16

Все в мире тихо, за исключением щебетания нескольких птиц на деревьях вверху, шелеста листьев и густого журчания ручья, падающего по гладким камням и гальке в купальню. Я лежу на краю плоской поверхности скалы, завернувшись в полотенце, которое Андре принес с собой в рюкзаке, втайне приберегая лучшую часть приключения напоследок. Впервые за несколько недель все кажется более ясным. Как будто мое дыхание легче покидает мое тело. Как будто многое из того, что происходило в последние пару месяцев, мои родители, дом, мои страхи перед будущим – все это было частью чего–то, за что я зацепилась и что продолжало меня гнать вперед. И теперь я выхожу из этого, возвращаясь в свое тело.

Перед моими глазами мелькают лица того дня. Дик Парсон, ухмыляющийся в своем красивом, многолюдном семейном магазине. Старики, болеющие за девятилетних мальчиков, как будто они смотрят мировую серию.

– Мне кажется, я понимаю смысл 'Честер Физз', – говорю я Андре, мои глаза все еще закрыты.

– Продолжай, – отвечает Андре. Его голос звучит как–то колюче и ближе к моему уху, чем я ожидала. Я приоткрываю один глаз и вижу, что он лежит рядом со мной, его глаза закрыты. Его волосы блестят, они все еще мокрые.

– Это было не для того, чтобы показать мне ту сторону города, которую я не видела раньше, или что–то неожиданное, – говорю я.

– Нет?

Я качаю головой, хотя он этого не видит. – Дело в том, что мы живем в месте, где можно наладить отношения с владельцем магазина, который буквально позволит тебе создать свой собственный напиток, заказать его, когда захочешь, и более того, не возьмет с тебя за это денег.

Я снова смотрю на Андре и вижу, что он улыбается, но его глаза все еще закрыты. Его ресницы тяжелые и густые, почти слишком идеальные, чтобы быть настоящими. – Да, в принципе, ты на правильном пути.

– Умно.

– Спасибо, – отвечает Андре.

– Но есть одна вещь, которая меня все еще смущает.

– Что это? – спрашивает Андре.

– Почему ты решил, что это достойное использование твоего времени – взять целое воскресенье и попытаться показать мне, что такого замечательного в этом маленьком городке?

Андре прочищает горло, открывает глаза и смотрит на небо, как будто просыпаясь от сна. Он садится. – Прежде всего. Что такого замечательного в этом маленьком городке, абсолютно невозможно раскрыть за один день. А во–вторых, мне нужно было отвлечься.

– Точно, – говорю я, чувствуя себя глупо. – Конечно. – Но Андре еще не закончил.

– В–третьих, я думаю, что мысль о том, что ты можешь пропустить огромную часть этого места, о том, что делает его особенным, о том, что делает его твоим, была для меня совершенно немыслимой и неприемлемой.

Я тоже сижу, глядя на плавательную яму.

– Не то чтобы я не понимала, что это особенное, – говорю я ему. – Я просто не хочу, чтобы это было... это. Наверное, я просто боюсь, что если я не пойду сейчас... – Я смотрю туда, где Андре изучает меня. – Может быть, я никогда не смогу.

Андре хмурится. – Знаешь, другие места могли бы многому научиться у этого города.

– Почему ты так говоришь?

Андре на мгновение опустил взгляд на свои руки. – Потому что когда моя мама заболела четыре года назад, и мы думали, что можем потерять ее, этот город объединился так, как вы даже не можешь себе представить.

В моей голове возникает образ мамы Андре. Ее зубастая улыбка, то, как она не давала Андре покоя. То, что казалось безграничной энергией, излучаемой ею и ее сыном.

Я качаю головой. – Я не знала. Она кажется такой... сильной.

Андре улыбается. – Она такая сильная. И она прошла такой долгий путь. Она надрала задницу раку. Но большая часть этого – благодаря этому месту. Когда ее тошнило, или она уставала, или чувствовала себя слишком слабой, чтобы встать с постели – а так было очень долгое время – этот город был рядом с ней. Они приносили еду почти каждый вечер. Они организовали сбор средств, чтобы помочь оплатить экспериментальное лечение. Они позаботились о том, чтобы мы не были одиноки. – Андре смотрит вдаль и, кажется, задумывается. Он смотрит на меня. – Я знаю, что этот город может казаться маленьким. Я знаю, что он может быть сплетничающим и изолированным, и я знаю, что за пределами этого места есть много чего еще. Но для меня, увидев здесь искреннюю доброту... – Он останавливается и тихо говорит, как бы про себя: – Мне просто больше негде быть.

Я киваю, изо всех сил стараясь увидеть Честер Фоллс с точки зрения Андре. Что любопытство и история могут расстраивать, но могут и привести к чему–то действительно хорошему. Почему ты можешь бояться отпустить это.

– Может быть, поэтому ты так крепко держался за Джесс.

Брови Андре недоуменно сошлись. – В смысле...

