Глава 1

Уже час как стемнело, когда я просыпаюсь первой. Обычно я всегда просыпаюсь первой. Смотрю в потолок и притворяюсь, что нахожусь где-то в другом месте, что все это произошло не со мной, что все это было страшным сном. Мне потребовалось около недели, чтобы привыкнуть к бодрствованию по ночам и сну целыми днями. Мы редко ложимся спать раньше полудня. Это дело рук Дока. Никто не хочет насиловать девочек средь бела дня, когда солнце освещает их грех.

Я включаю лампу рядом с кроватью и смотрю на верхнюю площадку лестницы, где Док оставляет нам еду. Там стоят все те же сложенные стопкой и вылизанные дочиста пустые тарелки. Он не кормил нас уже несколько дней. Ни крошки в поле зрения. Быть голодной — это одно, но, когда еда является главным событием вашего дня, время замедляется и превращается в нечто мучительное, сводящее с ума. Если бы не Лекси и Камми, я бы уже несколько месяцев назад приложила разбитую лампочку к запястью.

Док наказывает нас. Лекси укусила парня за шею. Он пошел к Доку и потребовал свои деньги назад, жалуясь, что, черт возьми, скажет своей жене об отметинах на своей шее. Мужик не знает, как ему повезло, что девчонка не разорвала ему горло. Не то чтобы она делала это раньше, но сделала бы. Она бы с удовольствием это сделала.

— Ты чертов придурок! — кричу я.

Мой крик будит Лекси и Камми.

Лекси смотрит на лестницу накрашенными глазами и видит пустые тарелки. Она в порыве сбрасывает с себя простыни и тихонько поскуливает. Она до сих пор одета в сетку. Из нас троих Лекси единственная, кто не возражает против одежды, которую нам дает Док. Черные юбки, кожа, челка Бетти Пейдж (прим.: американская фотомодель, снимавшаяся в 1950-57 годах в таких стилях, как эротика, фетиш и pin-up). Все черное, готическое и панковское: то, что красноречиво говорит о ее бунтарском духе. То ли это ее панк-рок мышление, то ли дух анархистки в ней от чего-то другого, то ли это все вызвано слишком большим количеством лет плена Дока, не знаю. Но такой имидж ей идет, и я завидую этому.

Смотрю на Камми. Она стоит к нам спиной, ее палец что-то рисует на стене. Наверное, опять цветок. Это все, что она когда-либо рисует. Ее ночная рубашка вся в них. Как и ее простыни, разрисованные разноцветными маркерами. Я думаю, она делает это, чтобы напомнить себе, что является девочкой. Док одевает ее под мальчика, волосы коротко стрижет. У нее еще нет фигуры, только не в девять лет. И это успокаивает клиентов, которые хотят мальчиков, но не желают чувствовать себя педиками. Думаю, эта маленькая деталь помогает им спать по ночам.

Я спускаюсь по лестнице с чердака на слабых от голода ногах и стою на нижней ступеньке. Дверь заперта. Всегда. Я бью по двери ладонью.

— Ладно тебе, Док! Мы все поняли, хорошо!?

Я слушаю. Ничего. Возвращаюсь наверх.

Лекси сидит на кровати, зашнуровывая ботинки.

— Это дерьмо сегодня закончится, — говорит она. — То, о чем мы всегда говорили, но боялись сделать. Мы претворим это в жизнь. Как только он покажется здесь.

Она говорит о его убийстве.

Камми засовывает большой палец в рот и смотрит через зарешеченное окно на пляж внизу. Луна лижет набегающие волны. Звезды на черном жидком холсте. Они за миллион миль отсюда. Девочка раскачивается, подтянув коленки к подбородку. Ее ночная рубашка туго натянута, скрывая ее ноги-карандаши. Она не сказала ни слова с тех пор, как я оказалась здесь. Лекси рассказывала, что раньше она все время без умолку болтала. Но после того как Док использовал ее, больше не проронила ни слова. Лекси сказала, что последние слова, которые Камми произнесла, были «Я тоже тебя люблю», когда ее выводил из комнаты, держа за руку, Док. Наволочка Лекси до сих пор покрыта пятнами туши и подводки для глаз с той ночи. Она сказала, что никогда в жизни так сильно не плакала. И теперь Камми проводит все время у окна со своим папоротником — растением в горшке.

— Может быть, он больше не вернется, — говорю я. — Может быть, он закончил с нами.

— Нет. Он уже проделывал такое дерьмо раньше. Тебя еще здесь не было.

— Он морил вас обеих голодом?

— Нет, только меня.

— Что ты сделала?

— Выцарапала из кого-то мудака все дерьмо. Он разрывал меня на части, Стейси.

Не знаю, что сказать ей на это. Я здесь всего год, прошла через свой собственный ад. Но не такой, как Лекси. И точно не как Камми.

Я смотрю на ворсистый ковер в нашей комнате. Темно-желтый и спутанный, в пятнах там, где меня когда-то вырвало. Это был мой первый раз, клиент заставил меня выпить слишком много вина. До той ночи я была девственницей.

Ненавижу называть их клиентами. Это слово создает ложное представление, что я добровольно оказываю им услуги. У меня здесь нет воли. Они не мои клиенты, а Дока. Они мои демоны, живые шрамы, мое проклятие и предмет каждой суицидальной мысли в голове.

— Я беспокоюсь о Камми, — говорю.

— С ней все будет хорошо, как только мы выберемся отсюда.

