— От чего обезопасить? Ты даешь мне уклончивые ответы, которые лишь приводят к новым вопросам. А поскольку твоих секретов становится все больше, мне все труднее доверять любым твоим словам. Так почему же я должен им верить?

Рейн отстраняется, и я чувствую, как он на меня смотрит.

— Я знаю. Черт, знаю.

Я кусаю внутреннюю часть щеки, тая от того, как его слова обжигают мое сердце, и дергаю цепочку, чтобы включить свет и встретиться с его янтарным взглядом.

— Если знаешь, тогда перестань смотреть так, будто хочешь меня. Потому что ты совершенно ясно дал понять, что все наоборот. Просто избавь меня от страданий раз и навсегда, и дай мне возможность жить дальше.

Это наполовину мольба, наполовину требование, смешанные с абсолютным отчаянием.

Однако эмоции во взгляде Кирана не уменьшаются, и я начинаю сходить с ума. Они наполняют меня таким количеством неконтролируемых чувств, что мои руки начинают дрожать, пока я удерживаю взгляд Рейна.

Потому что не собираюсь отступать. Не в этот раз.

Я ощущаю, как Киран проводит пальцами по моим волосам, и на его лице написана борьба. Я знаю, потому что чувствую то же самое. Мы оба устали. Сражаться друг с другом, бороться с этим опьяняющим желанием, которое переполняет нас каждый раз, когда мы оказываемся в одной комнате.

И, как и раньше, начиная с первого раза в шале, мы оба проигрываем.

В тот же миг его губы прижимаются к моим. Я не успеваю возразить, хотя знаю, что должен. Каждый раз, когда я передаю Рейну контроль, он никогда не упускает возможности использовать его, чтобы разорвать мое и без того искалеченное сердце.

Тем не менее, я ловлю себя на том, что целую Кирана в ответ с тем же жаром, словно человек, умирающий от жажды. Словно Рейн — вода, которая нужна мне, чтобы выжить.

Киран скользит языком в мой рот и, в тот момент, когда касается моего пирсинга, из глубины его груди поднимается низкий рокот. Лаская шарик языком, он крепче сжимает мои волосы.

— Это что-то новенькое, — выдыхает Рейн, прежде чем провести губами по линии моего подбородка, его шепот скользит по моей коже. — Мне нравится. Могу только представить, какие ощущения мне подарит твой минет.

Его комментарий вынуждает меня задуматься. Ни за что в жизни я не доставлю Рейну такого удовольствия. Ни сейчас. Ни потом.

— Жаль, что ты никогда этого не узнаешь, — выдыхаю я и провожу руками по джинсам, быстро отодвигаясь, чтобы освободиться от их оков.

По вдоху я могу сказать, что у Рейна имеется наготове ответ, поэтому я затыкаю парня обжигающим поцелуем, шарик моего пирсинга еще немного дразнит его язык.

Я, наверное, сумасшедший, потому что без всякой мысли с моих губ срываются слова:

— А теперь встань на свои гребаные колени, — рычу я, стягивая с себя штаны и нижнее белье и толкая Кирана в плечо, чтобы заставить его опуститься передо мной.

Он не слишком сопротивляется при виде моего члена.

Опускаясь на колени под давлением моей руки, Рейн обхватывает ладонью мою длину и дарит мне несколько нежных поглаживаний, прежде чем облизать мою головку.

Из меня вырывается стон, потому что мой разум пронзает чувство вины, от того, что недавно там был чужой рот.

Нет, к черту все это.

Наверняка у них с Ромэном было намного больше того, что сделали мы с Эбби. Рейн сам признался, что был влюблен в того парня. И нужно быть дураком, чтобы считать, будто между ними ничего не произошло за те недели, что мы были в разлуке.

Образы заполняют мой разум — то, как Ромэн скользит руками по твердому телу Кирана — и волна ярости затягивает меня в воды отчаяния.

Я могу желать тебя трахнуть, но мой член в этом вопросе не главный. Даже если и так, все, что ему нужно — тесная задница и теплый рот. А это я могу найти где угодно.

Чтоб меня. Я для него ничто. Как он и сказал.

Пришло время Рейну на собственном опыте узнать, каково это.

Бархатистое тепло рта Кирана обволакивает мой член, и прежде чем ангел на моем плече может отговорить меня, я двигаю бедрами вперед, отчего длина входит глубже. Головка попадает Рейну в горло, вызывая у него легкий рвотный позыв. Его руки взлетают к моим бедрам, и кончики пальцев впиваются в мои обнаженные ягодицы.

Я двигаюсь быстрыми, доминирующими толчками, погружая свой член глубже в его рот. Киран сглатывает, сдавливая гортанью мою длину. Я цепляюсь руками за дверь по обе стороны от себя и меняю наше положение. Когда Киран откидывается назад, прижимаясь спиной и головой к стене позади, я упираюсь ладонями в гипсокартон и начинаю трахать его рот с нулевым изяществом или заботой.

Потому что хрен ему, если он считает, будто у него есть право голоса. Будто имеет право что-то от меня требовать, учитывая, что Рейн ничего не сделал, кроме как разорвать мое сердце.

Врезаясь в него снова и снова, я наслаждаюсь исходящими от него звуками. Прерывистое дыхание через нос, стоны, которые вибрируют на моей члене, посылают разряды удовольствия прямо в пах.

