Глава восемнадцатая. Джим

Паника была глубокой и иррациональной. Казалось, будто вибрировала вся станция, и Джиму пришлось физически удостовериться, что на самом деле это он дрожит. Он понимал, что воспроизводится сообщение, но не мог разобрать, о чем оно. Запустил с начала, сделал глубокий вдох и постарался удержать себя в руках, чтобы снова не лишиться рассудка.

«Это сообщение для Наоми Нагаты. Меня зовут Антон Трехо. Полагаю, вам известно, кто я и в какой ситуации оба мы оказались. Нам давно следовало поговорить. Я хочу предложить вам альянс.

У нас есть разногласия, и я здесь не ради того, чтобы их недооценивать или отрицать. Мы оба имеем доступ к определенной информации, показывающей, насколько мы уязвимы, и пытаемся с этим бороться, каждый по-своему. У нас есть общая проблема. Медленная зона и неизвестные сущности внутри нее несут угрозу для существования всего человечества. Для сдерживания этой опасности мы вынуждены контролировать доступ к вратам. И кроме того, мы с вами знаем, что вежливые попытки сподвигнуть людей на добровольный отказ от собственных нужд ради общего блага почти никогда не удаются».

Трехо развел руки в жесте, обозначавшем бессилие. Что за условия они предлагают? У Джима заныли руки, и он заставил себя разжать кулаки.

«У меня имеется копия написанного вами документа. Протоколы безопасности для системы врат. У меня также имеются собственные данные анализа трафика, по которым видно, как хорош ваш проект. С ним разбирались мои лучшие люди, и должен сказать, что работа на редкость достойная. Основательная. Будь она внедрена, мы значительно продвинулись бы в сдерживании угрозы. Не хватает только методов принуждения. Из соображений заботы о человечестве в целом, в знак признания общности нашей истории и моральных уз, я хотел бы предложить свои силы в ваше распоряжение. От имени Лаконии и ее Первого консула Дуарте я предлагаю подполью не просто перемирие, но и сотрудничество.

Мы должны покончить со всеми мелочными дрязгами и разборками. Думаю, вы это понимаете. И я готов на это пойти. Больше того, обещаю разместить внутри пространства колец два лаконийских эсминца, невзирая на риск, которому, как мы оба знаем, они подвергнутся. Их единственной миссией станет принуждение к соблюдению вашего протокола транзита. Мы не будем предпринимать агрессивных действий. Мы не будем ограничивать или контролировать торговлю. Я гарантирую безопасность любому кораблю, использующему врата, и предоставлю полную амнистию для подполья.

И я начну с перенаправления на эту миссию сил, находящихся в данный момент на Фригольде, — продолжил Трехо. — Таково мое предложение. Объединенный фронт против крупнейшего врага человечества. Единственное, о чем я просил бы вас в знак доверия и доброй воли — передайте нам свою пассажирку. Вы, как и я, прекрасно понимаете, что у нас ей ничего не грозит. Мы хотим лишь доставить ее домой. В случае нашего примирения ей незачем жить в изгнании».

Сообщение кончилось, и еще мгновение Джим отсутствовал в этом мире. Комнатушка на станции «Драпер», койка, мягкая гравитация — все было по-прежнему, просто сделалось менее вещественным и реальным, чем тюремная камера где-то в недрах Дома правительства на Лаконии. Страх был настоящим, но его перекрыло двойственное чувство отчаяния и ответственности. Убежденности, что все зависит именно от него, а он бессилен. Будто смотришь, как падает что-то хрупкое и драгоценное, понимая, что не успеешь вовремя подхватить. Все должно рухнуть, и хотя он ничего не мог сделать, бремя горя давило, словно он один его нес.

Он потратил столько сил, так старался, и так мало ему удалось. Теперь они приходили, задавали вопросы и выколачивали из него ответы до тех пор, пока боль не заставит сказать хоть что-нибудь. Или даже не спрашивали ничего, просто били, чтобы он понимал, что он в их власти и пощады не будет.

Маленькая, затаившаяся часть его разума, наблюдавшая за всем остальным, отметила, насколько это странно. Когда Джим был в плену на Лаконии, ему удавалось как-то держаться. Он делал все от него зависящее, строил планы, придумывал схемы. Он даже страдал с решимостью, какой сейчас не мог в себе отыскать. Он чувствовал эйфорию после побега. Спокойным и невредимым он возвращался к жизни, на которую уже не надеялся.

Но этот медовый месяц истек, оставив после себя израненную и сломанную версию прежнего Джима. Нет, он не чувствовал себя слабым. Он чувствовал себя уничтоженным.

Пропали целые годы, годы тюремного заключения и страданий, и годы, когда он изображал почетного гостя, в то время как смерть следовала на шаг позади. Годы жизни танцующего медведя. Они были худшими, поскольку разрушили его представление о себе. О том, кто он такой, и о том, что есть правда. Джима Холдена, поднимавшего тревогу на станции «Медина», больше нет. Джим Холден, который вместе с Элви Окойе замышлял заговор против Кортасара, изначально был наполовину фальшивым. Он нынешний — это все, что осталось. Осколки себя самого. Обрывки.

«Джим. Джим, вернись ко мне».

