Он снова встретился с Эвболлом Остом, интересы которого переключились с сельского Анархизма на поставки оружия, и вскоре они с Фрэнком перевозили скромные партии боевой техники, в основном — за наличный расчет.

Однажды ночью, когда они ужинали в «Кадье Ривера» возле рынка, у них завязался разговор с немецким путешественником, владельцем кофейной плантации в штате Чьяпас и обладателем шрама от дуэли в форме тильды на правой щеке. В Мексике его знали под именем «Отильдованный», что также описывало человека с безупречным индивидуальным стилем одежды — дар, которым также был наделен Гюнтер фон Кассель. Когда они обменялись визитками, и он увидел фамилию Фрэнка, его брови поползли вверх.

  — Я знал Кита Траверса в Геттингене.

  — Точно, мой младший братишка.

  — Однажды мы едва не подрались на дуэли.

  — Это Кит наградил вас этим? — кивая на щеку Гюнтера.

— Не зашло так далеко. Мы уладили дело миром. Ваш брат меня действительно очень напугал.

 — Можете быть уверены — это Кит.

 Гюнтер рассказал, как Скарсдейл Вайб со своими помощниками вынудил Кита покинуть Геттинген.

 — Ну, возможно, это благо, — Фрэнк был слишком уныл, чтобы его словам можно было поверить. — Чертовы людишки.

— Он — смекалистый юноша. Добьется своего, — у Гюнтера была с собой патентованная фляга «Термос» с горячим кофе. — Окажите мне честь, — предлагая попробовать. — Новый сорт. Грандиозный «Бонен». Мы называем его «Марагопайп».

— Спасибо. Но я предпочитаю сорт «Арбакл», — Фрэнк заметил, что лицо кафелатеро исказилось от боли.

— Но туда ведь добавляют воск, — обиженным голосом сказал Гюнтер. — Смолу с деревьев, я уверен.

— Я на нем вырос, подруга жены на фронтире, с детства всегда пью только «Арбакл».

 — О, как деградировал ваш вкус. Но вы еще, кажется, молоды. Наверное, еще есть время исправить это расстройство.

— Кроме шуток, — сказал Фрэнк, потягивая напиток, — это чертовски хороший кофе. Вы знаете свое дело.

   Гюнтер фыркнул:

 — Это не мое дело. Я здесь по требованию отца. Выполняю свой долг перед семейной фирмой.

 — Был в вашей шкуре, — сказал Эвболл. — Жизнь на плантации — не то, чего вы ожидали?

   Молодой фон Кассель позволил себе ледяную улыбку.

 — Это именно то, чего я ожидал.

Несчастная судьба Эвболла — постоянно встречать старых знакомых с другой стороны границы, el otro lado, и из прежних времен, до того, как он стал старше и подлее и начал пользоваться дурной славой, которую невозможно было представить во времена чувствительности и беспечности. Например, был «Стив», теперь предлагавший парням обращаться к нему по имени «Рамон», беглец от какой-то биржевой катастрофы на севере, всегда в движении, не мог даже перестать нести вздор, так громко и быстро, насколько это возможно, в один прекрасный день он появился в даунтауне в разгар короткой песчаной бури, в том же внутреннем дворе, где как раз укрылись Эвболл, Фрэнк, Гюнтер и еще несколько дюжин аборигенов. Норте завывал, словно на какую-то невидимую луну. Песок свистел и жужжал в узорчатой кованой решетке, и «Рамон» развлекал их историями о кумулятивном долге:

— Говорю вам, я был просто в отчаянии. Если услышите о чем-то, что покажется вам слишком безумным или опасным, проходите мимо. На севере такая ситуация с маржей акций. Я прямо сейчас вдул бы аллигатору в полдень на Плаза де Торос, если бы получил за них хоть песо.

Прежде чем уйти, ссутулившись, в желтый туман, он пригласил их на шумную попойку на своей вилле вечером.

— Приходите на нее посмотреть, пока она еще наша, познакомитесь с моей новой женой. Небольшая дружеская вечеринка, человек сто, наверное, будет продолжаться неделю, если захотим.

  — Звучит интересно, — сказал Эвболл.

Гюнтеру нужно было уладить кое-какие дела в обширной немецкой колонии в Тампико, он пожал руку Фрэнку и Эвболлу.

  — Пойдете на эту фиесту сегодня вечером?

— Мы остановились в «Империале», — сказал Фрэнк, — на цокольном этаже, задний ход. Заскочи за нами, пойдем туда вместе.

На западе и на Сьерре, в роскошных резиденциях, едва различимых в тумане, поднимающемся с малярийных болот, сообщество гринго ежилось на овеваемых бризом отвесных берегах рек, ожидая восстания местных жителей, которое они считали неизбежным, пока лежали ночи на пролет навзничь в своих спальнях, осаждаемые в те несколько часов сна, которые им удавалось получить, почти одинаковыми кошмарами ночи в пустыне, безжалостных небес, лиц, у которых не только зрачки, но и вся поверхность глаз была черной, беспощадные глаза сверкали в глазницах отражением столбов пламени подожженных и взорванных скважин, впереди ничего, кроме изгнания, утрат, бесчестья, никакого будущего нигде на севере от Рио-Браво, невидимые голоса в нефтяном чаду из отравленных каналов, обвиняющие, призывающие к ответу, сулящие возмездие за исчезнувшие из памяти обиды...

