отдадим. – Карташов ободряюще улыбнулся.

– Спасибо.

Они приехали. Карташов остановил машину, не заезжая во двор.

– Идите домой, успокойтесь. Отдохните. Наведите порядок. Там, наверное, все вверх дном после обыска?

– Да уж... – Юля вспомнила, как Арнаутов с компанией перетряхивал ее вещи, и невольно поежилась.

– Ну вот, живите, ни о чем не беспокойтесь. – Карташов протянул визитную карточку. – Звоните по любому поводу в любое время. От ментов отмажу, от бандитов прикрою.

– Спасибо!

– Да не за что. Роман недавно задержал бандита, за которым я гонялся несколько лет, так что я у него в долгу.

Юля подумала, что надо бы сказать что-то менее банальное, чем очередное «спасибо» и «до свидания», но ничего в голову не пришло, и она открыла дверь машины:

– До свидания.

– Счастливо!

– Роман Георгиевич, не ждал! Яичницу с колбасой будете?

Когда Шилов пришел, Миша Краснов как раз готовил себе обед и, открыв дверь, сразу скрылся на кухне.

Сняв куртку, Шилов прошел в комнату. Гитара была снята со стены и лежала поперек кровати – видимо, Миша пробовал музицировать. А кроме этого, со времени его последнего посещения вроде бы никаких изменений.

Шилов посмотрел в окно. По дороге сюда он много раз проверялся, но все-таки... Нет, подозрительных людей и машин не наблюдается. Хотя сейчас все кажутся подозрительными.

Жестяной тазик на полу был почти полон. Шилов сел перед ним на корточки, слегка стукнул по ржавому боку – по воде побежали ровные круги. Пробежали и успокоились, отразив лицо Шилова. Лицо было не слишком веселым. Роман улыбнулся – улыбка получилась кривой. Как, наверное, и положено оборотню.

Миша принес из кухни сковородку с яичницей.

– А водка есть? – спросил Шилов.

– Случилось чего?

– Да так, по мелочи. Но тебе знать полезно.

Нашлась почти целая бутылка перцовки. Под выпивку и закуску яичница оказалась вполне приличной, Шилов рассказал Мише то, что можно было рассказывать.

– Да, попадалово, – оценил Миша. Сказать, что он испугался или хотя бы сильно приуныл, было нельзя – видимо, Краснов начал уже привыкать к тому, что жизнь постоянно меняется.

– Да ладно, образуется все. Кроме меня и ребят никто про эту квартиру не знает. Ну, а повяжут меня, так мужики что-нибудь придумают.

– Я-то тут... Я-то чего? Я-то не о себе, я о вас!

– Ладно, давай на «ты» и по последней, – Шилов кивнул на пустые рюмки, и Миша взялся за бутылку, в которой оставалось уже меньше ста граммов.

Наливая, сказал:

– Только не по последней, а по крайней.

Чокнулись, выпили. Шилов перебрался со стула на кровать. Взял гитару, попробовал струны. Толком играть он не умел. Так, баловался немного в школьные годы, когда увлекался рок-музыкой, да в армии выучил несколько простых песен.

Миша посмотрел с интересом, ожидая, наверное, что Роман сейчас выдаст что-нибудь эдакое – или «Мурку» и «Гоп-стоп, мы подошли из-за угла.», или наоборот, «Прорвемся, опера!» Но Роман только перебрал струны, взяв несколько несложных аккордов, и заговорил о делах:

– Я вот что думаю: уехать тебе надо. На Камчатку. У меня там ребята хорошие есть. Оленинки поешь, тюленя бить научишься.

– А дело, суд, показания мои?

– Не знаю. Пока не знаю, Миша. Может, и не будет ничего. Может, оправдают всех, а тебя посадят. Может, наоборот. Может, вместе сидеть будем. Уехать тебе надо.

– Можно сигаретку?

– Да, бери, конечно.

Краснов закурил. Сделав несколько глубоких затяжек, сказал:

– Да не поеду я! Все равно поймают. Лучше с вами.

– Миш, ты никому ничего не должен.

– Должен. Себе.

– То же мне, народоволец нашелся. Грохнут тебя или посадят.

– Слушай, – Миша усмехнулся, – между прочим, из нас двоих я – не в розыске. Давай, я тебя спрячу? На севере много укромных мест.

Шилов покачал головой:

– На север я всегда успею. Правду надо узнать.

Напротив окна девяносто седьмой камеры, уже за территорией четвертого изолятора, находился большой недостроенный дом, в который приходили друзья и родственники заключенных, чтобы «покричать» своим. Иногда их оттуда сгоняли, но обычно общение шло беспрепятственно, главное, чтобы «свой» услышал и подошел к окну камеры.

– Э-э-й, триста двадцать шестой!

– Ты посылку получил?!

– Саша, я тебя люблю!!!

На стене дома большими кривыми буквами было написано: «Мелкий, мы с тобой!», и этот лозунг точно характеризовал положение дел: в дом приходили кричать кореша и подруги всякой мелюзги, влетевший за угоны, гоп-стопы и квартирные кражи, а люди серьезные имели другие возможности передать инструкции оставшимся на воле сообщникам или скорректировать показания с арестованными подельниками.

– Жи-и-и-рный, как дела?!

– Юра, Иванов! Все нор-маль-но! Светка аборт сде-ла-ла-а-а!!!

Лежа на нижнем ярусе шконки, Чибис разговаривал по сотовому телефону:

– Это у меня за окном дом-кричалка. Хоть мегафоны покупай и в аренду сдавай. Да... Да-да, слышал-слышал. Горе-то какое! Как же мы теперь без Моцарта?.. А по второму вопросу? А я тебе говорил, валить его надо. Таких, как Шилов, просто пугать нельзя. Слушай, ты, Фельдмаршал, ты изобретай, что хочешь, но один я не сяду... У меня твоих записей на целый диск хватит. – Чибис хихикнул. – А ты как думал? Да, конечно. Все твои указания по всем делюгам. Ну, миленький мой, я же не первый день на свете живу. Подстраховался! Хорошо, только не надо орать на меня. Мы же друзья!