- Но ведь он же закодирован!
- Раскодировался втихаря.
- Давай тогда забудем обо всем этом, а возьмем на прицел твою сказочную историю с завещанием Мордвиновой-Табидзе. Где оно?
- У матери, оказывается, лежало уже лет десять. Она порвала его заодно со всеми письмами моего отца, когда была в пике депрессии. Мне сказали, что дубликат в нотариальной конторе, на Юго-Западе...
- Тогда так, - распорядилась я. - Едешь сейчас же в эту контору, а я посижу с Олежкой.
- Ой, я без тебя не хочу... Я же в этом ничего не понимаю...
- Да ты погляди на меня! У меня же не лицо, а подушка!
- Ой, и правда... А я и не заметила... Что это такое?
- "Журналист меняет профессию". Чтоб написать статью, стала торговать на рынке, есть захотела и купила какие-то чебуреки... Аллергия. Поэтому давай действуй!
- А дальше что?
- А дальше пойдешь в этот Дом... Ну хотя бы потому, что у тебя даже масла для Олежки нет...
Вот так вот легко, сходу я распорядилась Маринкой. И она пошла у меня на поводу... Разве могла я даже предположить, куда это нас с ней заведет, чем все обернется?!
Но механизм был запущен. Огонь побежал по бикфордову шнуру именно тогда, когда я послала её в нотариальную контору.
Она вернулась довольно быстро. В дверь позвонили, я услыхала жалобный голос:
- Это я! Ой, что случилось!
Открыла. Маринка стояла, поджав ногу, как цапля, и кривилась от боли.
- Что такое?
- В этой конторе какой-то мужчина из очереди случайно уронил мне на ногу портфель. А в нем словно кирпичи.
- Случайно? - усомнилась я.
- А ты думаешь... Но зато меня пропустили с этой ногой без очереди и выдали дубликат! Вот, смотри! Я на радостях взяла такси...
- Сейчас сделаю повязку. У тебя есть хоть лед в холодильнике? Какой из себя мужик-то был?
Может быть, потому, что я начиталась детективных историй, мне пришло в голову, что мужик не случайный со своим чугунным портфелем, что может быть, ему надо было как-то вывести, хоть на время, Маринку из строя, чтоб успеть обделать какие-то черные делишки, связанные все с тем же злополучным завещанием. Теперь я поняла окончательно, что не имею, так сказать, морального права бросать Маринку на пути к тем средствам, которые, вероятно же, ждут её согласно казенной бумаге...
Признаться, в те минуты, затягивая бинтом Маринкину ногу, слушая слабенький голос мальчика, который вслух произносил каждое слово, пойманное с книжки, - я менее всего думала об умершей престарелой актрисе, о её таком страшном конце... Храп беспамятного пьянчужки тоже не способствовал расцвету широкомасштабных мыслей о гуманизме без берегов. Я позвонила Алексею и рассказала о случившемся. Он пообещал приехать к Маринке, профессионально исследовать её ногу и сделать соответствующее заключение. Но добавил:
- Девушки, вы легкомысленны. Надо бы вам наведаться в травмпункт. Вдруг перелом?
Но мы дождались его, и он нам уверенно сказал, что это ушиб, что меры, принятые мной, были профессиональны, но что ему тоже не очень нравится тот мужик с тяжелым портфелем.
- Хотя, впрочем, - заметил тут же, - вполне возможно, это разыгрывается наше воображение...
На следующее утро Маринка позвонила директору Дома ветеранов Удодову Виктору Петровичу и сказала, что она готова прийти и будет на месте примерно через полтора часа. Ей показалось, что директор несколько удивился её звонку, хотя это ведь его секретарша звонила ей накануне насчет завещания и говорила по-хорошему.
- Неужели ты отправишь меня одну? - спросила так, словно собиралась в геенну огненную.
- Ладно. Куда тебя... Вместе поедем, - сжалилась я.
Хотя, по правде, большого желания впутываться в эту историю у меня не было. Но и отказаться - как? Маринка была в курсе, что у меня больничный, и знала, что я тем не менее вполне ходячая, хоть и без товарного вида.
... Однако и самые благие намерения способны разбиваться в прах под давлением обстоятельств. Вдруг раным-рано звонок в дверь. Мне так не хотелось вылезать из-под одеяла! Я подождала, подождала и, - вот негодяйка, дождалась, пока зашлепал по коридорчику мой замечательный босой брат Митя. Далее раздался скрежет замка и многие-многие разноголосые крики радостного происхождения. И только тут я вспомнила, что нам из Воркуты пришло письмо от тети Зои и моей сводной сестры Натальи, что вот, мол собрались в Москву, потому что в Воркуте сами знаете как медово нынче жить, что есть желание осесть в столице и есть кое-какие наметки, как и за что зацепиться. А так как вы, наши нечаянные родственники, к нам всегда с добром, - не обессудьте, на пару денечков примите нас.
Возможно, наша семья единственная в округе, мыслящая совсем не стандартно. От отца пошло. Уж такой он был человек. Он все любил: тайгу, тундру, пески, болота, и женщин - как рыжеватых, так и черноватых.
Моя мать в недавнем прошлом была той ещё женщиной... И когда погиб отец она не стала мелочиться, позвала на похороны и тетю Зою, и мою сводную сестру Наташу. Отец закрутил свой первый роман там, в тайге, с в геологоразведочной партии, где с женщинами была напряженка и повариха на вес золота. А когда вернулся в Москву, буквально через три месяца влюбился намертво в мою мать прямо на трамвайной остановке и тут же предложил ей идти с ним, и она, как ни странно, пошла, а он привел её уже в сумраке к речке и там, под крутым бережком, под августовским звездопадом, она и отдалась ему насовсем, чтобы родить меня...
Ну, про отца, какой он был и почему влегкую совратил красивую девчонку, только что закончившую педучилище - говорить-не переговорить. Только тогда станет понятно, что случилось с моей матерью после его смерти и почему она впала в такую глубокую депрессию, что её отправили в полусумасшедший дом знаменитую клинику неврозов, которая попросту зовется Соловьевкой. Почти лысую к тому же... У неё на нервной почве как пошли лезть её темные, густые волосы, как пошли...
Так или иначе, наша родственная встреча прошла на высшем уровне, то есть гости рассупонились, чемоданы-сумки затолкали на антресоли, потому что иначе в нашем коридоришке величиной с трамвайную подножку, не пройти, и все вместе мы сели в кухне у стола, чтобы чаю попить и обговорить кое-какие детали.