– А я и не думаю.

– Допустим, вас убьют, а труп сожгут… Так эксперты по костям скажут, кто вы были – мужчиной или женщиной.

– А могут эксперты узнать по костям, дураком был человек или наоборот? – заинтересовался наукой Петельников.

– Дурак, товарищ капитан, категория не научная.

– Зато реальная, – лениво возразил старший инспектор.

– Анна Григорьевна, плед на тахту сами вязали? – Кашина разглядывала комнату.

– Сама, шерсти было не напастись, – улыбнулась хозяйка во всю ширину лица, позабыв про свои зубы.

Петельников вдыхал запах ванили, а может быть, корицы с кардамоном. В детстве, в их неустроенной семье, никогда ничего не пекли. В квартирах приятелей стоял теплый дух пирогов. И ванили, а может быть, корицы с кардамоном. С тех пор эти запахи значили для него не только сдобу, а прежде всего семейный уют. Интересно, печет ли Светлана Пленникова? И любит ли ваниль и корицу с кардамоном?..

– Допустим, вашу квартиру обокрали… Эксперт по микрочастицам опознает преступника.

– Уж лучше бы не обокрали.

– Допустим, в парадном на вас напал мужик…

– Ешь печенье, – приказал Петельников.

– Да, угощайтесь, – поддержала хозяйка.

– Анна Григорьевна, одна живете? – спросила Кашина.

– А как вы узнали?

– По односпальной тахте, – успел вставить Леденцов.

Петельников скосил на него осатанелый взгляд. Леденцов ринулся пить чай мелкими и быстрыми глотками, закрыв лицо громадной чашкой.

Хозяйка вздохнула, адресуя этот вздох Кашиной.

– Одна. Был муженек…

– Развелись?

– Не человек, а низменность. Посудите сами… Год пил, год сидел и год как вышел. Пораскинула своими потрохами: чего ж так век-то свой заедать?.. И вот одна. Да ведь вы ж ко мне пришли не про муженька слушать…

– Нас цистерна интересует, – согласился Петельников. – Анна Григорьевна, а где-нибудь по дороге не могли ее открыть?

– Она ж ко мне приходит опломбированная.

– Ну а во время торговли?

– Господь с вами! На нее лезть надо.

– Почему ж молоко скисло?

– Не ведаю.

– Я вам скажу, – мрачно пообещал Петельников.

– А вы знаете?

– Женщина сквасила его взглядом.

Они ждали ее смеха или хотя бы улыбки. Но, помолчав, Анна Григорьевна задумчиво согласилась:

– Глаз бывает очень вредный. В нашем селе Перерытое жила тетка Баиха. Посмотрит на ведро парного молока – и все, простокваша. Глянет на четверть самогона – и все, можно не пить, в нем ни одного градуса не осталось. Лягушек взглядом убивала…

– Вредный пережиток, – не выдержал Леденцов.

Петельников воззрился на рыжую копну волос.

– Я к тому, товарищ капитан, что, допустим, ведро можно сквасить и взглядом, а цистерну литров на пятьсот взгляд одного человека не возьмет.

– Могли плохо и вымыть, – заметила хозяйка.

– А Калязина покупала молоко до прихода в прокуратуру, уже зная, что оно кислое, – добавила Кашина.

Петельников опустил руку в карман, достал несколько фотографий Калязиной и рассыпал из перед Анной Григорьевной:

– Видели эту женщину?

– Нет.

– Молоко она когда-нибудь брала?

– Не запомнилась.

Хозяйка виновато оглядела гостей, которых ей так не хотелось огорчать.

– Анна Григорьевна, я потом запишу рецептик этого печенья? – спросила Кашина.

– Ради бога…

Тут Петельников обратил внимание на это печенье, которого в громадном блюде осталось несколько штучек. Леденцов жевал его с праздничным воодушевлением.

– Корица-то вредна, – буркнул ему Петельников.

– А что от нее?

– Корой покроешься.

– Пусть кушает, я еще принесу.

– Ему уже хватит. Анна Григорьевна, вспомните какие-нибудь детали того дня, которые показались вам необычными.

– Да нет таких деталей…

– Тогда расскажите подробно, как шла торговля.

– Обыкновенно. Стоит очередь, я наливаю в бидоны, получаю деньги… Бывает, что у меня нет сдачи. Тогда покупатель идет менять в булочную или ждет, пока я насобираю рублей. Ну случается, краник заедает. Беру молоточек, стукну раз… Чей-нибудь бидон пролью, бывает… А что еще?