– Ну, ты прошел через что–то очень тяжелое. Весь город объединился ради тебя, и я полагаю, что она тоже. Когда ты сказал на днях, что все возвращается на круги своя... Должно быть, трудно пройти через все это с человеком, так зависеть от него, а потом не иметь его больше частью своей жизни. И, возможно, отчасти поэтому ты здесь. Ты не хочешь быть один.

Андре встает. – Вау, ты видишь меня так ясно, – говорит он точно таким же тоном, каким я говорила с ним. – Хватит глубоких, душевных разговоров. Не в этом был смысл сегодняшнего путешествия. – Он протягивает мне руку. – Еще один прыжок?

Улыбаясь, я беру его руку.

– Где ты была весь день? – спросила мама позже, когда я вошла в дверь чуть позже пяти вечера. В нос ударили запахи лука, чеснока и моркови, и мой желудок заурчал. Я ничего не ела после хот–дога на бейсбольной игре, гранолы и печенья, которое мама Андре протащила в его рюкзаке.

– Вокруг. – Я сажусь за стол к отцу, который изучает меня, как картину.

– Почему твои волосы... мокрые? – спрашивает он.

Я кладу в рот морковку.

– Ты обгорела на солнце, – замечает мама.

– Правда? – Я откидываюсь от стола, пытаясь рассмотреть свое отражение в боковом зеркале в прихожей. Конечно, верхняя часть щек, лоб и кончик носа у меня розовые, а волосы выглядят так, будто я прошла через автомойку.

– Есть и кое–что еще, – говорит мой папа.

Я закатываю глаза. – Боже мой, папа. Это не одно из твоих детективных шоу. – Я поднимаю руки вверх. – Клянусь, я невиновна.

Мой отец не успокаивается. – Ты видишь это, Хелен? – спрашивает он, не сводя глаз с моего лица.

Мама наклоняет голову в сторону, орудуя деревянной ложкой. – Вижу.

– Она кажется...

– Счастливой? – Моя мама заканчивает его фразу.

– Счастливой. – Он кивает в знак согласия.

Я встаю и начинаю расставлять тарелки для ужина. – У меня был веселый день, я думаю. Если это так важно. Я ходила купаться.

– Это весело! – восклицает моя мама. – С Сидни и Тессой?

– Нет, с этим парнишкой Андре Минасяном. – Я ставлю тарелки на стол одну за другой.

Мама поворачивается обратно к плите. – Я не знала, что вы двое дружите. Его мама только в начале этого года оправилась от рака. Хорошая семья.

Я направляюсь к ящику с посудой. – Ну, мы не совсем друзья. На днях я врезалась в его машину, когда была за рулем, поэтому я стала его подвозить.

– И одна из этих поездок включала в себя поездку купаться? – Мои родители обменялись взглядами.

Я положила руку на бедро. – Он хотел показать мне свои любимые места в городе. Наверное, ему кажется, что я упускаю волшебство Честер Фоллс, или что–то в этом роде. Что?! – Я закончила, когда мои родители обменялись взглядами. – Просто скажи это.

– Просто, это приятно. Приятно видеть, что ты делаешь что–то веселое для разнообразия.

– Молодость тратится на молодых, – с тоской говорит мой папа. Затем он добавляет: – Кстати, что делает парня таким особенным?

Я останавливаюсь. – Что ты имеешь в виду?

– Ну, ты не взяла ни одного выходного за последние шесть месяцев. Как он заставил тебя это сделать?

Я сделала паузу. Я не понимала, что я этого не делала. – Я не понимаю вопроса и не буду на него отвечать, – говорю я ему в своем лучшем образе Люсиль Блут.

Мой папа ухмыляется. Мы всегда любили 'Арестованное развитие'.

– Знаешь, – говорит моя мама. – Ты должнв использовать это. Этот новый взгляд на Честер Фоллс. Привнеси его в то, над чем ты работаешь для Эвы. В конце концов, это такая большая часть тебя.

Я делаю лицо. – Это вопрос мнения.

Мои родители смеются.

– Дорогая, ты родилась здесь. Ты выросла здесь. Ты ела еду, которую здесь выращивают, и ездила по дорогам, которые здесь проходят. Нравится тебе это или нет, но это место – часть тебя, – говорит моя мама.

– Это было поэтично, – говорит ей мой папа.

– Спасибо. – Мама выглядит довольной.

Я смотрю между ними, пытаясь расшифровать их поведение. Мне кажется, или они странно добры друг к другу?

– Но Эва Адамс ничего не знает о Честер Фоллс, – говорю я.

Моя мама выглядит возмущенной. – Ну и что? Покажи ей что–нибудь, чего она никогда раньше не видела.

Пока я наблюдаю за мамой у плиты, мои глаза пробегают мимо нее, в окно, к ее маленькой студии в сумрачном свете, однобокой и нуждающейся в хорошем слое краски.

И тогда я понимаю, что есть кое–что, над чем я могу поработать прямо здесь, дома.