Глава 1

Лея

15 лет спустя

— Лея, просто дыши, — говорю я себе, садясь на паром, который доставит меня из Анкориджа в Кордову. Я не боюсь океана, но знание, насколько он опасен, заставляет еще больше бояться его мощи.

Припарковав машину, выхожу, встаю у борта парома и, когда он отчаливает от причала, смотрю вниз на спокойные воды. Никогда не думала, что после стольких лет отсутствия вернусь домой, но на звонок мамы, сообщившей, что у нее рак и она хочет жить в доме, который они делили с отцом, я могла ответить только «конечно». Даже если это означало, что я вернусь в давным-давно покинутое место, к людям, которых оставила в прошлом. Единственное, на что я могу надеяться — это избежать встречи с Остином. Каким-то образом, город, в котором я выросла, и его население, настолько увеличились, что стали походить на Манхэттен, тем самым это бы уменьшило шансы когда-либо снова его увидеть.

Пятнадцать лет назад я была раздавлена тяжестью потери отца. Тогда и поняла, как легко может измениться жизнь, как быстро у тебя могут отнять любимого человека, осознала, что не могу оставаться на Аляске с Остином, когда есть риск, что с ним тоже может что-то случиться. А еще, сказав ему об отъезде, я знала, он никогда на него не решится; его семья рыбачила на Аляске в течение нескольких поколений.

Он рос, питая любовь к морю, зная, что всю жизнь будет заниматься любимым делом и однажды передаст это чувство своим детям, как это делали до него его отец и дед. Я не могла просить выбрать меня, поэтому оставила его. Однако, уходя, сохранила частичку себя. В то время я надеялась только на то, что той части меня, которую я смогла спасти, хватит на всю оставшуюся жизнь.

Перегнувшись через борт парома, выставляю вперед левую руку и смотрю на воду. Пять лет назад я вышла замуж. Я полагала, Кен поможет мне исцелиться. Считала, что те части меня, оставшиеся после потери отца и ухода от Остина, наконец-то обретут целостность. Я знала, отец хотел бы, чтобы я была счастлива, и из разговоров с мамой поняла, что Остин стал двигаться дальше, так что пришло время и мне сделать то же самое, перестать верить, что он придет за мной, что наша любовь была больше, чем просто история любви двух подростков.

Я пыталась отдать Кену всю себя. Пыталась сделать так, чтобы все получилось, но, в конце концов, потерпела неудачу, а он нашел то, что искал, в другой. Не скажу, что мне не было больно, но наш разрыв меня не опустошил. Меня больше расстроило то, что была разрушена сама идея нас, но, если честно, я сама навлекла это на себя, произнеся наши клятвы, но не выполнив свою часть.

Снимаю с пальца обручальное кольцо, чувствуя, как в глазах собираются слезы, и бросаю металлический ободок в океан, наблюдая, как он исчезает в его глубинах, а после зажмуриваюсь. Пути назад не было, и сейчас не время себя жалеть. Нужно взять себя в руки, чтобы позаботиться о маме. Маме, которая каждые несколько месяцев, с тех пор как я покинула дом, летала в Монтану, чтобы меня увидеть. Маме, которая после потери отца так и не стала прежней. Не знаю, как справлюсь с ее болезнью или, в конечном итоге, с ее потерей, но знаю, что должна найти способ, особенно если собираюсь выжить сама.

— Лея? — Открыв глаза, поворачиваю голову. — Лея Лэм?

Чувствую, как в замешательстве хмурюсь, рассматривая стоящую передо мной женщину.

— Ронда. — Она показывает на себя и улыбается. — Мы ходили в одну школу.

— Ронда? — в шоке повторяю я.

Некогда пухленькая девушка, у которой было не так уж много друзей, превратилась в потрясающую женщину. Рыжие волосы подходили ее светлой коже, лицо круглое, но четко выраженные скулы эффектно подчеркивали нос-пуговку и полные губы.

— Как поживаешь? — спрашиваю я, отступая от борта парома.

— Хорошо... на самом деле, великолепно. — Она улыбается шире и кладет руку на живот, который, как оказалось, большой и круглый, но ее стильное пальто сводит его к минимуму.

— Прекрасно выглядишь.

— Ты тоже, но ты всегда была красоткой. — Она улыбается и машет кому-то за моим плечом. Повернув голову, вижу идущего к нам красивого мужчину в джинсах, толстовке и жилете. Длинные волосы откинуты с его точеного лица, кожа загорелая. Глаза скрыты за темными очками, но в нем есть что-то знакомое.

— Бен, смотри, кто здесь, — говорит Ронда, и мне приходится приложить все силы, чтобы не убежать, когда Бен смотрит на меня, сдвигает очки на макушку и хмурится. Бен был лучшим школьным другом Остина, и, судя по выражению его глаз, он не рад меня видеть.

— А ты чего здесь забыла? — рявкает он.

— Бен, — шипит Ронда, нежно беря меня за руку, словно пытаясь поддержать, что странно.

— Нет, ты же знаешь, как она бросила Вулфа, — говорит он, глядя на Ронду. Потом смотрит на меня и рычит: — Зачем ты приехала?

Знаю, я этого заслуживаю, но не буду лгать и говорить, что меня не обжигает, что кто-то, кого я некогда считала другом, смотрит на меня, как на отброс общества. Мне тоже было больно. Да, я ушла, но он не отправился за мной. Даже не спросил маму, где я, все ли со мной в порядке… ничего.

