Отец, шедший рядом, тоже остановился, и спросил:

— Этот бедлам- твоя работа?

— Увы, только что понял, что моя — сказал я — только, пап, я это же не нарочно! Чуть позволил себе расслабиться, помечтать- и начался этот кошмар.

— А остановил- тоже сам?

— Да.

— Молодец! Пошли дальше?

— Погоди, пап, дай осмыслить происшедшее. Тут получается, что только ангел, совсем без изъянов в душе, может хоть на что-то рассчитывать. Любую паршивую мыслишку эта хрень многократно усиливает, до кромешного ада!

— Ну, так скажи ему, при скорой уже личной встрече, что в ад попадают вместе. Пусть научится думать, что и зачем делает, для этого ему и нужна личность!

— Но до того вся ответственность — на мне!

— Раз ты уже понял, какая это ответственность, я верю, что ты справишься. Пошли дальше.

— Сейчас, только помечтаю о ком-нибудь попроще «полномочного посла». А то зверушек жалко!

Я закрыл глаза, и вообразил, что я убираю ковёр, стягиваю и сворачиваю его, потому что я обыкновенный уборщик, а важные шишки только что сошли с самолёта и удалились. Я открыл глаза. Меня снова что-то подтолкнуло в спину, но «бульдозер» был отозван, деревья перестали быть немыми движущимися декорациями дурацкого фильма ужасов и неподвижно стояли, как положено приличным деревьям в приличном лесу, а дорожка-ковёр, в свою очередь, стала прихотливо виться между ними, всё такая же ровная, твёрдая и чавкающая.

Я шёл по дорожке, и думал, что происходящее вокруг было лишь слабым отзвуком того, что может произойти с миром в результате моей встречи с Кнышем. Если сейчас, когда Кныш спит, и его, можно сказать, храп, вбирая в себя мои мимолётные мысли, сотрясает лес с силой могучего бульдозера, то что же будет, когда он проснётся? Как всё же хорошо, что отец рядом и верит в меня!

Вскоре мы вошли в ту зону леса, где всего несколько минут назад неистовствовало сплошное малиновое пламя пожара. Чернота пожарища не так сильно бросалась в глаза, потому что листва и трава в этом лесу и без того были чёрными, перед нами стояли обгоревшие чёрные пни высотой в несколько метров. Звуки погибающих обитателей леса, недавно всё ещё доносящиеся с того места, где «слуги» выворачивали деревья, убирая их с прямого пути много возомнившего о себе «почётного гостя», стихли, неожиданно стало вообще очень тихо, совершенно безветренно. мне стало как-то даже безмятежно и спокойно. Откуда-то сверху, с мокрых веток, капали последние капли воды от дождя, кое-где краснели дотлевающие угли и виднелись вялые столбики дыма, которые поднимались вертикально вверх, расширялись мутными воронками и рассеивались. Под ногами всё также чавкала вода и стелилась трава, и травяная дорожка вела нас, ещё более прихотливо виляя и стелясь вверх и вниз между неподвижно стоящими пнями. Видимо, Кныш стелил мне безопасный путь в обход ядовитого дыма и дотлевающих жаровен.

Хотя было ясно, что встреча вот-вот произойдет, всё же Кныш застал меня врасплох. Сначала я увидел что-то промелькнувшее, светлеющее на дне глубокой рытвины, которая совершенно не была похоже на воронку от падения. Я только глянул на это что-то, оказавшееся ослепительно белым на фоне окружающей черноты пожарища — и тут же узнал свою голову. Я едва успел крикнуть отцу- стой, пап, оно тут! — и на меня накатило. Я перестал что-либо видеть, слышать, ощущать, кроме всепоглощающего чувства пустоты, одиночества и беспомощности, как это бывает в сновидениях. Мне сразу же стало понятно, что охватывавшие меня чувства идут от Кныша, точнее говоря, это и есть сам Кныш в нашей общей голове, и я мгновенно, пока ещё эти чувства не поглотили меня целиком, привычно уже отделил от себя вымуштрованного мной бдительного «сторожа», чтобы наблюдать происходящее в себе «со стороны», как уже неоднократно делал ранее. Вот когда наука Александра пригодилась, и я с благодарностью вспомнил Александра и все его уроки дезомбирования, одновременно утверждая «сторожа» в правах. Я очень чётко помню, что затем произошло, помню каждую деталь и оттенок того, что я-мы тогда мыслили и чувствовали, но слова тут бессильны и смогут передать лишь бледную тень истины.

— Ну здравствуй- как бы сказал мой «сторож» своей и не своей тоске- и потерпи немного, мы и так уже наворотили дел. Чувство пустоты сменилось чувством удивления, но чувство тоски осталось. Вдруг я понял, что теряюсь и тону в удивлении, оно не просто охватывает меня, а поглощает, пожирает, становясь куда больше, чем я могу одолеть. Я, насколько мог, ярко и образно представил себя — в виде маленького хитрого чего-то, со множеством мелких едва различимых деталек, и его-своё удивление-в виде большого шара, который рос и трепыхался, весь покрытый шевелящимися ложноножками, как амёба. Я вообразил картинку, как большая амёба хватает шевелящимися выростами, поглощает и растворяет в себе малое, и приправил картинку усилением чувства одиночества. Потом вообразил другое- как большое растёт, дотрагивается до малого, останавливается.

