Юджин уставился в потолок, наблюдая за сырым пятном, медленно расползающимся по углу. Темные края резко выделялись на побелке, и с каждым днем оно разрасталось все больше. Каково это — жить где-то в другом месте, в лучшем месте? Закрыв глаза, он вдохнул аромат роз, настолько дурманящий, что едкий запах плесени почти не ощущался, и позволил последнему сверлящему отголоску цикад омыть его и проникнуть под кожу.

Юджина замутило при воспоминании о полицейском в луже собственной крови. Тогда цикады тоже стрекотали, только под лучами утреннего солнца. Ни в одной новости, появлявшейся в течение дня, не прозвучало единого мнения о том, кто же стрелял — Уокер или Монне. Хотя Юджину казалось, это не имеет значение. Во всяком случае, точно не для полицейского.

За год до этого Юджин ездил на место, где застрелили Бонни и Клайда. На следующий день после их смерти он шел по обочине шоссе под ярким майским солнцем туда, где остановилась их машина. Так легко представлялись они воображению на передних сиденьях изрешеченного пулями Форда V8, как и их кровь, сочившаяся по обивке. Теперь люди называли этот автомобиль «Машиной смерти»; ходили слухи, что его показывают на карнавалах и ярмарках штата, а люди отстегивают немалые деньги, лишь бы посидеть на тех же местах, где встретили свои последние минуты печально известные нарушители закона.

Юджину это казалось ужасным, но он все равно совершил паломничество в Сайлз. Грязь на обочине дороги утоптали следы сотен людей, а кровь грабителей банков навеки смешалась с пылью.

Это нелепость. Они начинали совсем детьми, подворовывая, чтобы прокормиться. А умерли голодными, проданными тем, кого считали другом, и публика, которая с замиранием сердца следила за ними, подбадривая в начале, теперь пришла поглазеть на их кончину.

— Было легко полюбить их в начале пути, — признал босс Юджина. — Они боролись за выживание так же, как и все остальные. Но как только начинается стрельба по людям, что тогда прикажешь делать? — Мердок покачал головой. — Эти копы просто пытались выполнять свою работу и честно зарабатывать на жизнь. Никто не проявит к тебе сочувствия, когда ты начинаешь убивать таких работяг как они, независимо от того, как ты начинал.

Так что Юджин взял фотоаппарат и запечатлел пропитанную кровью грязь и разбитую дорогу, по которой накануне проехали все эти машины, стараясь не испытывать жалости к мертвецам. В конце концов, все умирали. Просто смерть некоторых случалась более жестокой, нежели других.

Уокер и Монне появились несколько месяцев спустя, словно кому-то нужно было заполнить пробел, оставленный гибелью Бонни и Клайда. Словно Америка нуждалась в ком-то, кого можно мифологизировать, а затем линчевать, разорвав в клочья.

***

Заводь вышла из берегов. Это была самая распространенная тема для разговоров на работе, не считая Уокера и Монне. Юджин сидел, склонив голову над столом и вперившись взглядом в заметки, позволяя разговорам проноситься мимо. Вода прибывала сильнее, чем за последние десять лет, а может, и того дольше. Аллигаторы продвигались вглубь города вместе с ней, их глаза плоские и золотистые, как монеты, поблескивали в лунном свете. Огромные, неуклюжие звери с кривыми улыбками, притаившиеся среди корней деревьев и удушливо вьющихся лиан.

Юджин не спускался к заводи. Там было трудно дышать; воздух казался столь густым, что душил его, наполняя легкие словно жидкость. Юджин всегда был болезненным. Хлипкий иммунитет погубил бы его еще во время эпидемии 1918 года, если бы они с матерью не укрылись в Шанларивье. Испанка все же подкралась к их порогу, но отступилась от маленького городка, видимо, посчитав его слишком ничтожным.

На работе Юджин держал фотографию Уокера и Монне в нагрудном кармане, шли недели, уголки фотографии истрепались, став мягкими, и ему начало чудиться, что снимок прожигает кожу и ребра, выискивая путь к сердцу, пока не станет неотделимой частью его самого. Это было единственным оправданием, почему их пара занимала все его мысли.

