В завещании было ещё что-то, кроме наставлений в добродетельности, которые Исаак Блад зачитал бесцветным голосом, Это была последняя проповедь Мэтью Слайта в этом зале. Смолевка не слушала. Ей было ясно одно, она была крепостной, которая согласно воле отца, завещалась Сэмюэлу Скэммеллу.

Проповедь закончилась, Исаак Блад собрал плотные листы и посмотрел на слуг.

— Желание Мэтью Слайта, чтобы вы все продолжали свою службу. Полагаю, что вы тоже этого желаете? — вопрос он адресовал Скэммеллу, который в ответ улыбнулся, кивнул и сделал неопределённый приглашающий жест в сторону скамеек.

— Хорошо, хорошо, — Блад отхлебнул мальвазию.

— А теперь я бы попросил остаться здесь только непосредственных родственников, — он указал на Скэммелла, Эбенизера и Смолевку, которые оставались сидеть на скамье, пока все слуги послушно уходили гуськом из комнаты. Преданный-До-Смерти недовольный, что смешается со слугами, мялся в нерешительности, но Исаак Блад вежливо подстегнул его к выходу. Поверенный закрыл дверь и повернулся к семье. — Завещание вашего отца содержит ещё одно распоряжение. Если вы будете так добры подождать, — он вернулся к аналою и старательно развернул бумаги снова. — А, вот оно.

Он прочистил горло, глотнул вина и поднес бумагу к своему бескровному лицу.

— Мне дали указание прочитать это вам конфиденциально, и теперь я выполняю это. «Мое обязательство по Ковенанту исполняется назначением Сэмюэла Скэммелла, моего зятя, держателем печати в моих владениях. Если он умрёт до того, как моя дочь достигнет своего двадцати пятилетия, тогда право охраны печати перейдёт к моему сыну Эбенизеру, который будет, я знаю, соблюдать условия Ковенанта», — Исаак Блад сурово посмотрел на Смолевку, затем снова в бумагу. — «Если моя дочь умрёт до своего двадцати пятилетия и не оставит потомства, тогда любой, кто будет держателем печати должен указать, что денежные средства Ковенанта используются для распространения Евангелия среди неосвещённых».

— Теперь я прочитал его, — Блад посмотрел на Скэммелла.

— Вы поняли, мистер Скэммелл?

— Правда и ещё раз правда, — Скэммелл улыбнулся и энергично кивнул.

— Хозяин Эбенизер?

Эбенизер кивнул, хотя Смолевка заметила недовольный взгляд, будто он понял не все.

— Мисс Доркас?

— Нет, я не поняла.

Это было так неожиданно, что Исаак Блад вздрогнул от удивления, но затем рассердился.

— Вы не поняли?

Смолевка встала и прошлась до окон, выходящих на север.

— Что такое Ковенант, мистер Блад? — она чувствовала, что её крылья сломаны, порваны, кровоточат, и она быстро и беспомощно падает на землю. Смерть отца ничего не решала, просто отодвигала свадьбу.

Поверенный проигнорировал вопрос. Он связывал бумаги.

— Позвольте маленький совет? Я бы предложил в скором времени сыграть тихую свадьбу. Возможно недель через шесть? Это не было бы неприличным, — он тягостно всмотрелся в Сэмюэла Скэммелла. — Вы понимаете, что завещание предполагает ваш брак, и ваше положение в поместье полностью зависит от этого?

— Я понимаю, да.

— И, конечно, желанием Мэтью Слайта было бы, чтобы это счастливое событие не откладывалось на очень длинный срок. Дела должны идти своим чередом, мистер Скэммелл. Своим чередом!

— Правда и ещё раз правда, — Скэммелл встал, чтобы проводить поверенного.

Смолевка отвернулась от окна.

— Мистер Блад, вы не ответили на мой вопрос. Что такое Ковенант?

Этот вопрос всех смутил, а поверенный пренебрежительно пожал плечами.

— Ваша доля в браке, мисс Слайт. Поместье, конечно же всегда предназначалось вашему брату, но ваш отец сделал распоряжения по приданому для вас. Боюсь, я знаю не очень много. Их регулировал юрист из Лондона, я лишь подозреваю, что вы будете достаточно обеспеченной.

— Правда, — кивнул ей Скэммелл, страстно желая угодить.

Воцарилось молчание, Смолевка ответ получила, но ответ не давал ей надежду на освобождение от Скэммелла. Скрипучий голос Эбенизера громко прозвучал в комнате.

— Что значит достаточно? Какова ценность Ковенанта?

Исаак Блад пожал плечами.

— Я не знаю.

Скэммелл хитро поднял брови, беспокойно и самодовольно. Ему не терпелось сообщить ей главную новость. Он так стремился произвести впечатление на эту красивую, золотоволосую девушку, которую очень хотел обнять. Хотел, чтобы Смолевка похвалила его, одобрила, и надеялся, что его слова сломают дамбу из её сдержанных чувств.

— Я могу ответить, правда, могу, — он улыбнулся Смолевке. — В прошлом году, насколько мы могли оценить, Ковенант принес десять тысяч фунтов.

— Боже! — Исаак Блад схватился за аналой.

Эбенизер медленно поднялся, впервые за день его лицо ожило.

— Сколько?

— Десять тысяч фунтов, — скромно повторил Скэммелл, как будто он отвечал за доход, но не хотел хвастаться. — Он, конечно, варьируется. Один год больше, другой меньше.

