Гоблин немедленно кидается на меня, но я отскакивая в сторону, описывая хлыстом дугу. Моя первая атака мимо, но второй я ловлю его за лодыжку, и он валится на пол. Я тащу его к себе. Он наносит удар, и я отскакиваю назад, забыв, что он безоружен. Хлыст выпадает из моей руки.

Он бросается к нему, но я бью его кулаком в нос, заставляя отшатнуться. Он моргает. Я бью кинжалом вверх, не дрогнув но и не вложив в удар всю свою силу. Разрез приходится поперек живота. Зеленая кровь забрызгивает пол. Он шатается, шипит, и именно это помогает мне собраться с духом, этот гнев приправляет мои действия.

Закричи он — не уверена, что решилась бы на смертельный удар.

Я вонзаю кинжал под ребра, в то место, что Ирма показывала мне дюжину раз.

Зеленая кровь хлещет из раны и из его рта. Гоблин задыхается, но затем его рот кривится в ужасающей улыбке.

— Ты не выиграла, девочка, — он кашляет. — Ты не можешь надеяться на победу. Мы… мы идем… за тобой… — его слова наносят последний удар, которого он желал, и я вонзаю кинжал ему в бок, чтобы остановить их.

Я не получаю удовольствия от непроизвольного напряжения мышц под моими руками, когда выдергиваю свой клинок, но что-то иное наполняет меня, внутри словно что-то меняется, снимается какая-то завеса. Мои глаза горят, а грудь сжимается.

На этот раз меня не разрывает на части. Мои колени остаются сильными, удерживая меня, в то время как гоблин все еще дрожит.

Ирма одобрительно свистит, хотя и бормочет что-то о том, чтобы я выкинула хлыст. Аиды выходит вперед и забирает кинжал их моей руки, призывая тряпку, чтобы вымыть мои пальцы.

— Все хорошо? — спрашивает он мягко.

— Прекрасно.

— Уверена? Обычно первые убийства…

— Это было не первое мое убийство

Он хмурится.

— Я убила гоблина, который напал на меня, когда я пошла отправить Эметрии сообщение.

— Почему ты ничего не сказала?

— Меня немного отвлекла вся это история с почти-умирающим-тобой.

— Ты убила ради меня?

— Я бы сделала ради тебя и гораздо худшее.

Он берет мои руки и целует меня. Ирма стонет, подходя, чтобы забрать гоблина и вытащить его из комнаты. Я едва замечаю, что она делает, слишком сосредоточена на поцелуе. Он успокаивает меня, приземляет, рассеивая слова гоблина.

— К чему это было?

— Я просто слегка ошеломлен тем, что кто-то может так сильно обо мне заботиться.

Я обвиваю руками его шею, притягивая обратно к себе.

— А я ошеломлена, что не многие это делают, — говорю я, прижимая его к своей груди. Я чувствую, как бьется его сердце рядом с моим, и больше, чем когда-либо, хочу выскользнуть из своей кожи и слиться с ним воедино. Я вновь целую его, нежно и медленно, лаская острые углы его скул.

— Гоблин тебе что-то сказал? — спрашивает он, все еще прильнув к моему сердцу.

Я напрягаюсь.

— Он сказал, что они идут за мной.

Аид отстраняется на несколько дюймов.

— Конкретно за тобой?

— Нет. Я думаю, он имел в виду нас. Это было просто, чтобы напугать меня. Я уверена.

Атд пристально вглядывается, выражение его лица непроницаемо.

— Мне не нравятся туманные угрозы, особенно когда они адресованы тебе.

— Никто не любит туманные угрозы, дорогой.

На последнем моем слове он улыбается, и я знаю, что мне удалось его обезоружить.

— Дорогой? — улыбается он мне в шею. — Мне очень нравится, как это звучит. Я также принимаю «любимый», «милый», «любовь моя»… — с каждым словом он целует меня в шею, перемещаясь к моим губам для ленивого поцелуя. Я медленно отстраняюсь, его глаза сверкают, глядя в мои. Всего на мгновение в его взгляде что-то мелькает.

— Ты когда-нибудь был раньше влюблен? — спрашиваю я его.

Он ощетинивается.

— Что? Нет.

— Из того, что ты говорил ранее, я была уверена, что ты любил кого-то до того, как мы встретились…

Он замолкает на некоторое время.

— Я никогда никого не любил, кроме тебя. И никогда не полюблю.

— Ты будешь жить вечно. Я бы не хотела, чтобы ты был одинок…

— Раньше я был одинок. Единственное, что изменилось, — это мои и без того исключительные стандарты. Никто не в силах конкурировать с тобой. Даже близко.

— Я, правда, надеюсь, что ты позволишь им.

Аид гладит линии моего лица, большие пальцы касаются веснушек. На мгновение он замирает, словно по моему лицу пробежал паук, но секундой позже вспышка страха исчезает. Я не могу прочитать выражение его лица; он может быть счастливым или грустным, сожалеющим или виноватым, понятия не имею, что он чувствует.

Я говорю себе, что это не имеет значения, и снова целую его, гоблинская кровь все еще липнет на моих пальцах.