Глава 10. «Стисни кулак, камiкадзе одинак»

Олег курил пятую сигарету подряд, сидя в знакомом отделении полиции, начальником которого был полковник Антон Петрович Зарецкий. Который как раз в этот момент читал объяснения Олега, и его одутловатое лицо с каждым прочитанным словом багровело все сильнее и сильнее. Закончив чтение, он отложил листок и, расстегнув верхнюю пуговицу белой рубашки с коротким рукавом, оттянул воротник, словно ему стало не хватать воздуха.

- Андрей, выйди, - отрывисто приказал полковник, не глядя на своего подчиненного.

- Есть, - слегка поколебавшись, опер оставил своего начальника наедине со свидетелем.

- Олег, что это такое? – Зарецкий ткнул пальцем в листок.

- Правда, - последовал равнодушный ответ.

Это стало последней каплей, переполнившей чащу терпения полковника, и он разразился длиной витиеватой фразой, в которой цензурными были только слова «да ты» и «совсем». Олег даже бровью не повел, продолжая гонять через легкие прогорклый сигаретный дым. Он терпеливо ждал, пока Зарецкий выдохнется и немного успокоится.

- Можешь сходить в туалет и подтереться своей правдой. Ты хоть представляешь на какой срок тут себе наклепал?! - все еще кипятясь, полковник разорвал несчастный листок на несколько частей. Утерев со лба выступивший пот, он стал понемногу остывать, включаясь в мыслительный процесс. – Не знаю, что там у тебя в башке переклинило, но разгребать все дерьмо придётся мне!

Олег молча потушил окурок в переполненной пепельнице. Сейчас его меньше всего волновала собственная судьба. Он написал все как было, ни в чем не умаляя своей вины, и, если надо, повторит это под присягой.

- Девушка действительно себя сама так? – уточнил Зарецкий, исподлобья взглянув на Олега.

- Сама, - подтвердил он.

- Твои отпечатки на ноже есть?

- Есть.

- Поверх ее отпечатков?

- Нет, - покачал головой Олег, - я не трогал нож, пока он был в ране.

Полковнику эта информация пришлась по душе.

- Значит, если экспертиза подтвердит, что удар ножом она нанесла себе сама, то хотя бы это с тебя можно будет снять. Но вот что касается ее пребывания в твоем доме, тут… - Зарецкий развел руками, не в силах до конца поверить в историю Олега, рассказанную на бумаге. Больше всего это смахивало на бред сумасшедшего, хотя полковник немало безумного повидал на своем веку.

- Так, - решил он, – ты этой галиматьи не писал, никто ничего не видел. Берешь чистый листок, на котором четко и по делу описываешь только обстоятельства ранения. Ничего лишнего. Потом едешь к себе домой, ведешь себя тихо и не отсвечиваешь. Если девушка выкарабкается и начнет говорить, то этим уже совсем другие люди будут заниматься.

Кряхтя, Зарецкий поднял свое грузное тело и, открыв дверь, поманил находившего за ней Ерохина, болтавшего с мимо проходившим коллегой. Когда подчиненный вернулся в кабинет и закрыл за собой дверь, он скомандовал:

– После того, как этот товарищ напишет объяснение, возьмешь у него следы рук и потом зайдешь ко мне, потолкуем. А ты, - погрозил он пальцем Олегу, - не чуди мне. Сидишь на жопе ровно и ждешь новостей.

____________

Для Олега потянулась череда пустых серых дней, наполненные болезненным ожиданием. Выяснив, в какую больницу увезли девушку, он узнал, что ее прооперировали, после чего она несколько дней находилась в реанимации, пока доктора не признали ее состояние стабильным и не перевели в палату.

Отослав хвалу всем на свете богам, Олег успокоился и принялся приводить свои дела в порядок, не минуты не сомневаясь в том, что совсем скоро предстанет перед законом. Он договорился со знакомой соседкой, вдовой близкого друга его отца, что та присмотрит за Тяпой в его отсутствие. В подробности он не вдавался, просто сообщил ей, что на какое-то время уедет.

Собака словно чувствовала что-то неладное и не отходила от него ни на шаг. Морщась от непривычного ее нюху табачного дыма, она лежала у его ног, пока он выкуривал одну сигарету за другой. Он твердо встал на путь саморазрушения, потому что больше не видел смысла в своем существовании. Ну, разве что вымолить на суде у Насти прощение. Не для того, чтобы скостить себе срок, а ради своей совести.

Спустя примерно неделю на его телефоне раздался звонок - его вызывали в участок. Лейтенант Ерохин в первую очередь доложил полковнику о результатах беседы с раненной девушкой, ведь это дело стояло у того на особом контроле. И к его большому удивлению Зарецкий запретил что-либо сообщать Олегу, пока не сможет лично присутствовать при встрече.

Зайдя в кабинет и увидев в нем Зарецкого, Олег внутренне подобрался, догадываясь, что это неспроста. Поздоровавшись, Олег занял место у стола оперуполномоченного.

- Итак, Олег Дмитриевич, - начал Ерохин, - гражданка Шмелева дала сегодня в больнице объяснения. С ее слов она находилась в вашем доме добровольно, а ранила себя ножом в пылу ссоры из ревности. Дескать, хотела припугнуть, но не рассчитала силы.

