Потом он достал обойму пистолета, и, когда бросил ее рядом с купюрами, она стукнулась о дерево.

Я перестала дышать.

Еще одна обойма. Еще одна пачка с полтинниками. Коробка с патронами. Еще одна пачка двадцаток.

Потом пистолет.

Я втянула в себя воздух.

— Э-м, дорогой? — позвала я на выдохе. — Полагаю, назрела необходимость семейного собрания.

Он повернул лишь голову, тело оставалось склоненным над сумкой, и его светло-карие, миндалевидные глаза, с завивающимися ресницами, встретились с моим взглядом. Как обычно, он ничего не сказал.

Я кивнула на полку.

— А что это за банк и оружие?

Он не сводил с меня глаз. Затем выпрямился и повернулся ко мне.

Я напряглась, стараясь не убежать, хотя не знала, почему, возможно, потому, что он доказал, насколько быстро действовал руками, а мне не хотелось выяснять, столь ли быстры его ноги.

Он по-прежнему молчал.

— Я, конечно, не офицер по условно-досрочному освобождению, — продолжила я, — но, насколько знаю, освобожденным не разрешается иметь при себе оружие.

Наконец, он заговорил:

— У тебя судимости нет.

Я почувствовала, как дернулась голова, и в то же время была уверена, что глаза вылезли из орбит.

Затем я выдохнула:

— Что?

— Возникнут проблемы, 38-й — твой.

В этот момент я почувствовала, что пришло время для разговора.

Сделав к нему два шага, я остановилась.

— Как я уже говорила во время нашего последнего и единственного разговора, Шифт знает мои границы. Любые проблемы, которые могут, — я подняла руки, и его прекрасные глаза переместились к ним, я показала воздушные кавычки и сказала: — «возникнуть», — затем опустила руки, и его взгляд вернулся к моим глазам, и я продолжила, — и для которых потребуется 38-й калибр и полдюжины пачек наличных, — не в моих приемлемых границах.

Он уставился на меня.

Затем он сделал ко мне четыре шага (что с моими ногами, вероятно, было бы около семи), а затем я обнаружила, что моя сумочка соскользнула с плеча. С немалым беспокойством я наблюдала, как он в ней копается, и почувствовала некоторое облегчение, когда он вытащил телефон. Он повернулся, бросил сумочку через всю комнату на кровать, потом повернулся ко мне, большим пальцем открыл телефон и приложил его к уху.

Я ждала, пока он дозвонится. И он тоже. Затем он закрыл его, снова открыл, снова нажал несколько кнопок и приложил к уху.

Я ждала. И он тоже. Затем он закрыл его, открыл и повторил.

Я ждала. Как и он.

Наконец, он заговорил:

— Это не Лекси, мразь, а Уокер. Какого хрена?

Я сжала губы, потому что его лицо все также было лишено эмоций, но голос звучал низко и грохочуще. Или же более низко и грохочуще, чем обычно. Я не очень хорошо его знала, но чувствовала, что это говорит о крайнем недовольстве.

— Ага, с ней, да, — непонятно (по крайней мере, для меня) рычал он в трубку, помолчал, а затем заявил еще более громко: — Да, сумка под завязку. — Еще одна пауза, потом: — Она ни черта не понимает, — снова пауза, потом: — Господи Иисусе, какое же ты ничтожество.

Затем он захлопнул телефон и бросил его на полку, отчего тот загремел. Потом он посмотрел на меня.

— Семейное собрание, — сказал он.

Мне вдруг стало не до семейных собраний.

Но выбора не было.

— Он тебе ни хрена не сказал, не так ли? — спросил он.

Я кивнула и захотела, чтобы он сделал шаг назад, но все же ответила:

— Видимо, я не получила полной информации.

— Что тебе сказал этот кусок дерьма?

— Что я должна забрать тебя и отвезти туда, куда захочешь.

— И все?

Я задумалась.

— Ну, вообще-то он сказал, что я должна заехать за тобой в полдень, позвонить ему, когда ты выйдешь, а потом узнать дальнейшие указания от тебя.

И я предполагала, что под указаниями он подразумевал, что Тай Уокер отправится домой или туда, где бы хотел иметь дом. Но, видимо, мое предположение было ошибочным.

— И все? — повторил он.

Да, точно ошибочным.

— Все, — ответила я.

Он втянул воздух через нос. Затем скрестил руки на груди, и его глаза встретились с моими.

Потом он сказал мне то, что я уже и так поняла.

— Он не дал тебе полной информации.

— Великолепно, — пробормотала я.

— Он мне должен, — заявил Уокер, не сводя с меня глаз, но кивнул в сторону полки, указывая на ее содержимое. — Много, — закончил он.

Я кивнула.

Он продолжал смотреть мне в глаза, а потом кивнул и тихо произнес:

— Много.

Вот дерьмо.

— Что? — прошептала я, делая шаг назад.

— Не двигайся, — приказал он, и я остановилась, потому что его приказ звучал решительно и серьезно, а я не хотела проверять, насколько решительным и серьезным он был. — Он не стоил того, чтобы тратить на него время, и я с ним разберусь. И я сделаю так, что это будет стоить твоего времени.

— Что... — мой голос звучал сдавленно, я сглотнула, а затем начала снова: — Что будет стоить моего времени?

— Мы с тобой поженимся.

Моя голова снова дернулась, в то время как тело замерло.

Затем я визгливо спросила:

— Что сделаем?

— Мне нужна жена, ты — это она.

Вот дерьмо. Дерьмо. Дерьмо. Гребаное дерьмо!