— Вот как это было для меня в тот первый раз, в душе. Тебе нравится?

Я продолжаю толкаться в рот Кирана. Наши глаза инстинктивно встречаются, и от вида Рейна, стоящего передо мной на коленях, по моему телу пробегает волна удовольствия.

— Что такое? Из-за того, что мой член в твоем горле, ты не можешь говорить? Не можешь дышать? А теперь умножь это на сто. Потому что то, что ты сделал со мной, было намного хуже. — Я продолжаю насмехаться над Кираном, сжимая пальцами темно-каштановые пряди его волос, пока вгоняю свой член в его горло.

Ненавижу себя за то, какие слова слетают с моих губ, но не могу их остановить. Мне нужно, чтобы Рейн все понял. Почувствовал. Осознал.

Его янтарный взгляд не отрывается от моих, когда Рейн ударяется головой о стену.

Я замечаю, как из его глаз вытекает пара слезинок и почти кончаю на месте.

— Тебе стоило попробовать свое «лекарство» на вкус. Вот каково это, когда с тобой обращаются как с ничтожеством.

Ненавижу то, что чувствую из-за тебя.

Толчок.

— Довериться кому-то только для того, чтобы это доверие предали.

Ненавижу, что ты имеешь надо мной такую власть. Ненавижу, что у меня нет сил с тобой бороться.

Толчок.

— Быть униженным тем, кто, как ты думал, заботился о тебе.

Я ненавижу тебя за то, что ты сделал. И ненавижу себя за то, что позволил этому случиться.

Толчок.

— Быть искренним только для того, чтобы твою искренность приняли как должное.

Ненавижу себя за то, что, несмотря на произошедшее, я все еще тебя люблю.

Толчок.

Я скалю зубы и произношу слова, которые больше всего должны ранить Рейна:

— Ну и как тебе? Быть не просто использованным подобным образом, но еще и ненавидеть себя за то, что тебе это нравится. Как тебе на вкус, детка? Тем более, что твой рот был не последним, который сосал мой член.

Рейн закрывает глаза. Слезы свободно текут по его лицу, и я знаю, что они уже не только из-за того, что я трахаю его рот, хотя именно так и начались. Во всем виноват яд, который я извергаю, насмешки, которые разрушают его стены.

Чтобы сломить его.

Точно так же, как сломил меня он.

У меня даже нет сил на ощущение вины, которую я должен чувствовать. Не тогда, когда мучения, которые причинил мне Рейн, оставили сомнения и неуверенность в каждом дюйме моего разума, тела и души.

И я не думаю, что эти шрамы когда-нибудь заживут.

Я чувствую, как мои яички напрягаются, посылая всплеск удовольствия вверх по спине, как раз в тот момент, когда Рейн практически заглатывает мой член целиком. Меня накрывает это ощущение, и я проливаюсь в горло Кирана. Но он не останавливается, продолжая сосать и лизать, поглощая каждую каплю спермы, прежде чем, наконец, отпустить меня.

Я все еще могу видеть слезы, когда Киран смотрит на меня своими янтарными глазами, которые захватили каждую частичку моего существа.

Наклонившись, я провожу большим пальцем под уголком его глаза, собирая подушечкой влагу. Именно этот жест возвращает меня к тому дню в раздевалке. В первый раз, когда я прикоснулся к Рейну руками и ртом. Тот самый раз, когда пятнышко его спермы покоилось на моем пальце.

Я подношу палец ко рту и слизываю слезинку. Соленый вкус скользит по моим рецепторам, обжигая в тысячу раз сильнее, чем слезы Кирана после нашего первого поцелуя, тогда, у сарая.

Перестань думать о шале. Те дни не были реальностью. Реально то, что происходит сейчас.

Боль в груди только растет, когда я смотрю на Рейна сверху вниз, ощущая себя разбитым. Когда он откидывается назад к стене, на его лице написано раскаяние.

— Когда-то я считал, что твоя сперма была самой сладкой на свете, — выдавливаю я, отчаянно пытаясь контролировать бурю, которая бушует внутри. Поддаться желанию начать целовать, обнимать и любить Кирана — последнее, что мне нужно. — Но я ошибался, детка. Похоже, мне больше по вкусу твои слезы.

Во сне кипит гнев от того, что я позволил такому случиться и мне хочется кого-нибудь ударить. Эмоции быстро сменяют друг друга, накрывая меня сильнее, чем в тот вечер в баре или после в моей квартире.

Рейн сглатывает, прежде чем привести меня в порядок и застегнуть мои джинсы, как будто произошедшее между нами было не более чем плодом моего воображения. И когда он молчит целых пять минут, просто прислонясь к стене и глядя на меня, я не могу этого вынести.

— Похоже, ты был прав с самого начала. Нам лучше остаться врагами, — грустно смеюсь я. — Оказывается, ненависть даже не описывает того, что я чувствую к тебе, — повторяю я слова Рейна, которые тот однажды сказал мне, полностью осознавая, кем становлюсь.

Лжецом, как и Киран.

Потому что мои чувства к нему совершенно далеки от ненависти.

Какое бы слово ни было сильнее слова «любовь», именно это я и чувствую.

Рейн — моя одержимость, гравитация для моей орбиты, каждая звезда в ночном небе, которая напоминает мне, что я не одинок.

Он — центр моей проклятой вселенной.