Комната давит и вызывает клаустрофобию. Думала, что привыкну к ней, но так и не смогла. В комнате есть единственное окно, закрытое решетками. За ней находится плексиглас (прим.: твердая, бесцветная и прозрачная пластмасса, используемая в качестве заменителя стекла как более прочный материал), выкрашенный в белый цвет, с небольшими царапинами в краске. Камми сделала их ногтем, нацарапав цветок с лепестками, сквозь которые можно выглянуть и увидеть пляж. Лекси рассказывала, что раньше было еще три окна, но Док заложил их много лет назад кирпичом, а затем зашил гипсокартоном.

Она оглядывает комнату. Я знаю, что ищет оружие. Подруга действительно хочет убить его. В комнате нет ничего, кроме книг, наших кроватей и двух маленьких ламп. У нас нет комодов. Нет шкафов. Когда требуется смена одежды, Док приносит нам ее в зависимости от предпочтений клиента. Девичья школьная форма — самая популярная у меня, иногда он мне дает элегантные платья, когда пытается приукрасить. Я не выгляжу на семнадцать, когда надеваю эти платья. Думаю, в этом и заключается идея.

— Может, не будем убивать его? Что, если мы просто сбежим? — спрашиваю я.

Убийство. Кроме как мечтать о нем наяву, не думаю, что во мне есть нужные качества для него. Даже при таких обстоятельствах.

— Какого черта, Стейси? Если бы мы могли сбежать, я бы сделала это десять лет назад.

— У меня не хватит духа убить человека.

— Док — мразь, а не человек. Он заслуживает смерти. Кроме того, это то, что делают вампиры.

Это ее фишка. Вампиры. Каким-то извращенным образом я думаю, что именно так она справляется, притворяясь бессмертным, что жаждет крови, существом, избегающим солнечного света. Я позволяю ей продолжать притворяться. Никогда не спорю с ней по этому поводу. Если это удерживает ее от того, чтобы не потерять самообладание и не перерезать себе запястья, значит, так тому и быть.

— Так что давай обувайся.

Я смотрю на свою половину комнаты. В углу стоят две пары туфель на высоких каблуках. Одна пара красная, другая — черная. Это все, что у меня есть. Лекси видит их.

— Забей, — говорит она. — Пойдем.

Она хватает меня за руку и направляется к лестнице.

— Мы заманим его сюда, а потом я столкну его с лестницы. Если нам повезет, этот ублюдок свернет себе шею.

Я смотрю на лестницу. Она крутая и деревянная. Если он упадет, то уже не встанет. Мы спускаемся по лестнице. Лекси садится на нижнюю ступеньку и похлопывает по ней, приглашая меня сесть рядом с ней.

— Мы сядем здесь и выбьем дверь.

— Сдурела? Мы не сможем ее выбить.

— Нет, ты не поняла, нам просто нужно привлечь его внимание. На счет три бей по ней обеими ногами, вот так. — Лекси кладет руки на ступеньку позади себя, сжимает ее, затем поднимает ноги. — Готова? Раз... два... три!

Я обессилена от голода, и мой удар босой ногой по двери получился слабым. Но ботинки Лекси компенсируют разницу, и удар от них гремит по всему дому. Ступенька позади меня больно давит мне на спину, я чувствую ее на своем позвоночнике. Я могу с уверенностью сказать, что похудела еще больше.

— Док! Что-то не так с Камми! У нее припадок! — кричит Лекси.

Она снова пинает дверь. Затем мы взбегаем по лестнице и ждем наверху.

— Подожди, — говорит Лекси.

Отбегает и возвращается с одной из ламп.

— Если он не упадет, ударишь ею его по голове.

Лекси протягивает мне лампу. Орудие убийства.

— Поняла?

Я киваю и прячу лампу за спину.

Мы слышим быстрые шаги Дока, поднимающегося на второй этаж и направляющегося к чердачной двери, а затем звон ключей. На двери четыре отдельных замка. Мы считали их, надеялись, что однажды он забудет запереть их. Но Док слишком осторожен.

Звук открывающихся замков — это колючая проволока в моем животе. Лекси скрипит зубами.

Дверь открывается.

Док стоит там в своей шелковой пижаме бордового цвета. Она едва налезает на него и мерцает в свете прихожей. Как раздутая фасоль, обмакнутая в масло. Его волосы зачесаны назад на гигантскую голову, пистолет засунут сбоку в штаны. Он никогда не появляется без него. Он указывает на нас.

— Что, черт возьми, происходит?

— Быстрее! Она умирает! — кричит Лекси.

Он поднимается по лестнице на чердак, не сводя с нас глаз. Пистолет теперь нацелен на нас. Ступеньки скрипят под его весом. Док огромен. Я предполагаю, что он весит килограммов сто шестьдесять. Если Лекси собирается столкнуть его с лестницы, ей придется приложить все свои силы. Я не думаю, что ей их хватит на это. Она сама весит не больше пятидесяти. Он отшатнется и, скорее всего, выстрелит из пистолета. Это точно плохая идея.

— Что, во имя всего святого, случилось?

Он запыхался и крепко держится за поручень. Я слышу, как Лекси стала тяжелее дышать. Она тихо рычит. Док приближается, и рычание Лекси перерастает в оглушительный вопль. Она бросается на него. Дикая кошка на ничего не подозревающую собаку. Обхватывает его ногами, и пистолет стреляет. Пуля попадает в стену позади меня, Лекси утыкается лицом в толстую шею Дока, разрывая ему горло. Ее пальцы находят рану и разрывают кожу, расширяя ее.