Олегу потребовалось несколько секунд на осмысление полученной информации, и в следующий миг он уже схватил за горло молодого опера, который с испугом вцепился в державшую его мертвой хваткой руку, в полном изумлении глядя в воспаленные от бессонницы глаза, которые зажглись неукротимым гневом.

- Олег, стой! – подскочил на ноги Зарецкий.

- Заставили? Надавили? – прорычал мужчина, сильно тряхнув Ерохина.

- Нет, нет, - полузадушенным тоном выдавил лейтенант.

- Никто ее не трогал! – попытался оторвать Олега от его жертвы Зарецкий. – Оставь его в покое, это приказ! Новую статью себе захотел?

Тяжело дыша, Олег все же отпустил горло Ерохина, и стряхнул с себя удерживающие его руки. Он перевел тяжелый, обещающий расправу всем и каждому взгляд на полковника, который невольно отступил на шаг назад.

- Олег, это чистая правда. Она сама дала эти показания, без всякого принуждения со стороны, - медленно заверил его Зарецкий, внимательно следя за каждым его движением, словно тот был взбесившимся животным.

- На нее не то что давить, подойти-то боязно, - обиженно просипел Ерохин с неприязнью глядя на Олега. – Лежит вся в капельницах еле живая, худенькая такая, в чем только душа теплится. Одни глазищи на пол лица, несла эту откровенную чушь тонким голоском, только взгляд в сторону отводила. Я два раза переспросил, она все подтвердила… а у самой слезы в глазах.

Каждое слово било Олега под дых. Он будто воочию видел лежащую на больничной койке Настю. В том, что с ней произошло, был повинен только он, и все это прекрасно понимали. Олег понуро опустил голову, в кабинете повисла неловкая пауза.

- Ну, - откашлялся Зарецкий, - нам же проще. Делаем отказную по возбуждению уголовного дела, ты подписываешь, что ознакомлен с этим и свободен. Давай только без самодеятельности, ладно?

Это не заняло много времени. На прощанье Зарецкий пожал ему руку и настоятельно попросил держаться от девушки подальше. Олег промолчал, а Зарецкий, глядя на его выражение лица, сквозь зубы выматерился. Когда за упрямцем закрылась дверь, полковник с облегчением выдохнул.

- Вот же псих, - потирая шею тихо прошипел себе под нос лейтенант Ерохин.

Зарецкий потер виски, и, прикрыв глаза, негромко заговорил:

- Во Вторую чеченскую мой отряд под Гудермесом был. Готовилась операция по зачистке ваххабитов в одном селении, где они, якобы, засели. Взяли «языка», а он, сука, молчит, хоть на куски режь. И тут контрразведка пожаловала, в общем, разговорил его Олег. Эта гнида все, как на духу выложила. Ждали там нас с цветами и минами. Вот с тех пор должок за мной и тянется, - помолчав немного он добавил, - и не только за мной. Олег спецом от бога был, столько ребят уберег и за свою шкуру никогда не трясся. Жаль мужика, крыша может у любого поехать, - философски закончил он.

______________

У Ерохина уже заканчивался рабочий день, когда ему позвонили с вахты.

- Андрей, это ведь ты делом Шмелевой занимаешься? – спросил у него дежурный и, дождавшись подтверждения добавил. – Тут ее родители пришли, мы отправим к тебе?

Ему ничего не оставалось, как принять их. Ерохин невольно сглотнул, предчувствуя сложный разговор, который ничем хорошим не закончится.

К нему в кабинет вошла пожилая пара. Они смотрелись очень благообразно и держались с большим достоинством, однако у обоих на лицах залегла печать скорби, хорошо знакомая каждому оперу. Ему частенько приходилось видеть людей в горе, жаждущих покарать виновных в своей беде. Вежливо поздоровавшись, пожилые мужчина и женщина опустились на предложенные им стулья.

- Вы по какому вопросу? – спросил у них Ерохин.

- Мы родители Насти Шмелевой, - хорошо поставленным звучным голосом ответила женщина и, скрывая волнение, поправила высокую замысловатую прическу. – Пришли к вам узнать, что происходит?

Прочистив горло, он постарался как можно нейтральнее ответить:

- Дело еще в работе, мы ждем результатов экспертизы…

- Нас не это интересует, - прервала его мама Насти, мотнув головой, - мы хотим знать, что случилось с нашей дочерью. Она запугана, не в себе, ничего толком не рассказывает. Нам нужна правда.

А вот оперу эта правда сейчас поперек горла стояла. Он давно не чувствовал себя настолько паршиво: было невыносимо трудно смотреть в глаза несчастным родителям и не иметь права сказать лишнего. Седой пожилой мужчина молчал, и только взгляд его глубоких голубых глаз был достаточно красноречив.

- Вы арестовали этого мужчину, в доме которого нашли Настю? – потребовала ответа женщина.

- Он проходил по делу свидетелем и был отпущен, - официальным тоном произнес Ерохин. Он не стал вдаваться в подробности, что и дела в итоге никакого открыто не будет, один только сбор материала.

- Но ведь она пропала! – более не сдерживаясь воскликнула мать Насти. – Ее не было около двух недель, ваши коллеги ее искали, а вы его так просто отпустили?!