Петельников вздохнул. Хозяйка опять виновато поежилась от неумения им угодить.

– Анна Григорьевна, абажур сами делали? – обрадовалась Кашина.

– Все сама, кроме каркаса, – тоже обрадовалась хозяйка, уходя от непонятной для нее беседы.

– Очень мило…

– Товарищ капитан, разрешите задать хозяюшке вопросик?

– Пусть парнишка разузнает, – поддержала она.

Петельников кивнул.

– Анна Григорьевна, погода какая стояла?

– Тепло было, не по-осеннему.

– А в чем вы были одеты?

– Юбка, курточка, а сверху белый халат…

Петельников и Кашина переглянулись. Леденцов это заметил и быстро проговорил:

– В нашем деле важны мелочи, товарищ капитан.

– Правильно, об этом и в кино показывают, – подтвердила хозяйка, всплеснула руками и суетливо зачастила: – Вспомнила, господи! Часов этак в одиннадцать подходил задумчивый мужчина в очках, выпил стакан молока и сильно огорчился, что первая цистерна скисла. Все спрашивал, как да почему…

– Какой он из себя? – оживился Леденцов, хватаясь за вздыбленный чуб.

– Это Рябинин, – вставил Петельников.

– Вопрос снимается. А в тот день краник заедало?

– Да его на дню несколько раз заедает.

– Постукивали?

– Постукивала.

– А молоточек где лежал?

– На цистерне, пломбу там я срывала.

– За молоточком сами лазали?

Анна Григорьевна задумалась:

– Мне-то некогда. Кого-то просила… А-а, мужчина поднялся.

– Не женщина?

– Нет-нет.

– Это было до скисания или после?

– До, еще до.

– Какой мужчина из себя?

– Нормальный, как и все.

– Шатен, брюнет или как я? Одет в плащ, в полупальто или в мужской брючный костюм?

– Когда я торгую, то от всего отрешена. Знаю, что мужчина лазил, а глаз на него и не поднимала.

– Лимит вопросов исчерпан, – успокоился Леденцов, посматривая на пустое блюдо.

– Спасибо, Анна Григорьевна, – поблагодарил Петельников, уже отодвигаясь от стола. – Последний вопрос: молоток лежал на крышке цистерны?

– Да.

– А она была открыта?

– Прикрыта.

– Ее можно было приподнять?

– Можно…

– Вилена, бери рецепт печенья. Испечешь – пригласи Анну Григорьевну и меня с Леденцовым. Только для Леденцова пеки этой сдобы пару ведер.

В прихожей, надевая плащ, Петельников вполголоса похвалил:

– Молодец, Леденцов.

– Нас же интересует не мужчина, а Калязина.

– Неизвестно, что нас интересует.

– Вы, товарищ капитан, считаете, что я дурак, которого сразу видно. А меня сразу не видно. У меня такой стиль – работать под дурачка.

– Иногда ты уж слишком вживаешься в образ.

Сны бывают фантастические, глупейшие, бессвязные, кошмарные, интересные… А бывает сон цельный, какой-то художественный, с началом и концом, как небольшой рассказ…

Якобы хватают меня с двух сторон ангел и сатана (уж не Калязина ли телепнула мне этот сон?). Ангел тащит в свою сторону, а дьявол в свою. Я упираюсь, что-то объясняю… Скажу приятное ангелу – он меня тянет; скажу приятное черту – он волокет. Я их не боюсь. Они вроде бы мне знакомы, только один светленький, а второй черненький.

И все-таки черт перетянул. Захихикал, затрясся и зачастил: "Поджарю тебя, поджарю…" А я ставлю ему условие: "Только не на маргарине, а на сливочном".

Вот какой я храбрый – во сне.

Похоже, что Рябинин схватил меня за глотку. Неужели он думает, что я буду кричать: "Пощадите!" Не-е-ет, я тоже приемчики знаю…

Лет двадцать назад в глухой деревне Слюнино одна умиравшая старуха дала мне карр-камень. Нужно выйти с ним в полночь на развилку дорог и задумать… Задумаю я Рябинину то, что он задумал для меня. Не хотела я прибегать к этому средству, да вынудили. О, карр-камень, сбрось ворога наземь…