— Э-м… — начала я, сердце колотилось, один номер и регистрация в качестве семейной пары все объясняло, моя потребность бежать пересиливала, чувство самосохранения держало прикованной к месту, но я не смогла произнести ни слова, так как заговорил он.

— Шифту на тебя плевать, мне — нет. Тебе нужно от него избавиться, я помогу. Ты выходишь за меня замуж, я плачу тебе пятьдесят тысяч долларов. В конце я разбираюсь с разводом. Как только дело будет сделано, ты свободна. Я прослежу, чтобы нас развели, все, что тебе нужно будет сделать, это подписать бумаги, ты никогда меня больше не увидишь, и я также прослежу, чтобы, куда бы ты ни решила отправиться, Шифт за тобой не последует.

— В конце чего?

— Моего дела.

— Что за дело?

— Это все, что тебе нужно знать, когда тебе нужно будет узнать что-то еще, я скажу.

Другими словами, я, скорее всего, ничего никогда не узнаю.

— Оружие… деньги? — спросила я.

— Меня только что выпустили из тюрьмы. До этого Папа считал меня святым. У меня есть враги.

— О боже, — прошептала я.

— Я тебя прикрою.

Я слышала такое раньше, и человек, обещавший мне это, теперь был мертв, а человек, от которого он обещал меня прикрыть, стал причиной того, что я стояла там, где стояла.

Я покачала головой.

— Не думаю, что…

— У меня нет времени, и мне до хрена чего нужно сделать. Ты можешь соскочить, можешь выйти за эту дверь. Мне нечего тебе предложить, кроме денег и своего слова. Я видел твою реакцию, когда ты забирала меня из тюрьмы, мое слово для тебя ни черта не значит, но я скажу, и тебе решать, верить или нет, но мое слово надежно. Тебе не причинят вреда, и ни одно из моих действий, на тебе не отразится. Ты станешь моей женой и будешь вести себя как моя жена, пока все не закончится. Вот и все. Потом мы разбежимся в разные стороны.

— Вести себя как твоя жена? — тихо спросила я.

Он кивнул.

— Захочешь впустить меня в свою киску, я не откажусь. Никаких денег сверху, я не плачу за киски. Дашь или нет — это будет твоим решением. Если нет, я найду то, что мне нужно, в другом месте, и это тоже на тебе не отразится.

Это было не совсем то романтическое, нежное предложение руки и сердца, о котором мечтала каждая девушка.

— Тай, — начала я, поднимая руку ладонью вверх и опуская ее. — Я… — Я колебалась. — Мне… — Я снова остановилась.

— Господи, выкладывай уже, — прорычал он.

Я кивнула и выложила.

— Этот мир долгое время держал меня на грани, давил на меня, и мне удалось оставаться в стороне. Не знаю, что у тебя за дело, и я не знаю тебя, и мне уже приходится разгребать то дерьмо, что осталось от нарушенных обещаний. Добавки мне не нужно.

— Я же сказал, никакое мое дерьмо тебя не коснется, — напомнил он.

— А я сказала, что уже слышала это раньше, и вот я здесь, — парировала я.

Он уставился на меня, по его лицу по-прежнему ничего не возможно было прочитать, но что-то заставило меня думать, что оно не было бесстрастным, а настороженным и оценивающим, и он не подавал никаких признаков этого, но мне казалось, что он видит меня насквозь.

Потом он спокойно сказал:

— Шифт тебя поимел.

— Знаю, — также спокойно ответила я. Шифт все знал, он знал, что нужно Уокеру, и все равно послал меня, нарушил мои границы, лгал и швырнул меня в лапы огромного, ужасающего, молчаливого, только что вышедшего на свободу бывшего заключенного с врагами и пистолетом.

— На этот раз, если выйдешь за дверь, никто тебя не укусит. Если вернешься к нему, он найдет способ поиметь тебя еще хуже, после чего, ты, вероятно, уже не сможешь выйти за дверь.

Я сжала губы, затем разжала и прошептала:

— Я знаю.

— Я могу избавить тебя от этого.

Должна была признать, над этим определенно стоило подумать.

— Пятьдесят кусков, — продолжил он, — и любое место на планете. О Шифте я позабочусь.

Он не сводил с меня глаз. Ни один мускул на его лице не дрогнул. Он скрывал от меня эмоции, я это понимала. Хотя полагала, кто выучил покерфейс в тюрьме, вероятно, не будет открыто проявлять свои чувства. Но он не сводил с меня глаз, ни на секунду, и то, что он скрывал, он скрывал от всего мира, а не только от меня.

И он не бросался на меня. Не злился. Не кричал. Не угрожал. Сказал, что я могу уйти, и я ему верила. На самом деле, я верила во все, что он мне говорил. Мой детектор лжи был хорошо настроен, Ронни об этом позаботился. Кем бы ни был этот человек, он меня не обманывал.

И он мог избавить меня от Шифта, я это знала. Потому что Шифт его боялся, теперь я это понимала. Вот в чем была причина его безумного телефонного звонка. Он хотел убедиться, что Тай Уокер получит то, что хочет, и ему понравится то, что он увидит. Он использовал меня, чтобы угодить Уокеру, иначе тот спросил бы с Шифта за то, что ему причитается, по-другому.

И он был прав, я сматываю удочки, и пятьдесят тысяч долларов будут как нельзя кстати.

И я избавлюсь от Шифта.

Уеду подальше от этой жизни, стану чистой и свободной.

Чистой и свободной.

Наконец-то.

— Как долго продлится это, хм... дело? — спросила я.