11 Даниэла

— Относительно управления сбором урожая, — объясняет Антонио, внимательно наблюдая за мной.

«Управление сбором урожая. Успокойся».

— Да, — отвечаю я, немного запыхавшись. — Всё готово.

Я так погрузилась в маленькую фантазию, что не заметила, как он закончил звонок и слово «план»...

«Тебе нужно собраться, Даниэла».

— Ничего необычного в этом году не будет относительно стоимости винограда в сравнении с прошлым годом, — добавляю я, всё ещё чувствуя себя не в своей тарелке.

Антонио пожимает плечами и опускается в кресло.

— Какая практичность. Мне нравится думать, что каждый год может быть славен урожаем высокого качества вплоть до самого конца. Но ты наверняка права.

Он выглядит менее взвинченным, и поскольку Антонио всё равно узнает, может, мне следует подкинуть немного дезинформации. Я уже проделала это с несколькими сотрудниками, так что они не будут обеспокоены, когда придёт время.

Если я заложу почву с Антонио, он не удивится, когда узнает, что я не в Порту, и сможет немедленно положить конец неизбежным сплетням. Чем меньше сплетен, тем быстрее обо мне забудут.

Мой пульс учащается, когда я готовлюсь незаметно солгать.

— Вообще-то, мы так хорошо подготовились к сбору урожая, что я собираюсь навестить пожилую тётю отца в Канаде. Она - моя единственная живая родственница. Они были близки, но он не сказал ей, что умирает, потому что она была слишком слаба для путешествий. Я скажу ей лично. Это было последней просьбой отца.

Он с неверием смотрит на меня. Возможно, слишком много информации за один раз. Словно спланированный рассказ. Изо всех сил стараюсь не съёжиться – это нелегко.

— Тебе кажется хорошей идеей покинуть страну вскоре после смерти отца?

— Он этого хотел.

Ну, он бы этого хотел, если бы был близок с тетей.

— Кто поедет с тобой?

— Я поеду одна, — уверенно говорю я, поскольку много раз прокручивала этот ответ в голове. Кто-то обязательно спросит – даже если это будет всего лишь управляющий виноградниками, Давид.

— Одна? — Антонио выпрямляется в кресле, впиваясь руками в обивку узких подлокотников. — Ты ездила куда-нибудь одна? Ты ходила на рынок без сопровождения?

«Нет, не ходила». Он по-прежнему невыносимый.

— Обычно я путешествую с Изабель. Но она переезжает, чтобы жить поближе к семье мужа. У них маленькая дочь, и им кажется, что растить её за городом было бы лучшим решением.

— Мне плевать на Изабель, — рявкает он. — По её виду не скажешь, что она себя-то сможет защитить, что уж до тебя. Я говорю об обученных мужчинах. Об охране.

Не знаю, что на это ответить.

«Нужно было помалкивать и позволить ему узнать об этом вместе со всеми остальными, когда ты благополучно покинешь страну».

Не знаю, что натолкнуло меня на мысль, что смогу манипулировать им, словно шпион под прикрытием Португальской Службы Безопасности и Разведки. Это было огромной ошибкой.

— Я лечу прямым рейсом, и в аэропорту меня встретит друг тети, — говорю я Антонио. — Я не планировала брать с собой охрану. Никто меня там не знает, поэтому я подумала, что будет вполне безопасно. Но ты верно заметил. Я пересмотрю свои планы.

Надеюсь, этого хватит, чтобы утихомирить его.

— Удивительно, что тебя не волнует, что скажут люди о женщине, путешествующей в одиночку, учитывая, что ты так боялась закрыть эту чертову дверь в собственном доме.

Он проверяет меня. «Держись».

Я смотрю прямо ему в глаза.

— Насколько мне известно, канадцев не сильно беспокоят женщины без сопровождения, как нас в Порту.

Его ноздри раздуваются, и Антонио рычит, как злая собака, когда поднимается на ноги.

— По-видимому, ты прекрасно справляешься.

Я тоже поднимаюсь, задаваясь вопросом, зачем он вообще приходил, но радуюсь, что почти избавилась от него.

Когда мы пересекаем комнату, Антонио останавливается и поднимает нашу с мамой фотографию со стола отца.

Пока он рассматривает её, я начинаю злиться. Не вырвать фотографию у него из рук стоит огромных усилий. Мне не хочется, чтобы маму ещё больше замарала ДНК Хантсмэнов.

— Сколько тебе на этом фото? — произносит Антонио тихим шёпотом почти благоговейно, и я немного расслабляюсь.

— Пять.

— Ты танцевала?

Я качаю головой, успокоенная чем-то в его голосе.

— Нет. Белый леотард и фиолетовая пачка были моим любимым нарядом. На нём были крошечные сверкающие бисеринки. Я надевала его так часто, как позволяла мама.

Почему я поделилась с ним этим важным воспоминанием? Почему?

Он сжимает моё запястье в жесте, который кажется интимным и ошеломляющим, странно успокаивающим и совершенно не свойственным ему. Это длится недолго, и я не успеваю вырвать руку, прежде чем всё заканчивается.

Антонио ставит фотографию обратно на место позади маленького сердца и поворачивается к двери, не удостоив меня взглядом.

Нас окутывает вязкая и тяжёлая тишина, когда происходит ощутимое изменение в его поведении, прежде чем мы достигаем двери. Словно внезапная перемена ветра перед штормом, когда животные бросаются в укрытие. И это не невинный ливень, а жестокий шторм с сильными ветрами и градом размером с грейпфрут, уничтожающим всё на своём пути.

Он грядёт. Я чувствую это. Но уже поздно искать укрытие.