— Почему бы тебе не надеть пижаму, а я приготовлю суп? — мягко спрашивает он, заставляя боль, что я испытывала раньше, вернуться десятикратно.

Я этого не вынесу, не с ним. Не могу наблюдать из первого ряда, какой бы была моя жизнь, останься я дома.

— Нет, спасибо. Я просто лягу в постель, — говорю я, желая, чтобы он уже ушел.

— Полагаю, тебе нужно что-нибудь съесть. На вечеринке ты не ела.

— Нет, спасибо, — повторяю я.

— Иди, надень пижаму, а потом возвращайся и поешь.

— Ты не можешь указывать мне, что делать, — бормочу я, наблюдая, как на его челюсти начинает пульсировать жилка.

Как Остин может выглядеть таким горячим, когда злится, — не имею понятия, но сердитым он смотрится очень классно.

— Лея, перестань быть занозой в заднице и просто делай, что тебе говорят. Ты больна, и тебе нужно что-нибудь съесть перед тем как принять лекарство, — рычит он.

— Ладно.

Вскидываю руки вверх, топаю по коридору в свою комнату и, как подросток, хлопаю дверью, затем вытаскиваю вещи из чемодана на пол, пока не нахожу домашние шорты и одну из старых футболок для тренировок, которая на три размера больше. Когда возвращаюсь на кухню к Остину, на столе стоит тарелка супа, несколько крекеров и стакан апельсинового сока.

Я никогда не признаюсь, как мне нравится, что он за мной ухаживает, но когда сажусь, и он подходит ко мне, протягивая пару таблеток, глубоко внутри меня загорается маленький огонек надежды. Я не надеюсь, что мы с Остином снова будем вместе, но надеюсь, что смогу исправить причиненное ему зло, а он каким-то образом примет мою дружбу и извинения, когда я сочту, что пришло время их принести.

— Спасибо, что привез меня домой и приготовил поесть.

Вытянув перед собой ноги и скрестив руки на груди, Остин хмыкает, но ничего не говорит. Мы сидим так, пока моя миска не пустеет, а веки не начинают тяжелеть.

— Это лекарство принимают на ночь. По твоим глазам видно, что ты мало спала, поэтому я решил, что тебе не повредит, если ты примешь его сейчас.

— С тех пор как мы с Кеном… а теперь мама… у моего мозга не было времени, чтобы отключиться, — говорю я, не подумав, и тут же хочу взять слова обратно, потому что в его глазах вновь появляется гнев. Когда Остин на меня злится, мне нет нужды беспокоиться о том, что чувствует мое сердце, когда мы находимся в одной комнате. Хоть какой-то плюс.

— Ложись спать. Я поеду домой.

— Конечно. — Я киваю, он больше ничего не говорит, просто выходит за дверь, позволяя ей тихо за ним закрыться.

Оглядываю мамин дом и вслушиваюсь в тишину, гадая, что буду делать, когда она меня покинет и это станет моей нормой.