Глава тридцать шестая. Джим

Пространство колец было заполнено. Пятьдесят кораблей находилось на плаву в жутковатом сиянии врат, но вместо того, чтобы перемещаться, все они оставались неподвижными. Джим рассматривал их на трехмерном дисплее. Большинство — научно-исследовательские корабли, но были и грузовые, и корабли с колонистами. Шлейфы двигателей были направлены в разные стороны, в зависимости от того, откуда они прибыли и как сбрасывали скорость. Джим не сразу понял, что именно вызывает тревогу.

Десятилетиями пространство колец — медленная зона — была транспортным узлом между системами. И, в особенности после гибели станции «Медина» и «Тайфуна», корабли старались как можно скорее войти и выйти, свести к минимуму время в беззвездном пространстве. А сейчас они явились сюда. Только ближайшие корабли, которые проще было развернуть, но впервые, насколько помнил Джим, они прибыли именно сюда. Временами то тут, то там зажигались маневровые двигатели, чтобы скорректировать ничтожный дрейф, но все эпштейны были выключены. Флот собрался на зов Наоми. На зов Трехо. Корабли не сходились в битве. Не рвались в какое-то другое пространство, даже более человечное и понятное. Словно щепки из кремния и керамики в пузыре размером с миллион Земель.

Они выглядели затонувшими.

— Так, у нас в зоне видимости корабль, — объявила Элви на «Соколе».

Даже при такой небольшой дистанции были пропуски, искажения и потери сигнала по узконаправленному лучу. Не настолько, чтобы не разобраться, но достаточно для того, чтобы ощутить тревогу.

— Может, это и корабль, — попытался пошутить Джим.

— Штука в форме яйца. У нас в зоне видимости что-то вроде яйца. Есть хорошая новость — она все еще там.

— Есть какие-то признаки движения или активности? — спросила Наоми с командной палубы «Роси».

— Нет, — ответила Элви, — по крайней мере, на станции.

— А в других местах? — спросила Наоми.

— Везде повышенная активность. И количество излучаемого тепла на порядки выше, чем прежде. Больше света, больше радиации. Некоторые корабли, которые прибыли первыми, возможно, скоро придется выводить в нормальное пространство, чтобы дать им возможность сбросить излишки. Здесь теплообменники собирают больше энергии, чем теряют. У меня есть дополнительные датчики для сбора таких данных и поиска полезных закономерностей.

— Первый пункт повестки, — заметил Джим.

— Напрямую обследовать станцию? — спросила Элви.

— Я имел в виду — убедиться, что все эти люди, которые много лет пытались убить друг друга, сейчас не собираются этого делать, — ответил Джим. — У нас тут по паре десятков кораблей с каждой стороны. Вы должны понимать, что на всех есть экипажи, у которых накопилось много зла за эту войну.

— Уже выполняю, — сказала Наоми. — Я обмениваюсь сообщениями с того момента, как мы прошли во врата.

— И насколько все плохо? — поинтересовался Джим.

— Недовольны, но повода для тревоги нет. Пока нет.

Джим опять взглянул на мелкие затонувшие крошки. Они не пытались убить друг друга. Это радовало.

— Ладно. Поглядим, есть кто дома в той яйцевидной штуке.

Элви каким-то образом удавалось говорить устало, но в то же время решительно.

— «Сокол» лег на курс, но я не хочу включать эпштейн у поверхности. Так что это займет некоторое время.

— Ты же помнишь, эта штука впитала выброс гамма-лучей и до сих пор существует, — сказал Джим.

— Я волнуюсь не из-за станции, — сказала Элви. — Я боюсь все разнести прежде, чем мы поймем, что это. Если Дуарте все еще в том яйце, и я разорву его в клочья до того, как мы сможем поговорить, выйдет глупо.

— Это верно, — согласился Джим. — Мы же назначили свидание.

И он разорвал соединение. Спустя миг «Роси» под ним переместился — это Алекс менял курс. Джим закрыл экран и опустился в кресло-амортизатор, он чувствовал стены вокруг себя, вибрацию корабля — то ошеломляющее ощущение себя крошечным существом в безбрежной вселенной, которое иногда его посещало. Болели челюсти, но это в последнее время случалось часто, а скованность шеи не уходила даже во время сна, он лишь иногда о ней забывал. Он начал к этому привыкать. Такой была его жизнь.

Прежде эта напряженность была на чем-нибудь сосредоточена. Страх перед Лаконийской империей, готовой переехать и раздавить всякого несогласного. Страх перед апокалипсисом, который он видел на станции в медленной зоне еще до того, как открылись врата. Или постоянная, нависающая над ним угроза, что Дуарте перестанет опекать Джима и бросит его в Загон. И почти полная уверенность в том, что, выясняя, обладают ли сознанием сущности по ту сторону врат и способны ли они изменяться, Дуарте начнет войну, в которой ему не выиграть. А теперь — что его собственная жизнь, его ощущение себя Джеймсом Холденом, будет растворена в море сознания, в огромном едином разуме всего человечества, но не человеческом. Может быть, придется смириться, его тело уже готовилось принять эту боль.