Его сознание переключилось, и маленькая комнатка опять оказалась в фокусе, как будто кто-то настроил экран. Рядом была Наоми. Он не заметил, как она вошла. Она держала его за руку.

— Привет, — сказал он, стараясь, чтобы это прозвучало весело и задорно. — Ты здесь, ну надо же.

— Значит, ты просмотрел сообщение?

— Ага. Да, конечно, я просмотрел.

— А я надеялась, ты еще спишь. Мне следовало первым делом идти сюда.

— Нет, — сказал он. — Всё в порядке. Справляюсь с маленькой старой травмой. Подумываю, что выбрать на ужин. Всё как всегда. Что я пропустил?

— Нам не обязательно говорить об этом сейчас.

— Не поможет, — ответил он, сжимая ее пальцы в своих. — Не говорить об этом? Нет, не поможет. Ты здесь, и со мной все будет хорошо. А вот разбираться с этим — как раз поможет. Я обещаю.

Он не был уверен, что это правда, но и в обратном не был уверен.

Он понял это, когда Наоми решила ему поверить.

— Он сдается, — сказала Наоми.

— Но только при условии, что они станут твоей полицией, — заметил Джим. — Сдаваться — это немного другое.

— Я прочла присланное им соглашение, — сказала она. — Он в самом деле изучил мой протокол контроля трафика. Местами там слово в слово. Его корабли перейдут под мое командование.

— Понятно.

— Он хочет сделать подполье новым Транспортным профсоюзом. Мы будем сами выбирать курс. И будем независимы от Лаконии. У нас будет право отказывать лаконийским кораблям в переходе.

— И что ты думаешь?

— Что нам пудрят мозги. Звучит слишком хорошо, чтобы быть правдой. Но... Как еще заключают мирные договоры? Такое случается, правда? В истории полно войн, которые кончались потому, что люди решали с ними покончить. Мы нанесли Лаконии тяжелый удар. Сломали строительные платформы, их не восстановить. Во всяком случае, в обозримом будущем. Дуарте был архитектором всего этого, и он вне игры. А глюки, которые уничтожают людей и меняют физические законы — они угроза.

— Угроза, да, — согласился Джим.

Наоми покачала головой.

— Во мне всё кричит, что это ловушка. Но что, если нет, а я отклоню предложение? И если это не та возможность, которую я искала, то даже не знаю, чего мы от них хотим.

Из открытой двери в маленькую общую комнату доносились перекрывающие друг друга голоса Алекса и Терезы. Один раз негромко тявкнула Ондатра. Наклонившись к Джиму, Наоми прижалась лбом к его лбу, словно они оба были в шлемах и она хотела сказать что-то так, чтобы слышал только он.

— Со мной все будет хорошо, — сказал Джим. — Мне лучше. Все хорошо.

— Эй, вы там, — позвал Амос. — Обсуждаете дело?

— Мы сейчас, — сказал Джим как можно громче.

Наоми положила руку ему на макушку, будто мягко обняла, и потом они вышли вместе. Алекс и Тереза держались у стен, Амос, сидя на полу, лениво почесывал шею Ондатры, а та скалилась в добродушной собачьей улыбке и переводила взгляд с Амоса на Терезу и обратно.

— Как идет пополнение припасов? — спросила Наоми.

— Хорошо, — сказал Алекс. — Тут хорошая команда механиков. И всегда была.

— Я все забываю, как долго здесь был твой дом, — сказал Джим. — Я эту часть пропустил.

— Тут хорошие люди, — ответил Алекс.

Джим подумал о том, как много семей Алекс приобрел на своем жизненном пути. Его служба во флоте, первая жена, экипаж «Кентербери». Может, он не умел построить крепкий брак, зато у него был талант создавать дом. Или находить его.

— Но ремонт — дело другое, — вмешался Амос. — Может затянуться. Некоторые работы, если начать, удержат нас на земле, пока не закончим. Это может занять больше времени, чем есть у Фригольда. Я считаю, надо притормозить, пока не будем уверены.

Наоми кивнула и прижала большим пальцем губу, как обычно, когда задумывалась. Она выглядела постаревшей, что соответствовало действительности. Они оба постарели. Но еще она выглядела суровой, а Джим не был уверен, что они такие уж суровые. Разве что им обоим слишком много раз приходилось действовать жестко. И они неплохо справлялись — как она, так и он.

— Что и возвращает нас к делу, так? — сказал Джим.

— Да, — ответил Амос.

— Что думаешь? — спросила Наоми, словно Амос был тем же человеком, что раньше.

— Он не сказал, что случится, если ты откажешься от его предложения. Я думаю, это много значит в нынешней ситуации

— В таком случае, у нас есть чуть больше двух дней до того, как «Деречо» начнет убивать, — сказал Джим. — Чуть больше до того, как нам придется покинуть Фригольд, конечно, если наша маскировка полностью не раскрыта.

— Уж конечно, давно раскрыта, — ответил Амос. — Я так думаю, это было раз плюнуть.

— Да, — согласилась Наоми. — Вариантов у нас немного, да и те паршивые.

— Ты о чем? Вы меня сдаете? — спросила Тереза. — Это вы обсуждаете? Ну понятно, сдаете.