— Десять тысяч фунтов? — от гнева голос Эбенизера стал громче. — Десять тысяч? — размер суммы был настолько огромный, что едва укладывался в голове. Огромная сумма, достояние, сумма, гораздо превышающая доход от всего Уирлаттона. Все, что мог выручить от поместья Эбенизер, было около 700 фунтов в год, а сейчас он слышал, что его сестра получила гораздо, гораздо больше.

Скэммелл хихикнул от удовольствия.

— Правда и ещё раз правда, — теперь, возможно, Смолевка с радостным сердцем выйдет за него замуж. Они будут богаты как немногие в этом мире. — Ты удивлена, моя дорогая?

Смолевка разделяла недоверие брата. Десять тысяч фунтов! Неправдоподобная сумма. Она поняла суть и расстроилась, но помня завещание, проигнорировала Сэмюэла Скэммелла.

— Мистер Блад? Правильно ли я поняла, что в завещании говорится, что деньги станут моими, когда мне исполнится двадцать пять?

— Именно так, именно так, — Исаак Блад уважительно взглянул на неё по — новому. — И конечно, нет, если ты выйдешь замуж, поскольку тогда все средства будут принадлежать твоему драгоценному мужу как положено. Но если он умрёт раньше тебя, — здесь Блад сделал извиняющий жест в сторону Скэммелла, — тогда, конечно, ты примешь печать под собственное хранение. Именно это, я думаю, ясно из завещания.

— Печать? — Эбенизер, хромая, подошел к аналою.

Блад вылил остатки мальвазии в стакан.

— Она просто подтверждает подпись на любой бумаге, относящейся к Ковенанту.

— Но где она, мистер Блад? Где она? — Эбенизер был необычно оживлен.

Юрист допил сладкое вино, затем пожал плечами.

— Откуда мне знать, хозяин Эбенизер? Полагаю, она где-то в вещах вашего отца, — он с сожалением посмотрел на пустой стакан. — Вам следует поискать её. Рекомендую искать усердно.

Он ушёл, выразив формальные, глубокие соболезнования по их печальной утрате, Эбенизер и Скэммелл пошли провожать поверенного до лошади. Смолевка осталась одна. Через окна в свинцовых рамах солнечные лучи косо ложились на полированные начищенные воском половые доски. Она все ещё здесь пленница; богатство Ковенанта ничего не меняло. Она ничего не понимала в законности и обязательствах, единственное, что она понимала, что она в ловушке.

Сэмюэл Скэммелл вернулся в зал, его туфли скрипели на половых досках.

— Дорогая? Наше состояние удивило тебя?

Она устало посмотрела на него.

— Оставь меня одну, пожалуйста. Оставь меня одну.

Август был в разгаре, тот зреющий август, что обещает урожай лучше прошлогоднего. Смолевка гуляла по пахнущим полям, избегая тех, на которых кто-нибудь работал, стремясь всегда к уединенным местам, где она могла бы посидеть и подумать. Она ела одна, спала одна, но её присутствие ощущалось по всему Уирлаттон Холл. Как будто сила отца, его способность сообщать атмосферу всему дому перешло к ней. Хозяйка Бэггилай возмущалась больше всех:

— Дьявол в ней, хозяин, попомните мои слова.

— Горе тяжело, — отвечал Скэммелл.

— Горе! Да не горюет она! — хозяйка сложила руки на груди и вызывающе уставилась на Скэммелла. — Её нужно бить, хозяин, и все! Хорошо бить. Это поставит её на место. Отец выпорол бы её, упокой Господь его душу, и вам следует, — хозяйка начала энергично вытирать стол в зале, где в одиночестве заканчивал обед Скэммелл. — Ни в чем не нуждается, эта девчонка, ни в чем! Если бы у меня были её права… — она зацыкала, предоставляя воображению Скэммелла представить, каких вершин она бы достигла, если бы была дочерью Мэтью Слайта. — Устройте ей порку, хозяин. Ремень не только для поддержки штанов!

Теперь хозяином был Скэммелл, он выдавал жалование слугам и собирал ренту с поместья. Эбенизер помогал ему, участвуя в работе и всегда стараясь снискать расположение старшего. Вместе они и беспокоились. Печать Ковенанта не находилась.

Смолевке было все равно. Существование Ковенанта с необыкновенным доходом не помогало ей. Пойманная в ловушку брака, которого не желала, она ни за десять фунтов, ни десять тысяч не могла смириться с присутствием Скэммелла. Не потому, что Скэммелл плохой, хотя и слабый, как она подозревала. Возможно, полагала она, он был бы хорошим мужем, но не её. Она хотела быть счастливой, хотела быть свободной, а мягкотелое вожделение Скэммелла абсолютно не компенсировало её отказ от мечтаний. Она была Доркас, а хотела быть Смолевкой.

Она больше не плавала — в этом не было радости, но приходила к озерцу, где цвел фиолетовый вербейник и вспоминала Тоби Лазендера. Она больше не могла представить его лица, но помнила его мягкие поддразнивания, его легкую манеру, и целыми днями мечтала, что однажды он вернётся к озеру и спасет её от Уирлаттона и тяжкого жизненного уклада пуритан.

Как то днём, сидя на лугу, когда с улыбкой на лице она думала о Тоби, представляя, как он приезжает, Смолевка вдруг услышала цоканье копыт позади неё. Улыбаясь, она обернулась и увидела, что к ней на лошади приближается Эбенизер.