Глава сорок шестая. Танака

— Тереза! — крикнул девчонке Холден. — Уходим отсюда! Не повреди станцию!

М-да, подумала Танака, похоже мы крупно облажались.

Девчонка проигнорировала его слова, отрывая черные нити, опутывающие тело Первого консула. В ее плане не было ничего похожего. Ни она, ни Трехо и отдаленно не ожидали ничего подобного. И теперь ей придется принимать собственное решение, очень и очень скоро.

Девчонка дернулась и подпрыгнула, но как-то неестественно. Что-то овладело ей, оторвало от сущности, в которую превратился Дуарте. Жуткая паника на лице Холдена говорила о том, что он знает, кто это, и ничего хорошего это не предвещало. Девчонка кричала и, кажется, не сознавала, что кричит, а Холден схватил ее и прижал к себе. На мгновение Тереза как будто расширилась. Танака почти представила невидимых ангелов, тянущих ее за руки и ноги. А ведь когда-то был такой способ казни, подумала она. К каждой руке и ноге заключенного привязывали лошадь и смотрели, какая из них оторвет самый большой кусок. Но потом Холден крикнул, и ангелы исчезли, оставив девчонку в покое.

Господи, ты что, разочарована? Разочарована тем, что не увидела, как убивают девчонку? Да что с тобой такое? Как ты можешь с этим жить? А потом она вдруг оказалась в офисе администрации Иннис-Дип, ей было одиннадцать лет, и рядом был кто-то — мужчина, женщина или неизвестная сущность. Администратор объяснял, что ее родители умерли. Ее охватило всепоглощающее, невысказанное, но совершенно ясное чувство — жалость. Вот почему что-то в ней сломалось. Вот почему она причиняет людям боль. Вот почему трахается только с мужчинами, которых может подчинить, ведь она всегда так напугана. Посмотри, сколько всего пошло не так.

— Клянусь Богом, — сказала она так тихо, что Холден и девочка не расслышали, но говорила не только сама с — собой. — Я пущу пулю себе в голову, если ты оттуда не уберешься.

Холден говорил что-то Терезе. Танаке было плевать. Извивающееся и бледное тело Уинстона Дуарте, по-прежнему опутанное черными нитями, словно их в него вшили, достаточно красноречиво показывало, что из попытки воззвать к отцовским чувствам ничего не выйдет. От девчонки никакого толка. И теперь миссия Танаки, привезти Первого консула обратно к Трехо, тоже невыполнима. Даже если Дуарте способен покинуть это место, Трехо и Лакония уже ничего не значат.

То есть, и ее статус «омега» ничего не значит. Но у нее было нечто большее. Свобода. Теперь ничто не мешало ей поступать так, как считает нужным, разве что у кого-то хватит смелости встать у нее на пути.

Ее мысли прервал резкий звук. Какой-то гул и топот, как будто солдаты маршируют на параде. Из одного коридора, ведущего в жаркий, как печь, зал, вышел огромный насекомоподобный страж, а за ним второй. Потом они хлынули потоком. Танака почувствовала, как округлились ее глаза.

— Холден, у нас проблема.

Он ругнулся себе под нос. Девочка рыдала. Кружились голубые светлячки, похожие на искры от костра.

— Если вы их покалечите, они разорвут вас на куски. В буквальном смысле воспользуются вашим телом, чтобы исправить повреждения.

— Ты сумеешь защитить девочку?

Холден на мгновение смутился. Его кожа выглядела нездоровой.

Как будто под ней растет нечто вроде жемчужины в раковине.

— Я... Да? Наверное?

Танака переключила встроенное в рукав оружие на бронебойные снаряды.

— Хорошо. Тогда этим и займись.

Первый выстрел предназначался Дуарте, но прицел сбился из-за бросившегося на нее авангарда врага. Ее оттолкнули в сторону, и она закружилась, но сумела схватить атакующего. У него не было ни лица, ни глаз, скорее механизм, чем живой организм. Танака врезала кулаком в то место, которое напоминало грудную клетку, и костяшки пальце стукнулись не то о броню, не то об экзоскелет. А потом открыла огонь. Даже смягченная силовой броней отдача была блаженством.

Страж дернулся и затих, но появились еще двое. Танака ощутила, как ее притягивает словно магнитом, хотя датчики скафандра ничего не показывали, и ее накрыло волной боли, как будто в тело впились иголки. Один страж замахнулся похожей на косу рукой, чиркнув по грудной пластине, и Танака мельком взглянула на Холдена, закрывшего девочку своим телом, от усилий на его лице застыла судорожная ухмылка.

Боль от иголок отступила, и Танака схватила руку-косу, уперлась ногой в существо и оторвала руку. Теперь ее обступили новые твари, врезаясь в нее, пока в ушах не зазвенело от ударов. На мгновение она забыла обо всем, кроме радости драки, ломая то, до чего могла дотянуться, и стреляя во все остальное.

Врагов было слишком много, чтобы надеяться на победу. После удачного замаха кусок панциря одного из них застрял в левом плечевом сочленении скафандра. Другой страж всем телом обхватил ее правую ногу и не выпустил, даже когда Танака всадила в него десяток патронов. Они затопили ее роем, кидались на нее и умирали, но за ними вставали десятки новых.

