И промелькнуло, исчезая…

…Самые страшные закономерности не страшны, – их можно предвидеть. Страшны случайности, которые падают на голову внезапно, как глыба льда с крыши…

Нет юридического языка есть юридические термины. Нет юридического языка, а есть язык канцелярский. И вот мне, русскому человеку, другой русский человек рекомендует не пользоваться русским языком. А я-то мечтаю написать художественное обвинительное заключение…

Есть слова, которые у меня вызывают немое восхищение своей меткостью и простотой. "Удобрять" – делать землю доброй. "Простокваша" – молоко, которое просто сквасилось. Попробуй обозначить гриб, который можно есть сырым. Так и скажешь: гриб, который едят сырым. А есть короткое, точное и чуть ласковое слово – "сыроежка".

В нашем языке много слов, полных скрытого юмора, который мы не замечаем из-за частого их употребления. Хотя бы слово "поколение". Родившиеся раньше нас – старшее поколение. Мы им по колено. Родившиеся после нас – младшее. Они нам по колено. Это слово не признает никакой акселерации: если ты длинный, но молодой, то все равно мне по колено, ибо я имею жизненный опыт.

Другое чудесное слово – "неразбериха". Не-раз-бра-лись, но все не получается. А если не получается, то, естественно, слово "браться" переходит в пренебрежительное "бериха". Вроде "дурехи".

Однажды в метро я глянул на закрытые двери и рассмеялся, вдруг почувствовал, сколько юмора в знакомом "не прислоняться". Представил, как индийский слон боком привалился к двери, при-слонился. Вот надпись и призывала не быть слоном.

Но есть слова, похожие на членостоногих гусениц. Их придумывают Васины. На пачке чая написано: "Росглавдиетчайпром". Одно слово и четыре осколка. Ну к чему, например, "глав"? Главк ли это, фабрика ли какая главная, или чай в пачке самый главный?.. На коробке с цикорием написано: "Ростовкофецикорпродукт". Не слово, а пожарный шланг. Обязательно вставлено "продукт", чтобы люди кофе с цикорием не отнесли, скажем, к галантерее. На ленте для пишущей машинки написано: "Минлесбумдревпром". Слово перекатывается во рту, как деревянные чурки.

Некоторые слова придумывают люди веселые. Я знаю, что "Кондпром" выпускает кондитерскую продукцию, а мне кажется, что там высиживают кондоров. Завод "Эмальер" выпускает посуду, а мне чудится, что там пишут пьесы. Есть организация с загадочным названием "Разнопром", но тогда должна быть организация "Кое-каксбыт". Думаю, что "Касп-рыба" означает "Каспийская рыба", а если кистеперая?..

Выговорился?

Нет человека, которому я бы не понравилась. Оказывается, есть – этот самый Рябинин, которого я в упор не вижу.

Существует три золотых правила обаятельности…

Первое. Слушайте человека. Он вам выговорился, и ему стало легче. Теперь это приятное ощущение он связывает с вами, теперь вы ему приятны.

Второе правило. Всех хвалить, можно за глаза. Не беспокойтесь, передадут.

Третье правило. Никогда ни на кого не обижайтесь – и вы достигнете всего. Допустим, вас оскорбили, а вы промолчали. У оскорбившего останется чувство победы, и вы будете ему приятны. Запомните, обидившийся – зто уже побежденный.

Я слышал, что есть удивительная женщина Калязина, которая общается с духами и не хочет общаться с вами. Не могла бы она свести меня с духом какого-нибудь султана, имевшего опыт содержания гарема. Дело в том, что я надумал жениться и надо бы посоветоваться с опытным человеком, стоит ли идти на такой шаг…

Уважаемый гражданин Петельников! Вместо того чтобы думать о женитьбе, вы бы поразмышляли об удивительных явлениях природы. Неужели вам не интересно, как человек видит пожары за десятки километров, почему останавливаются электрические часы, отчего скисает молоко?.. А жениться вы еще успеете.

– А в лицо ее знаешь? – спросила Кашина.

– Вилена, я полгорода знаю в лицо, – заверил Петельников.

– Знаете в лицо один миллион пятьсот тысяч человек? – усомнился Леденцов.

