Прошлой ночью я на собственном опыте убедилась в силе этих рук. Знала, что они способны как на удовольствие, так и на боль, способны смешивать это вместе, заставляя задуматься, что есть что.

Его кожа была более глубокого оттенка, чем моя, без каких-либо татуировок. Но небольшие шрамы покрывали его предплечья, все разной формы. Некоторые продолжались до торса. Он был воплощением боли. Все его тело рассказывало историю о том, как он стал таким человеком. Эти шрамы ранили не только его кожу, они проникли в его суть, изуродовали его, украли способность проявлять эмоции, сострадание. Моим глазам больно было даже смотреть, особенно когда у человека не было возможности спрятать их глубоко внутри, под слоями кожи и тканей.

Кроме того, Джей только что произнес наизусть слова моего любимого стихотворения. Он был весь в поту после занятий в спортзале. И он смотрел на меня таким взглядом.

— Сними халат, — потребовал он.

Мои руки были на поясе до того, как он начал говорить, и халат упал на пол уже задолго до того, как он закончил фразу.

В конце концов, я все-таки приняла душ.

В конце концов.

После трех оргазмов. После того, как Джей приказал мне сесть на диван и раздвинуть ноги, пока он стоял на коленях передо мной и пировал. В конце концов, мы оказались на полу, извиваясь, оба обнаженные.

Но я не принимала душ в одиночестве. Хоть там мы не занимались сексом. Это было бы очень эротично. Более лично. Мы мыли друг друга после всего, что только что сделали. Каждое слово, которое произносил Джей, было холодным, без эмоций. Но его жесты говорили совершенно о другом. То, как его руки скользили по бокам моего тела, намыливая мою кожу. Медленно. Нежно. То, как его пальцы втирали шампунь в мои волосы. То, как он спал, обнимая меня. То, как он произнес лучшую строчку моего любимого стихотворения бархатным голосом и огненными глазами.

Джей не позволил мне вымыть его. Он взял мочалку из моих рук, когда я попыталась это сделать, его хватка была твердой, глаза потемнели. Я хотела хоть как-то погладить его тело, подарить чуточку нежности, которую он явно никогда не получал.

Но это, похоже, было для него жестким пределом. Он не воспринимал никакой вид нежности. Только те прикосновения, которые инициированы им.

Хотя мне не удалось прикоснуться к нему, я все же смогла посмотреть, как он моется. Провел мочалкой по выпуклостям напряженного тела. Каждая мышца острая, четкая, испещренная морщинистыми шрамами. Ни один правильно не зажил. Ни один из них, не был аккуратно зашит врачом. Мне до боли хотелось узнать их историю, и это ранило меня больше, чем следовало бы, осознавая, что я никогда не узнаю правды. Поэтому я наблюдала. Наблюдала, как он моет свое тело. И он наблюдал за мной.

Как только я вышла из душа, то поняла, что мне нечего надеть, кроме платья, которое все еще валялось где-то на полу.

Глупо с моей стороны, учитывая, что я очень хорошо знала, что проведу здесь выходные. Упаковать сумку с моей семиступенчатой процедурой по уходу за кожей и чистым нижним бельем, очевидно, не пришло на ум, когда я вчера бегала, готовясь.

— Надень обратно, — сказал Джей, протягивая мне халат.

Я наблюдала за ним, пока одевалась. Его полотенце было низко перекинуто через бедра. Мои глаза любовались его рельефным прессом, косыми мышцами, от которого у меня слегка потекли слюнки, несмотря на то, что он уже сделал со мной.

— Мне нравится, как ты выглядишь в нем, — пробормотал Джей, наклоняясь, чтобы поцеловать меня в шею.

Я вздрогнула, когда его губы прикоснулись ко мне. Это был еще один интимный жест, который не сочетался со всем остальным в этом человеке.

— Завтрак, — добавил он, отступая от меня.

— Кофе, — поправила я с улыбкой.

Он не улыбнулся в ответ. Я никогда не видела, чтобы он улыбался. Это нервировало — улыбаться в пустоту.

— Завтрак, — повторил он. — Тебе нужна энергия. Поддерживай свое здоровье. Мне не понравится, если ты заболеешь и не сможешь приехать ко мне.

Я поджала губы, желая поспорить, но не знала, что сказать. Это же я решаю, что кушать, а что нет? Ладно, я же согласилась только по выходным подчиняться приказам Джея.

И я правда была голодна. Прошлой ночью мы почти ничего не ели. На ужине я довольствовалась только сырными палочками и орешками, потому что мой желудок был слишком чувствителен, чтобы вынести какую-нибудь другую еду.

Я не стала спорить.

— Я оденусь, — сказал он. — Ты иди на кухню. Пей свой кофе. И поешь.

Он не стал дожидаться моего ответа, повернувшись ко мне спиной, покрытой шрамами, происхождение которых я никогда не узнаю.

Завтрак был впечатляющим. Я не знаю, чего ожидала, но определенно не огромного количества круассанов, датских пирожных, свежих нарезанных фруктов, йогурта, мюсли. Все разложено искусно, эстетично. Конечно, это сделал не Джей. Если не он, то кто? В доме больше никого не было. По крайней мере, я не видела. Но это большой дом, со множеством мест, где экономка могла прокрасться, приготовить еду и исчезнуть. От этого пошли мурашки. И от тишины, которая меня окружала.

