Глава 25

Весна в Александрию приходит рано.

Маверик сидит на заднем крыльце и смотрит на фонтан, утреннее солнце едва взошло. Он одет в футболку и серый свитшот, его локти лежат на коленях.

Я смотрю на него от задней двери, затем поворачиваюсь, чтобы оценить состояние гостиной. Кейн лежит на диване, закрыв глаза одной рукой, его голая грудь плавно поднимается и опускается. На его торсе синяки, и я не уверена, от секса ли они или от его боев на ринге, но они кажутся почти такой же постоянной его частью, как родимые пятна или веснушки.

Эзра спит наверху.

И Бруклин Астор тоже.

Она очень похожа на Маверика. Она полна борьбы и мужества, она так красива и все еще… заживает.

Очень похожа на Маверика.

Я снова смотрю на него. Он все еще смотрит вдаль, погруженный в свои мысли.

Когда я оборачиваюсь, я смотрю не на Кейна.

Это Люцифер.

Он лежит на полу, журнальный столик придвинут к противоположной стене от дивана, на котором спит Кейн. Под Люцифером куча одеял, руки сложены под подушкой, голова повернута набок, губы слегка раздвинуты, глаза закрыты, он спит.

Он выглядит измученным, как и в бодрствующем состоянии. Между темными бровями пролегла складка, и я вижу его обнаженные плечи, одеяло натянуто до середины спины. Каждый мускул его худого тела напряжен.

Интересно, снится ли ему она?

За три недели, прошедшие после Ноктема, с тех пор, как 6 забрала Рию, Сид и меня и бросила нас волкам, он не говорил о ней, по крайней мере, рядом со мной, за исключением одного раза. Он вообще почти ничего не говорил. Он много пил, он всегда рядом, но он редко… участвует.

Сирота с отвергнутой женой, мое сердце болит за него.

Мы не делали того, что делали с того первого раза, втроем, вкушая боль друг друга, и я знаю, что это убьет Маверика, если мы это сделаем. Я также знаю, что не могу остановить боль Люцифера. Как и его братья.

Только Сид может это сделать, и я не уверена, что она хочет этого.

Письма, которые она написала Маверику, повторяющие ту боль, которую она испытывала, разрывая отношения с Джеремаей, мальчиком, которого она считала своим братом… их душераздирающе приятно читать.

В основном потому, что я знаю, чем закончится эта история.

Пока что.

В этих письмах она еще не приняла решение. Но когда 6 пришли за нами, пешками в их странных ритуалах, она приняла решение. Она была достаточно параноидальна из-за насмешек 6 над Люцифером о том, как она стала его женой. О том, как Люцифер заставил их принять ее.

И когда ее худшие опасения сбылись, и шестерка захотела использовать ее в своих играх разума, она выбрала.

Она выбрала для себя и для своего ребенка и ребенка Люцифера..

Я сглатываю комок в горле и открываю раздвижную стеклянную дверь, чтобы выйти на улицу.

Слова эхом отдаются в моей голове, тот единственный разговор, в котором Люцифер заговорил о ней:

— Она все еще собирается его оставить? — спросил он у Маверика, опустив глаза в пол, с пивом в руке. Через неделю после Ноктем.

Я доставала печенье из духовки и заставляла себя не останавливаться. Чтобы не усложнять ситуацию.

Маверик прочистил горло.

— Я не знаю.

— Она не сказала? — Люцифер надавил, его тон отчаянно требовал чего-то. За любой клочок информации. — Совсем ничего?

Маверик вздохнул.

— Если бы она сказала, в любом случае, я бы сказал тебе, Люци.

Люцифер помолчал мгновение, а затем спросил таким низким голосом, что я едва смогла его расслышать, пока выключала духовку: — Он причинит ей вред?

Мейверик не колебался.

— Нет.

И на этом все закончилось.

На улице, в теплом мартовском воздухе, я сижу рядом с Мавериком.

Он обнимает меня, притягивает к себе и целует в лоб. От него пахнет кожей, и я вдыхаю его запах.

— Ты готова? — спрашивает он, его губы касаются моих волос.

Ужас скручивается в моем животе, но я все равно киваю.

— Да. Я готова.

— Все будет хорошо, детка, — уверяет он, притягивая меня к себе, поворачивая лицом к себе, его руки лежат на моей талии. — А потом мы пойдем по магазинам и…

Я игриво шлепаю его по груди, качая головой, мои волосы рассыпаются по плечам.

— Я не хочу, чтобы ты тратил все свои деньги на мой гардероб, Мави.

Его голубые глаза сужаются, и это немного волнует меня, видеть, как он сердится, но я знаю, что он не имеет в виду это. Не так, как раньше.

— Я оскорблен тем, что ты думаешь, будто твоя одежда может опустошить все мои деньги, — он прикусывает губу, рассматривая белую футболку, которая на мне. — Хотя ты чертовски хорошо выглядишь в моей одежде, так что, может быть, мы пропустим этот гребаный шопинг.

Он наклоняется, закрывает рот вокруг моей груди, поверх футболки. Мои руки хватают его за плечи, я откидываю голову назад, позволяя его рукам забраться под мою футболку. Мои соски твердеют, и он стонет, перебирая их зубами, а рукой разминает другую.

— Пойдем в дом, — говорю я, задыхаясь и поглаживая его по плечам. — Твои братья спят прямо…

— Как будто они не видели, как двое людей трахаются раньше, — рычит он, его рот все еще вокруг моей груди.

Я смеюсь, толкаю его в грудь, и он неохотно отстраняется и снова смотрит на меня.

Я провожу пальцем по его лицу, по его татуировке.

