4

— Апоплексия, — сказал доктор Фендерлин.

— Сэр?..

— Апоплексия, Доркас, — Фендерлин стоял возле лошади у въезда в Уирлаттон Холл.

— Слишком много крови, дитя, вот и все. Если бы я знал, я мог бы на прошлой неделе сделать ему кровопускание, но он не приходил ко мне. Сила молитвы! — последнее он сказал презрительно, пока медленно взбирался на подставку возле лошади.

— Моча, дитя, моча. Регулярно присылайте свою мочу, и возможно вам повезет, возможно…

Он пожал плечами, шумно вдохнув, что наводило на мысль, что все, так или иначе, обречено.

— Вы не очень хорошо выглядите, дитя. Похоже слишком много желчи. Я могу дать вам рвотное, это лучше чем молитва.

— Нет, спасибо, сэр.

Как-то Смолевке давали рвотное Фендерлина, темно — коричневое и скользкое, и она все ещё помнила ужасную, перехватывающую дыхание рвоту, которая извергалась из неё по авторитетному одобрению доктора.

Он подобрал поводья, перекинул ногу через седло и устроился поудобнее.

— Вы слышали новости, Доркас?

— Новости, сэр?

— Король взял Бристоль. Полагаю, теперь победят роялисты, — он одобрительно хмыкнул. — Хотя, полагаю, у вас на уме другие мысли. Завтра должна быть свадьба?

— Да, сэр.

— Не теперь, дитя, не теперь, — мрачно сказал Фендерлин, но для неё эти слова прозвучали как ангельская музыка. Доктор распрямил шляпу. — Будут похороны, а не свадьба. Прекрасная погода, Докас! Похороните его побыстрее. Полагаю, он хотел лежать возле твоей матери?

— Да, сэр.

— Я уверен, Херви откроет могилу. Э-эх. Ещё один ушёл, — он взглянул на карниз крыши, где ласточки вили свои гнезда. — Это ждёт нас всех, дитя, ждёт нас всех. Апоплексия, мочекаменная болезнь, странгурия, подагра, эпилепсия, проказа, прыщи, язвы, чума, свищи, водянка, заворот кишок, грыжи, зоб, лихорадка, оспа, лишай, пот, спазмы, — он покачал головой, наслаждаясь списком. — Это только молодые думают, что они будут жить вечно, — доктору Фендерлину было семьдесят восемь, и он не болел ни одного дня в жизни. Из-за этого он был угрюмым и всегда ждал чего-то худшего. — Что вы будет делать, Доркас?

— Делать, сэр?

— Полагаю, вы выйдете замуж за мистера Скэммелла и разведете мне ещё больше пациентов?

— Я не знаю, сэр, — внутри Смолевка ликовала, прыгала о радости, так как теперь не знала, что будет в будущем. Она только знала, что свадьба откладывается, и чувствовала себя так, как чувствует себя приговоренный узник, когда тюремщик объявляет о помиловании.

— Желаю хорошего дня, Доркас, — Фендерлин дотронулся хлыстом до полей шляпы. — Велите вашему братцу прислать мне мочу. Никогда не думал, что он выживет, но живет. Жизнь полна сюрпризов. Будьте в добром здравии, — последнее он сказал печальным голосом.

Эбенизер нашёл отца мертвым, завалившимся на столе, со злобным выражением лица, которое часто было при жизни. Кулаки сжатые, как будто в последний момент он старался ухватиться за жизнь, а не идти на небеса, которых с нетерпением ждал так долго. Он прожил пятьдесят четыре года, хорошая продолжительность для большинства мужчин, но смерть пришла очень неожиданно.

Смолевка понимала, что не должна чувствовать себя освобожденной, но все же чувствовала, и она приложила много усилий, стоя возле могилы и глядя вниз на разлагающийся деревянный гроб матери, чтобы скрыть радость от такого момента. Она присоединилась к двадцать третьему псалму, затем слушала, как Преданный-До-Смерти возрадовался, что брата Мэтью Слайта призвали домой, перенесли в блаженство, что он пересёк реку Иордан для воссоединения с сообществом пуритан, и сейчас он в вечном хоре, прославляющим величие Господа на божественных небесах. Смолевка постаралась представить отцовское лицо с тёмными бровями и с тяжёлым сердитым взглядом среди ангельских ликов.

После службы, когда землей засыпали гроб отца, Преданный-До-Смерти подошел к ней. Его пальцы крепко сжали её руку.

— Печальный день, мисс Слайт.

— Да.

— Вы встретитесь с ним на небесах.

— Да, сэр.

Херви обернулся к присутствующим, они их не слышали. Волосы цвета соломы длинными прямыми прядями падали на его худое острое лицо. При глотании кадык у него двигался вверх-вниз.

— И что, скажите на милость, вы будете теперь делать?

— Теперь?

Она попыталась выдернуть руку, но Преданный-До-Смерти крепко держал её. Глаза, бледные как волосы, шныряли влево и вправо.

— Скорбь — тяжкая ноша, мисс Слайт.

— Да, сэр.

— И её тяжело нести одному, — его пальцы крепко и больно сжимали ей руку. Он улыбнулся. — Я пастух этого стада, мисс Слайт, и я наготове, чтобы помочь вам как могу. Вы действительно понимаете это?

— Вы делаете мне больно.

— Моя дорогая мисс Слайт! — он отпустил её руку, но перемётнулся к плечу.

— Возможно, вместе мы могли бы молиться о бальзаме Галаада?

— Я знаю, вы будете молиться за нас, мистер Херви.