Танака снова переключила оружие на зажигательные патроны, и все вокруг превратилось в пламя, но они продолжали наступать через расширяющиеся огненные шары. Два стража схватили ее за правый рукав и вывернули руку. Еще двое сграбастали левую. Танака не знала, скольких уже успела убить, но наверняка больше десятка. Вот сколько им потребовалось, чтобы выработать успешную тактику.

Танака продолжала стрелять, но теперь они контролировали прицел. В лучшем случае она могла надеяться на то, что несколько тварей попадут на линию огня и сдохнут. Холден обнял девочку и закрыл глаза, его кожа блестела от пота. А за ним и толпой стражей стоял Дуарте.

Человек, ради которого она предала Марс, трепыхался как мокрая тряпка на ветру. Его яркие, невидящие глаза больше всего напоминали катализатор из лаборатории Окойе. Вдоль черных нитей плясали голубые светлячки, пришивая его к прежнему месту. Танаке не было его жаль. Теперь она не испытывала к нему ничего, кроме презрения.

Светящиеся глаза повернулись к ней и остановились, как будто увидев в первый раз. В глубине ее сознания что-то рывком открылось, и внутрь хлынул Дуарте. Теперь она, как Алиана Танака, казалась далекой и мелкой по сравнению с мощным водоворотом его, то есть, их разума. Муравей, бросивший вызов остальному муравейнику, должен быть сокрушен. Предавшая рой оса не может выжить.

Стражи потащили Танаку к Дуарте и черной паутине, и она покорилась. Ее затопил океан стыда, этот стыд был наказанием, внедренным в нее против воли — манипуляция, доказательство, что собственная душа восстала против нее. А потому ничего не значил. Рядом девочка взывала к отцу, и где-то глубоко в темнице разума юная Алиана Танака оплакивала потерю родителей и зло, которое она причинила, обратившись против своего духовного отца, подлинного отца, и идеалов Лаконии. Ее наводнили голоса, завывающие и сердитые, обжигающие, как песчаная буря.

И под их натиском она разваливалась на части, пока от нее не осталась только печаль. «Постоянное психологическое насилие», — произнес другой голос в разуме, который уже не вполне принадлежал ей. Вторжение в ее секретное убежище. Которое она оберегала от всех.

И тут прорвался другой голос. Теперь не от Дуарте и его роя, он исходил от нее. Из ее прошлого. Если бы он до сих пор не ранил, Танака не услышала бы его. Тетя Акари. «Тебе грустно или ты в ярости?» Танака почувствовала жжение пощечины на заживавшей щеке. «Тебе грустно или ты в ярости?»

Я в ярости, решила Танака, и тогда это стало правдой.

Она подняла взгляд. Она находилась не больше чем в восьми метрах от Дуарте и его изодранной темной колыбели. Но не могла пошевелиться. Стражи крепко ее держали и пытались разорвать на части. Но держали они только бронекостюм. К ней никто не прикасался.

Преимущество многолетней подготовки к разным видам боевых столкновений простое — ты двигаешься без размышлений. Никаких мыслей или оценок, что следует делать, а чего не следует, никакого планирования. В них нет необходимости. Аварийный сброс силовой брони подобен распускающемуся цветку — пластины и сочленения, в которые вцепились инопланетные насекомые, щелкнули и раскрылись как лепестки. Твари по-прежнему держали их, но Танака уже оттолкнула скафандр. Воздух лизнул ее кожу, без брони она почувствовала, насколько тонкая у нее одежда, насколько невыносима жара в зале.

Она действовала машинально, подсказывал опыт. Она осознавала, что один приличный удар любого стража вспорет ее тело до кости, но осознавала это без страха. Просто один факт из многих, и все расчеты были такими же рефлекторными, как когда ловишь брошенный мяч.

За один миг она пересекла расстояние до Дуарте, скользнула мимо него, над паутиной с левой стороны, где девочка проделала дыру в черных нитях. Одной рукой обхватила его горло, а ногами — талию. Жар его тела почти обжигал, но Танака как следует закрепилась. В этом положении она могла приложить всю свою силу, напрягая спину и разворачивая корпус, к маленьким позвонкам в шее Дуарте. Где-то вопила девочка. Что-то выкрикнул Холден. Танака потянула, изгибаясь. Шея Дуарте хрустнула с таким звуком, будто прозвучал выстрел. Танака не только услышала это, но и ощутила. В условиях гравитации его голова свалилась бы набок под весом черепа. А здесь как будто ничего и не произошло.

Стражи вздрогнули, а Холден снова закричал. Что-то как оса впилось ей в руку. Под кожу нырнула черная нить. Из этого места выпрыгнула полусфера темно-красной крови. Танака смахнула ее, и Холден опять закричал. На этот раз она разобрала слова.

«Он не умер».

Дуарте дернулся между ее ногами, по-прежнему его обхватывающими. Шум в ее голове усилился до крика. В Танаке боролись два стремления — оттолкнуться и сбежать или атаковать. Она выбрала нападение.