Картина в моём мозгу зажила своей жизнью- большое начало поглощать малое, по одной как бы детальке или частичке, сделав ложноножки крохотными и острыми, похожими на иглы ежа. Я в ответ вообразил, как маленькое, лишившись одной своей частички, сразу исчезает, рассыпается детальками-частями и растворяется, и опять усилил чувство одиночества. Потом показал, как на некоторой плоскости эти двое- большое шевелящееся удивление и маленький хитренький я- строят песчаный городок-крепость, с башенками и другими сложными детальками, причем каждый вкладывает часть из себя, и возбудил чувство дружеского тепла. Хотя я сейчас описываю всё, как диалог, тогда это было больше похоже на моё собственное сновидение. Тем временем мысленный поединок-диалог-монолог продолжался.

Я почувствовал, что удивление немного отступило, став как бы вопросом.

Я нарисовал в мозгу картину, в котором маленькое поворачивается к большому, и выращивает из себя крохотную иголочку, которая протыкает большое. Ответом был... страх. Я, как сумел, слепил из страха воздушный шарик и выпустил из него воздух, уменьшил его, как мог, потом нарисовал другую картину- большое и маленькое выпустили каждый длинную иголочку, которые соединились на «нейтральной территории», и попробовал сделать страх ещё меньше, возбудив любопытство. Без моей инициативы активировалась моя память, а затем моё «я» начало отделяться от «мы». Ну вот, и познакомились- сказал я Кнышу с тёплым чувством.

— Почему всё не так? Почему всё так сложно? Что случилось со мной? Почему Вселенная уже есть? — закрутились в моей голове бессловесные вопросы-образы Кныша.

Я как мог попытался изобразить спокойствие и ответил словами, говоря их очень громко внутри себя, вкладывая в них силу любви-приказа: НИЧЕГО НЕ ТРОГАЙ, ПОКА НЕ ПРОЧТЕШЬ И НЕ ПОЙМЁШЬ ВСЮ МОЮ ПАМЯТЬ — и снова изобразил-ощутил очень тёплое, дружеское чувство. И тут на меня навалились разные желания, сразу все, видимо, читая мою память, Кныш сначала сделал упор не на факты, а на мои желания, они были ему ближе и понятнее, как бы были для него основным, а факты к ним лишь прилагались. В один миг я пожелал сразу всего, чего только может пожелать человек и нечеловек, и в уме вертелась уйма фантастических правил- законов природы, понял я — которые бы подстроили Вселенную под все мои желания, вдруг ставшие и его желаниями тоже. Желания были противоречивы, и законов получалось много, и были они один причудливее другого. Я испугался, усиливал страх и сопротивлялся как мог, но поток желаний всё лился и лился. Я начал настойчиво вспоминать отца, себя, Александра, высших, Землю, свои приключения на этой планете и всё, что мне было дорого.

— Ты пришёл поздно, ты опоздал! — мысленно кричал я Кнышу, Вселенная уже огромна и стабильна, остановись, пока не поздно! Ты уничтожаешь сам себя! — и меня охватил жуткий, огромный страх. Наконец, поток мыслей о вселенских кошмарах прекратился, видимо, что-то всё же дошло до Кныша, и он сказал- моим голосом в моей голове:

— Так тут не всё твои фантазии, есть и правда?

— Да, да, да- мысленно кричал я — давай думать, как всем уцелеть!

— У тебя мало информации- сказал тот же голос, но я всё же понял, что кроме тебя, есть и другие вместилища разума, где знания побольше, и буду теперь очень осторожен. У меня как будто связаны руки, я могу и хочу всё- и ничего не могу, потому что- катастрофа.

Я как мог успокоил наше общее сознание и мысленно сказал:

— Наверное, не всё так уж плохо. Как-то вышло, что ты опоздал к рождению Вселенной, но тут ещё очень много работы, а у тебя такая огромная мощь!

— Так оказывается, Вселенная уже давно как есть, законы созданы, и тут очень много вместилищ разума! Благодаря тебе я это знаю и, конечно, не стану теперь рушить, ты же мне передал теперь и своё понимание хорошего и плохого. Ты меня научил, как надо правильно думать-действовать в вашей- теперь нашей- Вселенной. Правильно ли я понял, что мне надо самому принять её законы, подчиниться им, чтобы мыслить правильно, не разрушиться самому и ничего не порушить вокруг себя? Хотя кое-что я уже порушил… И по законам этой Вселенной я ничего не могу уже исправить! Как жаль!

— Не расстраивайся, наша встреча удачна более, чем всё, что удавалось до сих пор. Прими, что в нашей вселенной существует равновесие законов, и нам с тобой вместе удалось пробудить твой поистине могучий разум, заплатив за это, по меркам этих законов, просто мизерную цену! А может, когда ты вступишь в контакт с другими разумными, ты и сам еще сможешь кое-что поправить, но даже сейчас всё уже куда лучше, чем могло бы быть, ты теперь- не я, это уже здорово. А то, что ты уже понял и принял разум, сам стал разумным, и сам не хочешь уже всё подряд менять и рушить- это вообще замечательно!