Фрэнк и Эвболл пришли неспешной походкой на вечеринку Стива/Рамона и увидели бальный зал с шелестом воды в кафельных фонтанах, выпущенные из клеток попугаи скользили с одной декоративной пальмы на другую. Играл танцевальный оркестр. Пары танцевали тропические вариации болеро и фанданго. Гости пили джин с тоником «Рамос» и жевали свежую коку из джунглей Техуантепек. Смех в комнате звучал более-менее постоянно, но несколько громче и взволнованнее, чем, скажем, в средней кантине в субботний вечер. В парадном холле за огромными вазонами орхидей спрятан отряд пароходных кофров, упакованных и на старте. То же самое можно было увидеть на большинстве вилл, арендуемых гринго вроде Рамона — напоминание о преисподней, поджидающей в тенях ближайшего будущего, разве мог продолжаться этот противоестественный бум, это затянувшееся надругательство над реальностью?

— Это — Баку с москитами, — заверил Фрэнка старик с пятнами нефти на руках.

— Пора убираться из этой страны, — несколько раз повторили гуляки, — мы здесь — просто заложники за пограничной линией, на севере так выдают ссуды, словно уже настал конец света, половина — гарантированными акциями, что-то там не так в этих трастах, и неважно, сколько нефти в земле — будет adios chingamadre, так сказать.

Гюнтер явился с высокой красавицей-блондинкой по имени Гретхен, не говорившей на английском или испанском, а на своем родном немецком она произносила лишь несколько слов, например, «коктейль» или «сигарета».

Как выяснилось, она демонстрировала странную для столь молодой леди склонность к исчезновениям, и Фрэнк заметил обеспокоенность на лице Гюнтера.

— Предполагается, что я буду присматривать за ней, как товарищ, — сказал он. У нее своя история импульсивности. Как будто бы не..., — он запнулся, словно прося Фрэнка вмешаться.

 — Если я могу помочь...

— Твое имя звучало сегодня, в контексте, который я только потом начал анализировать.

— У меня были дела с немецкой колонией. В Тампико сложно не иметь с ними дел.

— Это связано с определенными поставками в Тампико для переотправки в Чьяпас.

  — Трепальное оборудование для кофе, — предположил Фрэнк.

  — Совершенно верно.

Снова появилась Гретхен, она шла мимо французских окон вдоль колоннады, даже на таком расстоянии видно, насколько тусклый у нее взгляд.

 — Когда у вас будет минутка...как только я...

   Расстроенный, он умчался за неугомонной Валькирией.

Груз, о котором шла речь, оказался некоторым количеством винтовок Мондрагона из Германии, предназначенных для Мексиканской Армии.

— Славная штука, — сказал Фрэнк. — Запустили как мексиканскую модель двадцать лет назад, немцы ее с тех пор оптимизировали. Затвор открывается, старая капсула выпадает, новый патронник — новый раунд, вам даже не нужно к нему прикасаться. Весит примерно столько же, как «Спрингфилд», всё, что вам нужно делать — нажимать, пока магазин не опустеет, это десять раундов, если вы не найдете одну из этих установок «Шнекена», которые в наше время производят для немецких самолетов.

 — Я спрошу, — сказал Гюнтер.

Ящики с винтовками можно было переоформить как «горное оборудование для добычи серебра» — один из основных грузов, для перевозки которых построены железные дороги здесь и на севере, такая беспрепятственная перевозка соответствовала двурушническим правилам экономического строя, который в один прекрасный день должен быть разрушен. Также не проблема — заручиться поддержкой профсоюза грузчиков, которые по своей природе были анти-Порфиристами.

— Кроме того, ты, возможно, захочешь потолковать с Эусебио Гомесом, который действует в качестве субагента, — сказал Гюнтер.

Фрэнк нашел его в доках Пануко, за его спиной возвышался шероховатый железный бок парохода.

— Я беру комиссионные за товары вместо наличных, — объяснил Эусебио, — в предположении, что винтовки Мондрагона со временем принесут вам другую прибыль, как скажет вам любой, кто пытается выстрелить в идальго.

 — Должен сказать, вы тут мощнейше говорите по-английски, — кивнул Фрэнк.

 — В Тампико все говорят на северо-американском, вот почему мы называем эти края «Гринголандией».

 — Держу пари, вы тут часто встречаете ирландцев, да? Эти ирландесе?

 — Что, сеньор?

— О, их легко вычислить — с красным носом, всегда пьяные, тараторят, невежественны, не разбираются в политике...

— Что, черт побери, вы знаете об этом, это...пардон, сеньор, я не то хотел сказать, конечно...

  — Ага...?

   Фрэнк ухмыльнулся и помахал пальцем.

   Кулаки и пальцы Эусебио начали разжиматься.

 — Ладно, вы меня раскусили, сэр, конечно. Вульф Тоун O'Руни, сэр, надеюсь, вы не работаете на проклятых бриттов, или мне придется как-то с этим смириться.

  — Фрэнк Траверс.

  — Вы — не брат Рифа Траверса?

   Впервые со времен Теллурида Фрэнк услышал что-то о Рифе.

   Они нашли небольшую кантину и взяли несколько бутылок пива.