— Ты знаешь, почему она здесь, Бен, — тихо говорит Ронда, подходя к нему и касаясь руками его груди. Он переводит взгляд от меня на нее. Его лицо смягчается, он обнимает ее за шею, прижимается лбом ко лбу и что-то ласково шепчет. Сделав глубокий вдох, отступаю на два шага назад.

— Держись от него подальше, — говорит Бен, выпрямляясь и поворачивая голову в мою сторону.

— Он даже не узнает, что я в городе, — говорю я ему, делая шаг назад, затем разворачиваюсь и направляюсь к своей машине, где сижу до конца поездки на пароме.

***

— Мам, — зову я, входя в дом.

Меня поражает запах, точно такой же, как в детстве. Такой знакомый, что, когда он наполняет мои легкие, я чуть не задыхаюсь.

— Милая, — шепчет мама с дивана, где лежит, укрытая одним из многочисленных связанных ею одеял.

— Ты в порядке? — спрашиваю я, подходя к ней и опускаясь на колени.

Она выглядит так же, как месяц назад, когда я в последний раз ее видела. Длинные, седые волосы, лицо загорелое от долгих часов, проведенных на солнце за посадкой цветов, глаза карие, как у меня. Трудно поверить, что она так больна, что ей осталось всего несколько месяцев. Врачи слишком поздно выявили рак, и метастазы уже распространились от матки к желудку. Они сказали, что можно попробовать химиотерапию, но мама отказалась, сказав, что если ей суждено умереть, то она сделает это на своих условиях, а не пока ее тело накачивают ядом.

Не могу сказать, что я с ней согласна. Всякий раз, когда об этом думаю, мысль о том, что ее больше не будет рядом, убивает меня. Я хочу, чтобы она боролась, но это не моя битва.

— Я в порядке, просто хотела немного прилечь. А теперь расскажи, как прошла твоя поездка?

— Мама, я разговаривала с тобой каждые несколько часов, — напоминаю, помогая ей сесть.

— Да, но городок маленький. Никогда не знаешь, с кем можешь столкнуться.

В этом она права.

— Я видела Ронду. Ты не упоминала, что она беременна, — бормочу я, опуская часть про лучшего друга Остина, полагая, что, если проигнорирую любого, кто имеет к нему хоть какое-то отношение, возможно, смогу проигнорировать тот факт, что это Кордова, и есть шанс, что в какой-то момент я его увижу.

— Бен был с ней? — Вот вам и план.

— Да, они кажутся... счастливыми, — последнее слово я произношу шепотом. Счастье для меня — очень странное понятие. Я даже не помню, когда в последний раз была по-настоящему счастлива.

— Что случилось? — спрашивает мама, касаясь моей щеки.

— Просто устала.

— Твоя комната готова, почему бы тебе не пойти и не вздремнуть? А потом отправимся ужинать в «Корзинку для пикника».

— Это место все еще существует? — недоверчиво спрашиваю я.

«Корзинка для пикника» — небольшой металлический трейлер, который превратили в закусочную, где подают в основном гамбургеры и картофель фри, и он открыт только в летние месяцы. Для детей в Кордове он как «Макдональдс». Обычно я бы сразу согласилась там поесть, потому что у них отменные гамбургеры, но мысль столкнуться с кем-то из давних знакомых не кажется мне столь привлекательной.

— Конечно. Иди, приляг, а через пару часов поедем.

— Мам, я, правда, не думаю, что смогу сегодня куда-то пойти, — говорю, наблюдая, как она сворачивает одеяло, под которым лежала, и кладет его на спинку дивана.

— До отъезда из дома ты любила там бывать, — говорит она, с разочарованным видом поворачиваясь ко мне.

— Извини, ты права. Звучит здорово, — говорю, нацепляя на лицо улыбку, которая, как я знаю, не затрагивает моих глаз. Не хочу, чтобы мои страхи или прошлое запятнали последние воспоминания о ней; мама заслуживает гораздо большего.

— Отлично, а теперь пойди, приляг. — Она подталкивает меня к моей прежней спальне, которая, к счастью, не выглядит такой же, какой я покинула ее много лет назад. Картины, висевшие раньше на стенах, теперь исчезли, сами стены выкрашены в бежевый цвет, хорошо сочетающийся с темно-синим покрывалом и картиной над кроватью с изображением ночного океана.

Единственная нетронутая вещь в комнате — наше фото с отцом. Мы катались на вездеходе сразу после ливня. Повсюду была грязь, а папа проехал через каждую лужу на тропе. Я сидела перед ним, перепачканная с ног до головы, но мы оба улыбались. Я помню тот момент, тогда так сильно смеялась, что у меня заболел живот.

«Как я пройду через это, папа?» — думаю я, проводя пальцем по верху рамки, затем подхожу к кровати и ложусь. Натягиваю на себя одеяло и закрываю глаза, лежа без сна, пока через два часа не приходит мама, чтобы позвать меня на ужин.

— Может, по дороге в «Корзинку для пикника» заскочим в винный магазин? — спрашивает мама с пассажирского сиденья моей машины.

— Стоит ли тебе пить алкоголь? — Я хмурюсь и сворачиваю на главную дорогу — то есть, на самом деле единственную в городе.