— Он был бы не первым королем, что использовал изгнанников для выполнения своей грязной работы в обмен на помилование, и всегда есть способы сокрыть истинные намерения, но нет, — эти слова словно причиняют ему боль. Его лицо ничего не выражает, но я знаю. — Не думаю, что он кого-то сюда посылал. Он мало что может с этого выиграть.

— Но если Зера послала Гидру, зачем ей поручать кому-то расследование?

— Может, чтобы замести следы? И Зера ее не посылала. Это сделала Афина.

— Разке Афина не работает на Зеру?

— Когда не можешь лгать, ты очень осторожен с тем, с кем делишься своими планами, — он гладит меня по щеке, обводя большим пальцем изгиб моего ужа.

— Постарайся не беспокоиться обо мне, — говорю я ему. — Я беспокоюсь о тебе.

И о том, как далеко ты зайдешь, чтобы обезопасить меня.

Я тоже хочу, чтобы он был в безопасности. Но не знаю, как далеко могу ради этого зайти.

Он слабо улыбается, целуя меня в лоб.

— Мне не травится тебя беспокоить, но приятно, когда о тебе беспокоятся. Это имеет смысл?

— Вполне, — говорю я, прислоняясь к его груди, пытаясь забыть, как близок он был к убийству той женщины, и задаваясь вопросом, существует ли внутри меня тьма, и как недалека я от нее.

Я просыпаюсь посреди ночи, находя свет слишком ярким. Интересно, Аид понятия не имеет, на каком уровне он должен его поддерживать для моих смертных глаз, и когда должен быстро его приглушить? Часы подсказывают мне, что уже рассвело, так что я не утруждаю себя возвращением ко сну. Вместо этого я смотрю на его лицо и глажу свернувшуюся между нами калачиком Пандору. Аид обнимает ее одной рукой, когда я глажу ее мех, и она прижимается к его голому торсу.

Не скажу, что виню ее.

— Похоже, теперь он тебе нравится, — говорю я, целуя ее в макушку. — Понимаю, мне он тоже нравится.

Ко мне тянется рука и притягивает меня к нему, мягко, как рябь на берегу.

— Просто нравлюсь? — говорит он, его глаза все еще закрыты.

— Ты знаешь, что я люблю тебя.

— Я послушал бы это еще несколько раз.

Я нежно целую его, и он открывает глаза. Его руки скользят по моей шее.

— Это видение, от которого хочется проснуться.

— Однажды тебе это надоест.

— Нет, — говорит он тихо, — не надоест.

Я снова целую его, на этот раз дольше, чтобы отвлечься от нарастающей в его голосе грусти и громкости моих мыслей, напоминающих о том, что мы не будем вместе достаточно долго, чтобы наскучить друг другу.

Я выбираюсь из кровати и направляюсь в ванную, чтобы ополоснуть лицо. Если следующих нескольких месяцев недостаточно, так как смогут удовлетворить два дня в году после?

Я не буду двигаться дальше этого. И не могу это побороть.

В стене над ванной есть дыра, напоминающая порванные обои, но дыра эта наполнена чистым, ярким светом. Это довольно красиво. Мгновение я смотрю на нее, ожидая, что что-то произойдет, и ловлю себя на мысли, как бы украсила эту комнату, если смогла бы очаровать каждый ее дюйм. У меня была бы огромная цветочная фреска над ванной, а лепестки были бы отделаны золотом. Пространство над раковиной заполнило декоративное зеркало, а ванна была бы огромной, на когтистых лапах, с причудливыми кранами.

С трудом сознавая, что делаю, я наклоняюсь вперед, чтобы открыть больше света, снимая кусок краски, как кожуру с фрукта. Вся стена исчезает, сменяясь той самой фреской, которую я себе представляла. Я провожу руками по остальным частям комнаты, и старое исчезает.

— Аид… — я высовываю голову из ванной, — ты дал мне привилегии на очарование ванной, не сказав мне об этом?

Он резко садится, потревожив Пандору.

— Что?

— Ванная. Взгляни.

Он вскакивает, присоединяясь ко мне

— Что… как ты это сделала?

— Не знаю. Просто отчасти представила себе, как хотела бы, чтобы это выглядело.

— Это… ты просто очаровала это.

— Я… нет. Я не могла наложить чары. Ведь наложение чар означала бы, что я…

Аид приподнимает бровь.

— Но я человек.

— Это выглядит так, — говорит он с оттенком сожаления в голосе. — Ты стареешь, как человек. Выглядишь, как человек. Но… ты не знаешь, кто твоя мать.

Эта старая надежда, полустрах, поднимается во мне.

— Думаешь, она могла быть фэйкой?

Он кивает.

— Нет. Нет, это же смешно. Это слишком случайное совпадение…

— Так ли это? Ты не помнишь, откуда у тебя ожерелье. То, что рассеивает чары.

— Я — нет, — рынок? Подарок от родственника? Я не могу вспомнить.

— И ты сказала, гоблин дал тебе приглашение? Может, он просто выбрал смертную. Или, может, он увидел в тебе что-то еще. Или, может, ты пришла к нам, потому что что-то в твоей крови взывало к тебе.

Я хочу качнуть головой, но чем больше он говорит об этом, тем больше в этом смысла.

У меня немеют ноги. Аид подхватывает меня за локти и ведет меня к кровати.

— Есть ли… если способ узнать наверняка? — спрашиваю я.

— Какой-нибудь тест? Не уверен.

— Потому, что, возможно, есть другое объяснение. Может, часть твоей силы передается мне или что-то в этом роде.

Он слабо улыбается.

— Может быть.

Раздается стук в дверь.