Он улыбается мне, и улыбка настоящая. Она мягкая, просто его губы подрагивают в уголках, но она настоящая. Для меня.

— Почему ты это сделал? — спрашиваю я его, проводя пальцем вверх и вниз по татуировке.

Он поднимает бровь.

— Чтобы отпугивать таких девушек, как ты.

— Таких, как я? — я не ожидала такого ответа. Моя рука спускается к его шее, затем к плечам, и я массирую его обеими руками.

Его глаза почти закатываются обратно в голову.

— Черт возьми, как приятно.

Вместо этого я впиваюсь в него ногтями, и его глаза распахиваются, потрясенные.

— Ты не ответил на мой вопрос, Мави.

Он закатывает глаза, но притягивает меня ближе, прижимает мою голову к своему плечу, играя с моими волосами.

— Да, — тихо говорит он. — Такие девушки, как ты. Красивые. Умные. Хорошие.

Я качаю головой на его плече, моя щека прижимается к ткани его футболки.

— Я не хорошая, Мави, — бормочу я, прижимаясь к нему.

Он продолжает гладить мои волосы.

— Ты хороша, детка. Ты идеальна. Для меня ты идеальна.

Мое сердце болит от этих слов.

— Тогда почему ты хочешь отпугнуть меня?

Он прижимает мою голову к своей груди, одной рукой обхватывает мою талию, прижимая меня к себе.

— Чтобы я не причинил тебе боль.

Я зажмуриваю глаза.

— Ты не причинил мне вреда.

— Разве нет? Я собираюсь забрать тебя у твоей мамы…

— Да пошла она.

— И Кон, — говорит он с явным отвращением, — и этот чертов Ковчег, и каждый другой парень, который когда-либо положил на тебя глаз и хотел сделать тебя своей.

— А как насчет девушек?

Он напрягается.

— Они тоже.

Это меня удивляет.

— Ты бы не хотел секса втроем?

Как только слова покидают мой рот, я думаю о Люцифере и о том, что почти произошло между нами, и мое тело напрягается.

Маверик сейчас нежен со мной, но не всегда. И я не хочу, чтобы он был таким. Но ему лучше, и мне тоже, и я думаю, что это все, о чем можно просить от одного дня к другому. Улучшения.

Но его руки только крепче обхватывают меня.

— Нет, — отвечает он мне. — Больше нет. Ты принадлежишь мне, помнишь?

Я смеюсь ему в ответ, радуясь, что момент прошел. На улице слишком хорошо, слишком красиво, чтобы мы могли злиться.

— Ты тоже мне принадлежишь, придурок.

— То есть ты не хочешь, чтобы я выслеживал других девушек в лесу и выбивал из них дерьмо?

Я отталкиваюсь от него и хватаю его за лицо, сжимая его губы вместе. Он все еще ухмыляется мне, его красивые глаза сверкают.

— Я убью тебя, Мави, — я наклоняюсь ближе, мои губы накрывают его губы, мой голос мягкий. — Я убью тебя. И если ты сделаешь то, что Сид сделала с Люцифером, — мои глаза метнулись к двери у него за спиной, и выражение его лица изменилось на более мрачное, — я не буду сидеть и плакать. Я, блядь, найду тебя и убью тебя и всех, с кем ты попытаешься сбежать.

Он смеется.

— Такие большие угрозы для такой маленькой девочки, детка. Не думаю, что у тебя хватит сил убить меня.

Я закатываю глаза и целую его. Он открывает мне рот, его язык захватывает мой, и он прижимает меня к себе. Когда мы наконец отстраняемся, тяжело дыша, он говорит: — Пойдем, пока я не захотел тебя трахнуть и мы не разбудили весь дом.

Мамы нет, когда я ухожу, один-единственный рюкзак упакован и брошен на заднее сиденье Ауди Маверика, через его колонки играет — Come Thru.

Он спросил, не хочу ли я подождать ее, но я не стала.

Вместо этого я оставила ей записку на шатком кухонном столе, в которой было просто написано: Надеюсь, ты обретешь покой, прижатый камнем, который было несложно найти за трейлером. Я бы хотела найти и кость, но их не было.

Маверик спрашивал меня об этом, когда я ходила на разведку. Спросил меня о кости в первую ночь, когда мы встретились.

— Это единственное, что мы делали вместе, что не было адом, — сказала я ему. Мы ходили на природу, находили камни и кости и удивлялись всему этому.

Я уверена, что были и другие вещи, которые мы делали вместе, забавные вещи, но я их не помню.

Я думала о том, чтобы сказать ей, что люблю ее в той записке. Я думала о том, чтобы сказать ей, что она может быть другой. Что она может быть лучше. Что она может перевернуть свою жизнь. Маверик это сделал, и я сделала, и мы будем продолжать это делать. Снова и снова.

Но потом я думаю о Сид и Люцифере.

То, что я знаю о них.

И я не писала этого. Может быть, мы просто такие, какие есть, и никакие добрые слова и слезы не изменят тьму внутри нас. Может быть, мы все рождаемся немного неправильными. Может быть, некоторые люди вырастают правильными, с любовью, заботой и вниманием. Но остальные остаются неправильными, и мы закаляемся.

Мама затвердела, и теперь ей не оттаять.

Маверик тянет мою руку к своему бедру, пока ведет машину, держа одну руку на руле. Он смотрит на меня, и я провожу свободной рукой по своим рваным джинсам.

— Ты в порядке, детка? — тихо спрашивает он меня. Это говорит человек, чей отец до сих пор дома и лечится от раны, которую нанесла ему его собственная дочь. Может быть, это даст Мэддоксу Астору время подумать над словами сына. Может быть, он оттает. А может, это слишком большая надежда.