Не такого ответа ждал Преданный-До-Смерти. Его воображение рисовало волнительные сцены в поместье, Смолевка, возможно, в безутешном горе распростерта на кровати, а он успокаивает её, и поэтому он начал быстро моргать, так как его фантазии тесно переплелись с обликом Смолевки.

К ним подошел Сэмюэл Скэммелл, разрушив все намерения Херви, и поблагодарил священника за службу.

— Вы придёте завтра в Уирлаттон, брат? Завещание находится у мистера Блада, именно так, — он облизнул губы и улыбнулся Херви. — Думаю, наш дорогой ушедший брат помнил о вашей хорошей работе.

— Да, да.

Домочадцы ждали Скэммелла и Смолевку у телеги, на которой на церковный двор привезли тело Слайта. Эбенизер уже сидел на лошади, стоящей возле телеги, наклонившись в седле, его искривленная левая нога поддерживалась специальным большим стременем. Он придерживал лошадь Скэммелла.

— Брат Скэммелл?

Он протянул поводья и посмотрел на сестру.

— Ты поедешь на телеге вместе со слугами, — голос был суровым.

— Я пойду пешком, Эбенизер.

— Это неприлично.

— Я пойду пешком, Эбенизер! Я хочу побыть одна!

— Оставь её, оставь! — Скэммелл унял Эбенизера, кивнул Тобиасу Хорснелл, держащему поводья от запряжённой в телегу лошади, и Смолевка наблюдала, как они поехали.

Ей потребовалась вся её воля, чтобы не помчаться через изгородь вниз по лугу к реке и там раздевшись догола, плавать в заводи, радуясь исключительной свежести воды. Но вместо этого она поплелась, наслаждаясь свободой одиночества и часть пути она пробиралась сквозь буковые деревья, чувствуя как в душе у неё наконец распрямляются крылья. Она обняла одно дерево как будто живое, радостно цепляясь к нему, чувствуя бурлящее счастье от исчезновения огромной внутри неё тяжести. Она прижалась щекой к коре.

— Спасибо, спасибо.

В эту ночь она спала одна, велев Чэрити оставить её и не слушая никаких возражений. Она заперла дверь и почти танцевала от радости. Она одна! Она разделась, не закрывая окна и не задергивая шторы, и видела, как лунный свет дотрагивается до созревающей пшеницы. Она наклонилась над подоконником, вглядываясь в ночь, и думала, что её радость могла затопить всю землю. Она не замужем! Встав на колени перед высокой кроватью, сцепила руки и благодарила Бога за отсрочку. Она клялась Ему, что будет хорошей, и только просила, чтобы была свободной.

Из Дорчестера приехал Исаак Блад.

У него было бесцветное лицо, морщинистое от возраста и седые волосы, спадающие на воротник. Он был поверенным Мэтью Слайта, и из-за того, что хорошо знал Слайта, и знал чего ждать от Уирлаттон Холла, он привез с собой бутылку мальвазии. Наливая вино в маленький стаканчик, он постоянно его потягивал. Слуги смотрели на него, сидя на скамьях, на которых они собирались для молитвы, а Сэмюэлл Скэммелл и Преданный-До-Смерти сидели по сторонам от Смолевки и Эбенизера на фамильной скамье. Исаак Блад суетился у аналоя, раскладывая завещание поверх семейной Библии, затем сходил к маленькому столику, на котором стояло вино.

Хозяйке Бэггилай в память о хорошей, верной и богобоязненной службе полагалось сто фунтов. Она промокнула красные глаза передником.

— Да хранит его Господь! Да хранит его Господь!

Преданный-До-Смерти был очень удивлен наследством. Огромная сумма. Он посмотрел на Хозяйку и предположил, что Слайт со священником должен быть щедрее, чем с домашней прислугой. Он улыбнулся про себя и выжидал, пока Исаак Блад отопьет мальвазию и вытрет губы.

— Нашему брату Преданному-До-Смерти Херви, — начал снова читать Исаак Блад, Скэммелл, сидя на скамье, подался вперёд, улыбаясь викарию. Херви впился глазами в поверенного. — Я знаю, — продолжал Блад, — что он не желает никаких отвлечений от его смиренного тяжелого труда в божьем винограднике, поэтому мы не будем обременять его сверх его желаний.

Херви нахмурился. Блад отхлебнул вино.

— Пять фунтов.

Пять фунтов! Пять! Херви застыл на скамье, осознавая, что все слуги сейчас смотрят на него, и испытывал муки ничтожности, невознагражденной добродетели, ненависти к Мэтью Слайту. Пять фунтов! Оказалось, что такая же сумма причиталась Тобиасу Хорснеллу и некоторым другим слугам. Пять фунтов!

Блад не ведал о бурлящем негодовании у него слева.

— Моим возлюбленным детям Сэмюэлу и Доркас Скэммелл отходит все имущество, описанное в брачном контракте.

Скэммелл удовлетворительно хмыкнул и локтем подтолкнул Смолевку, сидящую рядом с ним на скамье. Правда медленно дошла до её сознания. Брачный контракт? Брачный контракт — часть завещания отца и поэтому с его смертью ничего не менялось. Она почувствовала, что отчаяние последних недель возвращается к ней. Даже из могилы Мэтью Слайт контролировал её.

Уирлаттон Холл, фермы, поля и вся арендованная земля отходила, как и ожидалось, Эбенизеру. Её брат не пошевелился, слушая, как богатство льется на него, только улыбнулся Скэммеллу, когда завещание огласило, что брат Сэмюэл Скэммелл будет управлять имением, пока Эбенизер не достигнет совершеннолетия. Если Эбенизер умрёт, не оставив наследников, то имущество Уирлаттон перейдёт целиком к Сэмюэлу Скэммеллу.