– Да, один миллион пятьсот тридцать пять тысяч сто двадцать восемь человек.

Они стояли у молочного магазина, расположенного в тихом дворе. Высокий Петельников в светлом плаще, который каким-то образом подчеркивал его широкоплечесть. Кашина в тончайшем палевом плащике, каким-то образом делавшим ее фигурку еще стройнее. И Леденцов, прослышавший, что рыжему идет зеленое, и добывший плащ ярко-изумрудного цвета, в котором походил на ряженого.

– А она знает? – опять спросила Вилена.

– Мы договорились по телефону, – успокоил ее инспектор.

Верный своей теории, он не хотел допрашивать в кабинете и тем более в магазине. Да и какой допрос: расскажите о том, сам не знаю о чем. Пойди туда, не знаю куда. Поэтому он пригласил Вилену, надеясь на женское взаимопонимание. Поэтому увязался Леденцов, надеясь поучиться тонким допросам.

– Вилена, – обратился Петельников к инспектрисе, показывая взглядом Леденцову, что это относится и к нему, – кроме популярных "Алло!", "Слушаю!" и так далее есть и еще телефонные обращения. Японцы отзываются: "Говорите-говорите", а итальянцы: "Готов!"

Кашина подняла тонкие коромыслица бровей.

– А знаешь, как отзывается инспектор Леденцов? Вчера звоню ему, он снимает трубку и говорит: "Ну?" Если звонивший спрашивает: "Инспектор Леденцов?", то инспектор Леденцов отвечает: "Именно". Если ошибаются номером, то он шутит: "Вы зашиблись…"

– Критику учел, товарищ капитан. А как правильно?

– Теперь модно отвечать: "У трубки…"

Из магазина вышла женщина средних лет и неуверенно огляделась. Петельников пошел навстречу, потянув за собой своих спутников. Женщина тоже зашагала к ним, хлопая по икрам голенищами резиновых сапог не своего размера, – звук, как от ехавшей телеги.

– Анна Григорьевна? – спросил Петельников.

– Извините за такой вид, подсобку мыла…

– А это мои товарищи. Давайте присядем вон на той скамеечке.

– Чего ж на скамеечке? Я в этом доме и живу…

Они повесили плащи, отерли о половик ноги и прошли в комнату, сели за круглый стол.

– Сейчас по чашечке чайку…

Петельников не успел запротестовать. Без резиновых сапог Анна Григорьевна легко выскочила на кухню. Им даже показалось, что чай там уже кипел. Когда же громадное блюдо с домашним печеньем застелило носы запахом ванили, протестовать уже не хотелось. Крупные чашки, расписанные вроде бы карточными дамами и королями, отдавали жаром.

Хозяйка села на четвертое место.

– По телефону вы сказали, что разговор не про недостачи…

– Нет-нет, – заверил Петельников. – Про скисшее молока.

– Господи, вредительство, что ли, какое?

– Есть подозрения, – солидно заверил Леденцов.

Петельников кивнул: мол, начинай. Леденцов растопыренной пятерней поставил рыжие волосы дыбом и хитровато спросил:

– Давно молоком торгуете?

– Лет десять…

– Ничего не замечали?

– Чего ничего не замечала?

Анна Григорьевна была женщиной веселой – на ее загорелое крупное лицо то и дело падала улыбка, тут же ею сгоняемая. Видимо, помнила, что говорит с работниками милиции.

– Какой-нибудь подозрительности. К примеру, знаете, как воруют карманники? Обязательно левой рукой в правый карман.

– Не знаю, не воровала.

– Анна Григорьевна, – Кашина откусила печенье, жмурясь от удовольствия, – корицу клали?

– И корицу, и кардамон.

Хозяйка дала свободу улыбке, наконец-то показав, почему не давала ей свободы раньше, – зубы, крупные и редкие зубы, может быть слегка выступавшие. Но они не замечались, отвлекаемые добродушной улыбкой.

– Не подумайте, что мы не можем. Сейчас, знаете ли, наука на высоте, сказал Леденцов, упершись в хозяйку немигающим взглядом, но продолжая жевать печенье.