Жизнь в этом городке имела свои преимущества. Община была тесной, все друг друга знали, и если когда-нибудь наступит время нужды, всегда найдется тот, кто поможет. То, что делало этот город особенным, теперь работало против меня: Остина знали все. Его все любили так же, как и его семью. Я знала, что люди обсуждали мой отъезд, они, вероятно, знали о нашей истории с Остином, и, более чем вероятно, ненавидели меня так же сильно, как и он.

— Я сожалею о твоей маме. — Поворачиваю голову и вижу Бена с пивом в руке. — И мне жаль, что я так с тобой разговаривал.

— Спасибо, все в порядке, — говорю я, но внутри все сжимается.

— Как ты держишься? — спрашивает он, втискивая свое большое тело в кресло рядом с моим.

Неуверенно улыбаюсь и пожимаю плечами; не знаю, как ответить. Сейчас у меня все в порядке. Позже вечером, когда заберусь в постель, и мозг получит шанс взять верх, будет совсем другая история.

— Нормально, пожалуй.

— Мне кажется, не нормально.

— Я работаю над этим, — честно признаюсь я.

Работаю над тем, чтобы быть в порядке. Хочу дать маме то, чего она желает. Хочу, чтобы мама видела меня счастливой, она этого заслуживает.

— Почему не заходишь в дом? — спрашивает Бен, поднося пиво к губам и делая глоток.

«Потому что там Остин», — думаю я.

Я знала, что Остин — лучший друг Бена — будет сегодня здесь, но, как и в те разы, когда я его видела, ничто не могло подготовить меня к тому, чтобы оказаться в его присутствии. Я ожидала, что когда войду в дом с подарком для Ронды, и наши глаза встретятся, он будет сверлить меня взглядом, но вместо этого Остин меня удивил, взяв из моих рук большой пакет и улыбнувшись. Тогда-то я и поняла, что он делает. Остин вел себя мило, потому что кругом были люди, но это не означало, что его улыбка не устроила со мной нечто невероятное, заставляя все внутри загореться.

— Мне нравится сидеть на свежем воздухе, — говорю, а затем улыбаюсь по-настоящему, когда мимо пробегает маленькая девочка, а за ней мальчик с чем-то в руке, отчего она громко вопит, чтобы он держался от нее подальше. — А ты почему здесь? — спрашиваю, глядя на него.

Должно быть, Бен прочел на моем лице недоверие, потому что откинулся на спинку кресла и провел рукой по макушке, а затем его губы шевельнулись, чтобы что-то сказать, но его прервали.

— Хочешь еще пива? — Я отрываю взгляд от Бена и смотрю на Остина, опирающегося обеими руками о дверные косяки террасы, отчего его рубашка на широкой груди сильно натягивается.

— Не-а, мужик. Я в порядке, — говорит Бен, и тут взгляд Остина останавливается на мне, так что я чуть выпрямляюсь, на случай, если он нанесет еще один удар, как в тот вечер.

— Хочешь еще вина? — спрашивает Остин, кивая на стол, где стоит мой пустой бокал.

— Эм… — Я моргаю, потому что он говорит со мной, и в его глазах нет ни гнева, ни эмоций.

— Детка, — зовет он, и я снова моргаю.

— Нет, — я прочищаю горло. — Спасибо, но мне еще нужно везти домой маму.

— Я могу вас отвезти, — предлагает Остин, и я чувствую, как у меня отвисает челюсть.

— Прости? — наконец выдаю я, когда обретаю голос.

— Если хочешь еще бокальчик, я вас отвезу.

— Нет, но спасибо, — я улыбаюсь, и его глаза опускаются на мои губы, и именно в этот момент я вижу гнев, только не понимаю, что его вызвало.

— Ронда хочет открыть подарки. Вам лучше зайти.

Остин отталкивается от дверного косяка, затем поворачивается и исчезает из виду, оставляя меня в замешательстве от того, что только что произошло.

— Будет интересно, — бормочет Бен рядом, и я перевожу взгляд с двери на него.

— Что будет интересно? — спрашиваю, чувствуя, как внутри поселяется дурное предчувствие.

— Оставайся в городе подольше, и уверен, ты все узнаешь.

Бен допивает пиво, затем встает и, не давая мне выбора, поднимает меня с кресла и тащит в дом, усаживая на диван с Остином, откуда я пытаюсь наблюдать, как Ронда открывает подарки. И с треском проваливаюсь, потому что Остин сидит так близко, что его запах проникает в мои поры, а его тело опаляет мой бок теплом.

— У тебя слегка покраснели щеки, — говорит мама, протягивая мне кусок пирога, наклоняет голову, чтобы на меня взглянуть, а затем садится рядом.

— Здесь жарко, — объясняю я, не обращая внимания на Остина, который все также сидит рядом, но теперь еще ближе, потому что мне пришлось подвинуться, чтобы освободить место маме.

— Ты хорошо себя чувствуешь? — спрашивает Остин, и я поворачиваюсь лицом к нему, затем приоткрываю губы, когда он прижимает руку к моему лбу, вызывая покалывание.

— Я в порядке, — уверяю я, отстраняясь от его прикосновения.

— Ты вся горишь. — Он хмурится, отчего между его бровями образуются морщинки, и у меня пальцы так и чешутся, чтобы их разгладить.

— Вовсе нет. — Я кладу руку на щеку, чувствуя, как тепло согревает ладонь. — Ладно, может, слегка.

— Ты должна уйти, — рычит он, и от его резкого тона у меня щиплет в носу от надвигающихся слез. Когда я пришла сюда, то не знала, что больна, и уж точно не сделала этого нарочно.