Или боль теперь стала просто привычкой. Может, тяжесть прошлого давила, и он не мог ее сбросить. Джим не знал, что выбрал бы, если бы мог. Результат все равно один.

— Предполагается разовое мероприятие, — спросил из рубки Алекс, — или рассчитываем поболтать за кофе потом, когда дело сделано?

— Не понимаю вопрос, — сказал Джим.

— Если вы собираетесь выскочить ненадолго, чтобы поработать с командой Элви, я просто припаркуюсь поближе. А если считаешь, что мы опять должны оказаться вместе, тогда откройте грузовой отсек, я снова установлю мост.

Прежде чем Джим успел ответить, заговорила Наоми:

— Ставь мост. Неплохо будет показать его другим кораблям, даже если мы им не воспользуемся.

— Принято, — сказал Алекс. — Подходим.

Джим отстегнулся и направился в грузовой шлюз.

Тереза в скафандре уже была там, проверяла уплотнения на перчатках и заряд магнитных ботинок. Джим остановился, держа равновесие, пока корабль под ним накренился. Тереза стянула волосы и убрала под плотно сидящую шапочку, подчеркивающую разрез ее глаз и рельеф кожи. При виде Джима она вздернула подбородок — жест то ли приветствия, то ли вызова, а может, все вместе.

— Куда собралась?

— Если там мой отец, я вам пригожусь.

Джим покачал головой.

— Нет. Если мы найдем что-нибудь, я дам тебе знать. И если потребуешься, я тебя позову. Обещаю.

Девочка едва заметно качнула головой — влево, потом вправо, не больше чем на миллиметр. Выражение лица было твердым.

— Это мой папа.

Джим ощутил, как в нем за считанные секунды поднялась и схлынула волна эмоций. Растерянность, печаль, вина, страх. И неожиданно — глубокая ностальгия. Он вспомнил, как, вернувшись домой из школы, увидел, что отец Антон устраивает на заднем дворе место для костра. Момент, не имевший никакого значения. Джим много лет о нем не вспоминал, но он вернулся сейчас, такой же настоящий, сильный и полный любви, как будто все только что случилось. Это мой папа.

— Ты понимаешь, какой это риск?

— Нет, — отозвалась Тереза. — А ты?

Джим пожал плечами.

— Проверь герметичность уплотнения шлема.

Когда они подготовились к выходу, Джим включил цикл шлюзования. Воздух выкачивался из камеры и, по мере того как он становился разреженным, восприятие звука в скафандре менялось и становилось глуше, как всегда. От этого Джим чувствовал себя более изолированным, вернее, сильней ощущал свою изолированность. Дыхание, негромкое жужжание вентиляторов, поскрипывания скафандра заполнили все его чувства, почти как во сне. Затем по палубе прокатилась дрожь, зажимы внешнего люка щелкнули, и грузовой отсек открылся. Свет, хлынувший сквозь проем, был не таким, как всегда, и Джим не сразу понял, в чем дело. Обычно, когда открывались такие корабли, свет исходил от рабочих прожекторов или от звезды, он сильный, резкий, направленный. Молочно-белый свет сейчас расползался по трюму со всех сторон, был мягким и лишенным теней, как ранним туманным вечером на Земле. Как детское примитивное представление о рае.

Под ними крутилась станция — металлическая сфера в пять километров диаметром. Слишком большая для корабля, слишком маленькая для планеты и слишком правильная и гладкая для астероида. И на ее светящейся ярко-синей поверхности — похожая на рисовое зернышко точка, а рядом, размером не больше пылинок, люди Элви.

Джим и Тереза нацелили двигатели скафандров на эту группу, и вместе с человеческими фигурками масштаб корабля понемногу становился яснее. Он крошечный. Почти поместился бы в грузовом отсеке, который они только что покинули. Гладкий как кожа и плавно изогнутый, он выглядел скорее органическим, чем сконструированным. С одной стороны яйцеообразная конструкция вскрыта слой за слоем, проем достаточно большой, чтобы кто-нибудь мог пройти.

От группы отделилась одна фигурка и двинулась навстречу Джиму и Терезе. Лицо Элви всплыло с другой стороны щитка, как из-под поверхности гладкого озера. А голос по радио звучал слабо и до странного далеко, учитывая, как близко она была.

— Аналогичен артефактам на Лаконии, — сказала Элви. — Должно быть, использует тот же безынерционный принцип движения, что и «Эрос» когда-то, поскольку в нем нет ничего, похожего на двигатель. Мы не можем определить по температуре, как давно он здесь, из-за...

Она указала на тысячу окружавших их сияющих врат.

— А вы уверены, что это был он? — спросила Тереза.

— Могу ли я доказать это? Нет. Нелепо было бы предполагать что-то иное? Да. На данный момент доказывать нужно скорее то, что это был не Дуарте. Я слышу топот копыт и думаю о лошадях.

Вокруг яйца двигались другие фигурки в лаконийских скафандрах — как сообразил Джим, в соответствии с поисковой схемой.

— Есть признаки его присутствия?

— В смысле, что-нибудь, похожее на шлюз или люк? — спросила Элви. — Нет. Ничего. Артефакт здесь, но на поверхности станции нет следов.