Но он не стал писать о них. Вместо этого Юджин написал о человеке, который не смог удержать на плаву бизнес и утопился в реке, и о том, чем это обернулось для его семьи. Затем он написал о человеке, бесследно исчезнувшем однажды ночью, так и не вернувшись с вечерней прогулки. О заводи и о том, что произойдет, если вода не остановится и продолжит прибывать. Люди до сих пор говорили о великом наводнении 27-го года, о том ущербе, который оно нанесло, о жизнях, которые забрало. Шанларивье находился к юго-востоку от Нового Орлеана, уютно примостившись на берегу Миссисипи, и принял на себя основной удар, когда прорвало дамбы. Городу не привыкать к приливам и отливам.

— Становится все хуже, — размышлял Мердок, нависая над плечом Юджина пока тот сидел за столом. Мердок был крупным мужчиной, грубоватым и крепким, больше подходящим для черного труда, нежели для управления местной новостной газетой, но «The Gazette» принадлежала ему. Он управлял этим местом с мрачной решимостью человека, который явно не подходил подобному ремеслу, однако еще не был готов признать поражение. На самом деле он не обращался к Юджину; он никогда этого не делал. Но так как Мердок говорил в непосредственной к нему близости, Юджин кивнул, показывая, что слушает.

— Если вода продолжит так подниматься, то затопит весь город.

Юджин хмыкнул в знак согласия.

— Творится что-то неладное. Я чувствую, будто что-то тянет, гудит у меня в костях… Ты тоже это чувствуешь?

Юджин покачал головой. Но не стал интересоваться, что именно Мердок имел в виду.

— В последнее время это пугает. Мурашки бегут по коже, как будто снаружи за мной кто-то наблюдает.

Юджин был знаком со страхом. Когда ему было двенадцать лет, в городе пропала девочка. Лето тогда тоже выдалось на редкость влажным и душным, в воздухе витало густое марево, видное невооруженным глазом от малейшего проблеска солнца. Он был там, когда вытащили тело из болотистой заводи. От девочки осталось совсем ничего, тем не менее достаточно для опознания.

Аллигаторы уже вдоволь поизмывались над телом к тому времени, как поисковики нашли ее. Она была мокрой и синюшной, красивый шелковый бант в волосах превратился в жалкий клочок. Сначала Юджин не узнал ее, даже не понял, что тело человеческое, а потом мать оттащила его и закрыла глаза руками.

Именно это разъедало его душу позже — то, что он не узнал ее. Говорили, это несчастный случай. Поскользнулась, упала, а потом аллигаторы сделали свое дело. Мать перекрестилась, затем перекрестила его. «Ругару», — подумалось Юджину тогда, голова была как в тумане, но затем на смену туману пришли страх, чувство вины и горе. В этом не было ничего случайного.

Люди умирали каждый день. От несчастного случая, от старости или болезни. Насильственная смерть была редкостью, по большому счету. Отец Юджина погиб в автокатастрофе, когда он был совсем мал; мать умерла от инсульта, когда ему исполнилось двадцать четыре. Он тоже умрет, и, скорее всего, смерть не заставит ждать себя долго, с его-то здоровьем. Естественная смерть не так уж и страшила.

Но Великая депрессия многих людей довела до самоубийства. И хотя худшее позади, люди до конца не могли оправиться. Не совсем. Некоторые даже близко к этому не были. Юджин часто писал некрологи. Старался сделать это со вкусом, не устраивать спектакль из трагедии и не слишком пристально размышлять об обстоятельствах. Ситуация с экономикой подкосила людей, да и кто мог знать о личных проблемах незнакомцев?

В самые темные ночные часы в душу Юджина тоже закрадывался тайный страх, что однажды дно реки может показаться ему наиболее привлекательным вариантом. Пойти куда-нибудь в тихое место, где будут только он, насекомые и Всевышний, и покончить с этим. В том страхе не было смысла; он никогда не замечал в себе суицидальных склонностей. Но боялся, что настроение заразительно, и безнадега какого-то одного человека может передаться ему, если он слишком долго пробудет в подобной компании, хоть с мертвым, хоть с живым, а затем…

Такие думы были невыносимы. Юджин закрыл глаза, и глубоко вдохнул. Его астма обострилась в год смерти Мэри Бет, и со временем становилось только хуже. Болезнь прокралась в его жизнь, с юных лет сделав затворником в собственном доме. Он перенес это спокойно. Это лучше, чем смерть.