К счастью, я заметила колонки «Bose», к которым подключила свой телефон, выбрав утренний плейлист. Мягкая акустика, которую, я была уверена, Джей не оценит.

Вскоре после того, как налила себе кофе и выбрала, что поесть, появился Джей. Он был одет в черную футболку и джинсы. Ноги босые.

Это меня удивило. Думала, он выйдет в костюме и туфлях.

Я изо всех сил старалась не таращиться на него, пока он наливал себе кофе, хватал немного еды на свою тарелку. Хотя я обратила внимание на то, как он пил кофе — черный, с двумя кусочками сахара, и что он взял на завтрак, — банан, круассан, пирожное, кучу фруктов и мюсли. Мне не терпелось впитать в себя каждую маленькую деталь его жизни.

Это было действительно жалко, что я сидела там, выискивая эмоциональные обрывки, кусочки информации. Но сейчас я об этом не беспокоилась. Вместо этого отхлебнула кофе, позавтракала и очень старалась вести себя нормально, когда Джей сел рядом со мной. Он ничего не сказал про музыку, не пытался побеседовать со мной. Мы ели в абсолютной тишине.

Когда мы закончили, я собрала тарелки и отнесла их в раковину, ополоснула, прежде чем поместить в посудомоечную машину, которая выглядела так, будто могла совершить путешествие на Марс. Джей не пытался остановить меня от этого или предложить какую-либо помощь.

— У тебя есть контейнеры, куда сложить еду? — спросила я его, осматривая невероятное количество шкафов и ящиков.

Он сидел за барной стойкой и наблюдал за мной. Без телефона. Без газеты. Перед ним ничего не было. Он просто наблюдал за мной.

— Можно я уберу здесь все? — уточнила я, махнув рукой на впечатляющий и, без сомнения, дорогой стол перед нами.

— Об этом позаботятся, — ответил Джей.

Я нахмурилась.

— Кто?

Он пристально посмотрел на меня, словно раздумывая над новым правилом по поводу задаваний таких вопросов, или просто проигнорировать меня. Я уставилась прямо на него. Если буду разгуливать по этому месту в одном халате, я имею право знать, с кем столкнусь. И кто может услышать, как громко я кричу, кончая с Джеем в третий раз.

— Фелисити, моя экономка, — наконец ответил Джей.

Я ненавидела то, что получение такой единственной крупицы информации казалось победой.

— Она все время здесь? — спросила я.

— Нет, — снова ответил Джей. — Не тогда, когда я трахаю тебя, если это интересует. Никого не будет в доме, когда я буду внутри тебя.

Я сглотнула от того, как небрежно он говорил об этом, как будто мы обсуждали цены на молоко. Я мгновенно отреагировала, мои соски затвердели под толстой тканью халата. Да я весь завтрак возбужденно наблюдала, как Джей сидит рядом со мной в джинсах, пьет кофе и завтракает. Простые действия. Простая одежда. Такие простые вещи делали этого человека еще более необычным.

— Она будет готовить еду. Если тебе не понравится, можем заказать что-нибудь к твоему удовлетворению, — продолжил Джей.

Я моргнула при мысли о какой-то безликой женщине, готовящей мне еду, задаваясь вопросом, что она готовила для Джея. Что она знала о нем? Относился ли он к ней с таким же холодным безразличием, как и ко мне?

— Уверена, что бы она ни приготовила, это будет вкусно, — заверила я его, ненавидя себя за то, что не могу предложить приготовить самой.

Выросшая с отцом-одиночкой, большинство людей ожидали, что я возьму на себя все или большую часть домашних обязанностей, за которые могла бы отвечать мать. Приготовление еды. Уборка. Особенно в моем родном штате, где всех распределяли по гендерным ролям.

Но я выросла феминисткой. Мой папа сам мог приготовить, убраться и выполнить обязанности матери и отца в дополнение к десятичасовому рабочему дню. Он приходил домой после смены, принимал душ, а потом готовил для нас. Он любил готовить и не боялся экспериментировать. Читал кулинарную книгу Джулии Чайлд, месяцами учился готовить французскую кухню. Затем перешел на вьетнамскую, итальянскую, испанскую. Людей всегда удивляло, когда мой отец приглашал их на ужин и подавал им глазированную утку и суп из омаров.

Я обожала своего отца. В подростковом возрасте мне было неинтересно учиться, готовить вместе с ним. Я болталась с друзьями и была подростковой сучкой. Хотя папа был строг, он избаловал меня. Думаю, что так он пытался компенсировать отсутствие мамы, кормил меня замечательной едой и не давил на меня, чтобы я каким-либо образом попыталась занять ее место.

Потом я переехала сюда. Где еда на вынос была религией, а званые обеды — обычным делом. Я дожила до двадцати восьми лет, только зная, как сварить яйца, и не более того. Я сделала мысленную заметку позвонить Зои, чтобы узнать, не хочет ли она пойти со мной на кулинарные курсы. Не только из-за Джея, но и потому, что тридцатилетняя женщина должна уметь готовить. И в какой-то момент мне захотелось завести детей. Хоть я и жаждала выйти замуж за мужчину, который верил в равное распределение домашних обязанностей, я хотела готовить для своей семьи. Делать что-то, чего не делала моя мать.