— Дети, вы уже встали? Я голодна!

Аид вздыхает.

— Одну минуту, Ирма, — он снова поворачивается ко мне. — С тобой все будет в порядке?

— Я… я так думаю.

— Сегодня я никуда не пойду, если нужен тебе.

— Что? Нет. Иди патрулировать.

— Если ты уверена…

— Аид, — я ловлю его руки, — со мной все будет в порядке. Я крепкий орешек.

Он улыбается, целуя меня в лоб.

— Я знаю это. Это одна из множества, множества причин, почему я люблю тебя.

Я хочу спросить его, каковы другие, поцеловать его и перечислить все причины, по которым и я люблю его, но раздается еще один, более громкий стук в дверь.

— Бекон не готовится сам по себе!

— Это буквально так! — рявкает Аид в ответ. — Дай мне секунду!

— Обойдитесь без очарования и присоединяйтесь ко мне за завтраком!

Аид подает руку. Мы не обнажены, но он все равно чарует на нас наряды. Я не жалуюсь, он знает, что мне нравится, лучше, чем я сама. Скоро мне не захочется менять это голубое платье с цветочными украшениями на тренировочную одежду.

— Идем, — говорит он, — давай не будем заставлять ее ждать.

Все утро я тренируюсь, как безумный зверь, прыгаю и скачу, бегаю и карабкаюсь, пытаясь отогнать свои мысли. Даже Ирма изо всех сил старается выглядеть невозмутимой.

— Сегодня утром кое-кто получил свою порцию клетчатки.

— Я чувствую странную мотивацию.

— Превосходно. Сделаем перерыв на обед и начнем снова.

После обеда мы берем оружие. Моя меткость с хлыстом улучшается, мне почти удается «крученый кинжал» — когда переворачиваешь его в руках. Ирма говорит, что в этом нет никакой необходимости, но я не согласна. Я чувствую себя немного очарованной, будто смогу больше походить на воина, если буду выглядеть как он.

— Не мне жаловаться на то, что у тебя в самом деле хорошо получается, — говорит Ирма, — но сегодня ты выглядишь иначе. Ты с ним поссорилась? На каждой мишени представляешь его лицо? Потому что, если это работает…

— Мы не ссорились, я просто… — не хочу рассказывать ей о предположении Аида, но хочу больше знать о том, что, по-моему, со мной происходит. — Прошлой ночью я прочитала кое-что, что меня беспокоит, — говорю я ей вместо этого. — О полуфэйцах. На них просто ссылались. Мне стало интересно узнать о них.

— Так интересно, что заставляет тебя настолько сосредоточиться, — с любопытством произносит она.

— Ты что-нибудь о них слышала?

— За эти годы их было несколько. Раньше их много было. Легче размножаться с людьми. Быстрее. Однако полукровное потомство не такое сильное, именно поэтому столетие назад Зера запретила связи с людьми. Сказало, это засоряет линию.

— Конечно, она запретила, — я делаю паузу, щелкая хлыстом по одному из манекенов Ирмы. Настоящий вес лучше иллюзии. Я бросаю его на пол. На что они похожи? Полуфэйцы?

Она пожимает плечами.

— Смесь. Они стареют быстрее, намного быстрее. Кто-то может лгать, кто-то нет. Одни могут накладывать чары, другие могут быть очарованы. Никогда не знаешь, что выпадет тебе.

— Неудивительно, что Зере они не понравились.

— Зере очень нравится планировать, — соглашается Ирма.

— Я так понимаю, ты тоже не поклонница ее?

— Опасно дальше комментировать.

— Здесь все опасно.

— И все же хочешь быть частью этого.

Я делаю паузу и вновь щелкаю хлыстом.

— Не думаю, что смогу вернуться в мир смертных и просто забыть все. Все это слишком меня изменило.

— Значит, ты планируешь остаться здесь, внизу?

Я качаю головой.

— Там, наверху, остались люди, которых я люблю, мир, который я люблю, и вещи, которые я хочу сделать, даже если…

— Твое сердце останется здесь, внизу?

Я смотрю вниз.

— Да.

Я щелкаю хлыстом иллюзии Ирмы, рассеивая ее в одно мгновение. Я снова кидаюсь вперед и задаюсь вопросом, не борюсь ли я с судьбой, с ограниченностью моих возможностей, с их несправедливой абсурдностью.

Если моя мать одна из фэйцев, интересно, она отказалась от меня, чтобы защитить, или просто потому, что я слабая и смертная.

Я вонзаю кинжал в бок одного из манекенов. На пол, как кровь, струится песок.

Теперь уже не такая слабая и смертная, Мама.

Неужели подобные мысли крутятся в голове Аида всякий раз, как он сражается? Он явно презирает Зеру так же сильно, как и я, но, мне интересно, все ли еще втайне он жаждет ее одобрения, даже если знает, что он намного, намного лучше нее.

Надеюсь, что знает.

В коридоре слышится возня, словно что-то тащат. Несколькими секундами позже в комнату врывается Аид, волоча за собой связанного гоблина.

— Подарок тебе, любовь моя!

Я улыбаюсь.

— Ты приносишь мне все самое милое.

Гоблин вырывается. Аид пинает его. Я смотрю на него, и понимаю, чего от меня ждут.

— Ты не обязана… — начинает Аид. — Мы можем подождать, если ты предпочитаешь…

— Нет, — говорю я, — я хочу.

Хочу покончить с этим. Не хочу, чтобы гоблин томился в страхе, ожидая своей кончины. Он должен понимать, что происходит вокруг.

Аид щелкает пальцами, и путы вокруг создания падают на пол.