— Пойдем. — Он берет меня за руку и поднимает с дивана.

Мне хочется пнуть его в голень, но я этого не делаю, потому что за нами наблюдают. Поэтому позволяю тащить себя к прихожей, но как только мы достигаем входной двери, вырываюсь из его хватки.

— Джози, если хочешь, можешь остаться, но Лея должна уйти, — говорит Остин моей маме, когда та выходит из кухни.

Боже мой, что за долбаный мудак! Я больна, но не похоже, что у меня лихорадка Эбола! Клянусь, если бы кругом не было людей, я бы ему наваляла.

— Милая, хочешь, я пойду с тобой?

Вопрос мамы, заданный нежным голосом, частично сбивает с меня гнев, и я качаю головой, прежде чем ответить:

— Нет, останься. Я знаю, с каким нетерпением ты этого ждала.

— Уверена? — спрашивает она, изучая мое лицо, будто я лгу, что почти комично, потому что ей осталось жить несколько месяцев, и все же она беспокоится обо мне, когда единственное, что у меня может оказаться — это банальная простуда.

— У тебя здесь все будет в порядке? — спрашиваю я, игнорируя ее вопрос.

— Со мной все будет нормально, обо мне не беспокойся, просто поспи немного, я приеду домой с Маргрет.

— Уверена?

— Доставь мою детку домой в целости и сохранности, — она смотрит на Остина, заставляя меня съежиться.

— Увидимся позже. — Я наклоняюсь, чтобы поцеловать ее в щеку, но останавливаюсь. Ее иммунная система и так уже слаба, а от того, что я подхватила, ей точно не будет никакой пользы.

— Скоро увидимся.

Достаю из кармана ключи и сильно толкаю Остина локтем в ребра, заставляя его резко вдохнуть.

— Ой, извини, — говорю, будто не нарочно, но он сужает глаза, давая понять, что его не провести. Плевать.

Пройдя мимо него к входной двери, распахиваю ее, выхожу на улицу и спускаюсь по трем ступенькам на подъездную дорожку.

— Мой грузовик вон там, — говорит Остин, удивляя меня, и хватает за руку.

— Я поеду на своей машине.

Хмурюсь, гадая, что он задумал. Остин был милым — ну, за исключением того, что заставил меня уйти с вечеринки. С другой стороны, с каждой минутой чувствую себя хуже. Наверное, я бы поняла, что заболела, если бы не была так поглощена тем, что снова оказалась рядом с Остином.

— Детка, я не позволю тебе сесть за руль. — Он качает головой.

— Перестань называть меня «деткой».

Сжимаю кулак. Раньше он меня так не называл, и сейчас я не уверена, что чувствую по этому поводу. Слово кажется безличным, но каждый раз, когда оно слетает с его губ, мое тело непроизвольно реагирует.

Ухмылка приподнимает уголки его губ, Остин тянет руку ко мне, обхватывая мое запястье, чтобы не позволить дойти до моей машины.

— Ягненочек, пожалуйста, перестань создавать трудности и позволь мне отвезти тебя домой.

В груди горит. Я совершенно забыла о прозвище, которое он мне дал, когда мы встречались. Я была его Ягненочком, а он — Большим Злым Волком. (Прим. переводчика: в переводе с английского фамилии главных героев звучат как Lamb – ягненок, Wolf — волк). Люди часто шутили над нашими фамилиями, но он говорил мне, что это судьба. Я высвобождаюсь из его хватки, затем слегка киваю, показывая, что пойду за ним. Хочется поскорее с этим покончить; мне нужно оказаться подальше от него и побыть в одиночестве.

Как только мы добираемся до его грузовика, он открывает пассажирскую дверцу и ждет, пока я не окажусь внутри и не пристегнусь, чтобы закрыть ее и обойти машину спереди. Воздух внутри пропитан его запахом, отчего я испытываю непреодолимое желание либо опустить окно, либо задержать дыхание, заперев аромат в легких.

— Я сделаю остановку и куплю тебе лекарство, — говорит он, когда грузовик с ревом оживает.

Поворачиваю голову и смотрю на Остина, гадая, куда делся тот парень, который всего несколько дней назад стоял на крыльце и говорил мне о своей ненависти. С тем Остином я могла бы справиться; этот парень, который так добр ко мне — не то, к чему я готова.

— Мне просто нужно принять тайленол и поспать.

Я прижимаюсь головой к прохладному стеклу и закрываю глаза, просыпаясь, когда чувствую, что грузовик остановился. Открыв глаза, замечаю, что мы не у меня дома, а возле магазина.

— Скоро вернусь.

Поднимаю голову и смотрю, как он вбегает в местный продуктовый магазин и через пятнадцать минут возвращается с двумя большими пакетами.

— Что ты накупил?

— Суп, апельсиновый сок, лекарства от простуды и гриппа, и я взял для тебя напрокат пару фильмов — «Несносные боссы» и «Тупой и еще тупее-2». Решил, ты все еще любишь комедии.

Глаза начинают наполняться слезами, и я впиваюсь ногтями в ладони, чтобы их сдержать. Кен никогда не ухаживал за мной, когда я болела. И одно знаю точно: если бы моя жизнь сложилась иначе, и я осталась бы с Остином, он бы на этом настаивал.

— Не нужно было. — Голос срывается на хрип, и я прочищаю горло.

— Пустяки. — Пожав плечами, Остин ставит пакеты на панель между нами.

Как только мы подъезжаем к маминому дому, выхожу из машины и, отыскав в кармане ключи, открываю входную дверь.