- Черного? - искренне удивился Костя Савельев, который, разумеется, и был человеком, сидящем в джипе.

- Да не тушуйся, парень, я свой, верь мне. Я вашим хлопцам благодарен, что помогли мне уйти... Кабы не они, сцапали бы менты меня тогда на Арбате, когда я эту сучку сытую насмерть переехал... Молодцы ребята, посадили в свою тачку и вывезли в безопасное место.

Константин только пожал плечами, не желая развеивать иллюзий Чугаева. Но то, что делом занимались люди самого Черного, искренне поразило его.

- И ты не серчай на меня за то, что я его выкрал, а потом упустил, продолжал свои откровения Чудо. - Сам понимаешь, не могу я его отдать, из-за него, паскуды, Шило загнулся в зоне, да и мой путь с их подставы и начался... Не серчай, братан, только если поймаем, тебе не отдам, верь. Урою гада, своими руками урою... Но никого под свои дела подставлять не стану, я чувак порядочный, не то, что эти фраера, я законы знаю, да и против серьезных людей не попру... Для меня закон - главное, сколько ещё чалится придется... Там, у хозяина моя главная жизнь, против законов не попру...

Они на большой скорости проехали приличное расстояние, однако, облезлого "Жигуленка" на дороге не было.

- Куда же эта гнида запропастилась? - недоумевал Чудо. - Ты вот что, братан, нырни вон на ту дорожку, больше он никуда не мог деться, я тут все места знаю, вырос. Как и он тоже...

Джип нырнул направо на заснеженную малопроходимую дорожку, но и там не было "Жигуленка", на котором умчался Григорянц.

- А ведь большую бучу он теперь поднимет из-за твоей лажи, неодобрительно покачал головой владелец джипа. - Лох ты, Чугаев, как я погляжу...

- Лажанулся, твоя правда, - безропотно согласился Чудо. - А чего ж теперь делать?

- Что делать?! - передразнил его собеседник. - Искать его надо, вот что... А то многим хорошим людям он беды принесет...

12.

- Не могу!!! - кричал Левушкин, стуча из последних сил кулаками в дверь. - Выпустите меня! Делайте со мной все, что угодно, только выпустите отсюда!!! Не могу, это выше моих сил!!!

Но за дверью стояло гробовое молчание. А на кровати разлагалось тело его друга Евгения Прокофьева...

Утренний разговор с человеком со шрамом на подбородке закончился ничем. Тот задавал ему только один вопрос - кто убил Алексея Малиновского? А Андрей отвечал однозначно - никакого отношения к этому убийству он не имеет. Разговор продолжался примерно полчаса. Андрея не били, даже не кричали на него, только спрашивали. И так же спокойно, тихо, как появился, человек со шрамом исчез. И он снова остался наедине с трупом...

В комнате светло, на окнах дешевенькие белые занавесочки... Пустая маленькая комната с плохо выкрашенными стенами, только кровать в углу. И труп на ней... Андрей избегал смотреть в ту сторону, но смотреть больше было некуда. И его постоянно тянуло снова поглядеть на то жуткое и отвратительное зрелище, которое теперь представлял собой его бывший друг...

Наконец дверь распахнулась, и вошла высокая женщина в длинном сером пальто. За ней виднелась крупная голова того самого человека со шрамом на подбородке, который беседовал с ним несколько часов назад...

- Здравствуй, Андрей, - тихо произнесла женщина.

- З-з-здравствуйте, - заикаясь, проговорил Левушкин.

- Узнаешь меня?

- Н-нет...

- А ты приглядись получше, может быть, и узнаешь...

- Нет, не узнаю, - решительно ответил Андрей.

- Я мать Алексея Малиновского, - сказала женщина.

- Но я... Я почти не знал вас...

- И Алексея тоже?

- И его тоже...

- А это кто? - показала она на труп Прокофьева.

- Это Женька П-п-рокофьев..., - пролепетал Андрей.

- Несколько дней назад Евгений Прокофьев сообщил нам, что именно ваша компания, а вовсе не Шилкин и Чугаев лишила жизни моего сына. А потом он повесился в этой комнате. Вот что тут произошло. Ты хочешь кончить свою жизнь так же, как он? Или ещё более экзотическим образом? Тебе же ясно сказали, что этот год для тебя последний. А теперь, полагаю, наступили твои последние денечки, или часочки, или минутки... Категория времени очень относительна, Левушкин, и некоторые дни, часы и минуты стоят иных лет жизни... Вот, например, вы трое провели не лучшим образом всего один час вашей жизни, и вот результат, - она показала своим длинным пальцем на труп Евгения. - Проведи же свои последние часы как человек, а не как шакал... Признайся в том, что сделал...

- Хорошо, - потупил глаза Левушкин. - Хорошо, я все расскажу.

И он рассказал всю историю того августовского вечера от начала до конца. Он понимал, что подписывает себе смертный приговор, но больше молчать не мог. У него не было больше сил бороться...

- Значит, ты действительно не знаешь, кто нанес тот удар моему сыну? - пристально глядя на него своими серыми глазами, спросила женщина.

- Не знаю. Может быть, это сделал и я. Так, во всяком случае, говорил Григорянц. А Евгений вряд ли на это способен, слишком слаб, он не смог бы даже в пьяном виде. Раз не он и не Григорянц, значит, я. Все. Теперь можете убивать. Я лишил жизни вашего сына, возьмите за это мою...

Женщина и мужчина переглянулись.

- Вот что, Левушкин, - тихо сказала женщина, выдержав молчание. - Ты честно во всем признался, ты не валишь вину на других... Мы подумаем, что с тобой делать... А пока...

- Вынесите это отсюда! - крикнул мужчина. В комнату вошли двое здоровенных мужчин и быстро убрали из комнаты труп Прокофьева.

Андрей присел на пол и закрыл лицо руками.

- Неужели вы полагаете, что после всего этого я смогу жить? произнес он. - Пристрелите меня, я вас очень прошу...

- Нет, - ответила женщина. - В нашей жизни мало что бывает по желанию. Хотел жить - мы тебя приговорили к смерти, хочешь умереть приговариваем тебя к жизни... Оставайся наедине со своей совестью, Левушкин, живи, коли сможешь. Прокофьев вот не смог, а мы виноваты в том, что использовали его тело для того, чтобы в тебе заговорила совесть. Чтобы ты понял, что такое смерть... А вы трое лишили меня всего, что у меня было...

- Но к смерти вашего мужа я не имею отношения! - крикнул Левушкин. Никакого отношения!

- Это, возможно, и так. Только на твоей совести ещё одна жизнь жизнь Шилкина, умершего от туберкулеза в зоне. Ты ведь знал, что он невиновен, но ты спасал свою шкуру, полагая, что она дороже для общества, чем жизнь какого-то сельского хулигана. На твоей совести жизнь матери Шилкина, судьба Бориса Чугаева... Ты много сделал за свои неполные тридцать лет, Левушкин... И то, что получил, получил по заслугам. Но я убеждена, что больше ты не причинишь никому зла... И вполне возможно, что этот год не станет для тебя последним, видишь, как причудливы повороты судьбы...