Глава 21

Я останавливаюсь на заправке и спрашиваю кассира, не подскажет ли он мне дорогу до ближайшей железнодорожной или автобусной станции. Он спрашивает другого работника, и они обсуждают, какая из путей ближе и как туда быстрее добраться. Наконец они останавливают свой выбор на железнодорожной станции Орегон-Сити недалеко от Портленда. Они не могут подсказать мне дорогу, но у них есть карты, так что я покупаю одну. Рядом с прилавком стоит плюшевый мишка с розой в руках. Я тоже покупаю его и направляюсь к грузовику.

Вижу мужчину, качающего бензин и пристально смотрящего на меня. Я, наверное, вообще бы его не узнала, но у него такое выражение лица… немного беспокойства, немного растерянности. И я до смерти напугана тем, что этот человек знает меня.

Он отходит от своей машины и выходит на солнце, и искра света на его голове показывает серьгу, которую я видела раньше. Длинная безвкусная штука, которая какое-то время парила над моим лицом, касаясь моей шеи.

Я начинаю быстрее идти к грузовику.

— Эй! — кричит он сзади.

Я игнорирую его и иду еще быстрее. Камми видит, что я напугана. Слышу, как шаги мужчины приближаются ко мне. Он бежит за грузовиком и подрезает меня у двери с водительской стороны.

— Где Док? — спрашивает он.

Мужчина произносит это сквозь стиснутые зубы, тихо, но решительно.

— Он в доме.

— Какого черта ты делаешь с его грузовиком?

Я смотрю на Камми. Она дрожит, ее ноздри раздуваются, и я могу с уверенностью сказать, что она тоже видела его раньше.

— Думаю, тебе лучше пойти со мной.

Он едва успевает произнести эти слова, как Камми бросается на него через окно, впиваясь ногтями ему в лицо, открыв рот и готовясь укусить. Совсем как ее мать. И мне интересно, вырвет ли она его горло, если вцепится в него. Мужчина потрясен и медленно реагирует, его лицо покрыто краснеющими морщинами от напряжения. Он бросает Камми на землю и тянется к своему лицу, чувствуя растущие рубцы и неглубокие порезы от ее ногтей.

Прежде чем он заканчивает нянчиться со своим лицом, я изо всех сил бью его в колено, и он падает на тротуар. Хватаю Камми за руку и открываю дверь. Она забирается внутрь. Я прямо за ней. Слышу, как мужчина кричит, схватившись за ногу. Завожу грузовик и выезжаю на улицу. Пока я мчусь по дороге, в моей голове прокручивается то, что я сказала Камми.

«Мир полон хороших людей, Кам. Вот увидишь».

Это фраза подобно соли в зияющей ране.

Камми почти задыхается, ее руки дрожат.

— Кам, мне так жаль. Этот человек там сзади... Нам просто нужно убраться отсюда, из этого города, из этого штата. Тогда ты увидишь хороших людей. Мир такой большой, намного больше, чем ты думаешь. И то, что мы там наткнулись на того парня... Мы просто слишком близко к Доку. Как только мы сядем в поезд, ты больше никогда никого из них не увидишь.

Я учу ее вдыхать через нос и выдыхать через рот, чтобы отдышаться и расслабиться. Мы делаем это вместе, и ее дыхание сразу же замедляется. Понимаю, что все еще сжимаю в руке пакет из магазина. Я даю Камми медведя, и она тут же обнимает его, нежно поглаживая его мех рукой. Кладет папоротник на половицу, чтобы освободить место для медведя у себя на коленях. Медведь занимает свое место.

Все время думала, что она просто любит растения, особенно папоротники, ощущение листьев или, может быть, идея заботиться о чем-то и поддерживать в нем жизнь помогли ей справиться. До сих пор мне никогда не приходило в голову, что это была просто отчаянная попытка установить связь с чем-то. Хоть чем-нибудь. Цветок был всем, что у нее было. Растение. Ни глаза, в которые можно было бы заглянуть, ни шерсти, которую можно было бы погладить, ничего, что можно было бы обнять и принять его любовь. Ничего, что можно любить в ответ. Да, у нее была Лекси. А позже — я. Но мы тоже боролись. Когда ты также растерян, также напуган, невозможно нести бремя другого. Оставаться позитивным, носить улыбку, которая ничего не значит. Камми не глупая. Она знает, что эти улыбки ненастоящие.

— У меня дома есть еще, — говорю я.

И тогда понимаю, что возвращение домой к моей матери всегда было тем самым планом. Несмотря на ее алкоголизм. Несмотря на Джеймса и всю ту обстановку, мне нужна моя мать. У меня нет выбора.

Мы не можем добраться до железнодорожного вокзала достаточно быстро. Я не хочу иметь ничего общего с этим грузовиком. Он принадлежит мертвецу, и его узнают те, кто с ним общался.

По словам кассиров, станция находится почти в двух часах езды. Я подумываю о том, чтобы включить радио, что-нибудь приятное и расслабляющее, что, как мне кажется, могло бы понравиться Камми, но потом решаю не делать этого. Я не хочу, чтобы она была подавлена. Пытаюсь взглянуть на мир ее глазами. Мне нужно быть осторожной. Вместо радио я пою ей. Знакомый голос со знакомыми словами.

И после того, как все чувства пройдут, я вижу, что все еще люблю тебя.

Я просто решил, что дам тебе знать, что все в порядке.

И ты на пути назад, туда, откуда пришел.

Она сказала с болью в сердце, что это было с самого начала.

Теперь я знаю, почему все становится серым, но мы рисуем наш собственный мир.

И я хочу самого яркого. Я хочу флуоресценции, каждый день и ночь, до конца своей жизни.

Открой глаза, ладно? Разве ты не видишь, что ты так прекрасна для меня?

Я не знаю, чья это песня и какой в ней смысл, но слышала, как Лекси пела ее бесчисленное количество раз (прим.: песня «The Crab Song» группы «Фейт ноу мо»). Камми, казалось, всегда она нравилась. Может быть, это не самая подходящая песня, но, как я уже сказала: знакомый голос, знакомые слова.

Могу с уверенностью сказать, что Камми устала: променяла сон на пейзаж. Всю дорогу я борюсь с тем, чтобы просто отправиться в полицию. В любом случае это кажется неизбежным. Но продолжаю представлять Камми на заднем сиденье полицейской машины, в одиночестве, ожидающую, когда ее допросят, осмотрят, допросят и, в конечном счете, посадят в клетку, ожидающую начала новой жизни и неуверенную в том, что будет дальше, когда рядом нет никого, кто мог бы успокоить ее. Никого, кому она могла бы доверять.

Мои заботы кажутся утомительными — монотонная борьба за принятие правильных решений. И если я не успокоюсь и не буду мыслить здраво, то только усложню ситуацию. Я считаю, что каждое решение, которое принимаю с этого момента, является правильным, всегда с учетом наших наилучших интересов. Больше никаких сомнений. Больше никакого чувства вины. Больше никаких терзаний.