Глава 22

НОА

«Он всего лишь мой билет обратно в НФЛ».

Я делаю вид, что не слышал разговор братьев и приказываю себе игнорировать слова Мэтта. Он просто притворяется перед Джетом.

И все же, раз за разом прокручивая в голове эти слова, я чувствую, как сводит живот, словно от резкого удара под дых. Давайте посмотрим правде в глаза: я никогда не был хорош в следовании инструкциям, так что, ясен хрен, сам себя я тем более слушать не стану.

Слова продолжают звучать, когда я сажусь на диван рядом с Мэттом, а он заявляет, что хочет пить и исчезает на кухне. Я их слышу, когда присоединяюсь к нему в душе после тренировки, а он говорит, что уже закончил и оставляет меня одного. И продолжаю слышать, когда Мэтт заявляет, что устал и слишком напряжен из-за переезда, чтобы трахаться.

За три дня, прошедшие с тех пор, как я подслушал тот разговор, Мэтт только и делает, что отстраняется от меня.

Мы все еще спим в одной постели, но он будто уже съехал. На самом деле, его как бы здесь нет.

Мэтт использует любой предлог, чтобы выйти из комнаты, если я в нее вхожу. Из его любимых отговорок — «я голоден» и «мне нужно отлить». Чтобы так часто отлучаться в туалет по-маленькому, надо выпить шесть галлонов воды.

Мэтт также увеличил время тренировок в подвале. Джет тоже это замечает и всякий раз качает головой.

В глубине души я все понимаю. Честно. Но, блин, как же больно.

Мэтт поступает именно так, как я его просил, когда мы все это только заварили. Он «не усложняет».

И все же, когда я просыпаюсь в холодной постели, мне отчаянно не хватает его тепла и дурацких мощных рук, которым нравится меня обнимать во сне.

Я перекатываюсь и смотрю на часы. Яркие цифры, показывающие четыре часа утра, слепят глаза.

На сокрушительную долю секунды мне кажется, что Мэтт ушел. Улизнул посреди ночи и больше не вернется. Но стоит привыкнуть к темноте, становится ясно, что это не так. Его одежда как обычно разбросана по комнате, телефон лежит на тумбочке, подключенный к зарядке.

Я выбираюсь из постели и нахожу пару спортивных штанов. Есть только одно место, где Мэтт мог бы быть, хотя сейчас слишком рано для тренировок.

Как и ожидалось, я нахожу его в подвале. Он сидит на скамье посреди комнаты весь потный и, тяжело дыша, пьет воду из бутылки. Он меня все еще не замечает, и я, скрестив руки на груди, прислоняюсь к дверному проему. Опустошив бутылку, Мэтт опускает голову на руки.

— Не слишком ли странное время для самосовершенствования? — спрашиваю я.

От моего голоса Мэтт вздрагивает и поднимает голову.

— Не спалось.

— Знакомо.

Мы смотрим друг на друга в упор, и ни один из нас не желает говорить или делиться мыслями. Не уверен, хочу ли знать, о чем Мэтт думает. И уж точно не хочу спрашивать, почему он на самом деле здесь в такую хренову рань.

Протянув руку, Мэтт подзывает меня к себе.

— Иди сюда.

Серьезность в его голосе заставляет повиноваться без колебаний. Я подхожу ближе, Мэтт тянется ко мне и опускает на себя, так что я седлаю его на узкой скамейке.

Мои пальцы путаются в его влажных волосах, грудь становится мокрой от его пота. Кто-то счел бы это отвратительным, но разгоряченный, взмокший Мэтт — это то, что мне нужно больше всего в жизни, с тех пор, как мы познакомились.

Несмотря на шаткость нашей позы, Мэтт грубо впивается в мой рот, будто пытаясь наказать. Он дразнит меня языком, покусывает нижнюю губу.

Блин, стоит этому парню меня поцеловать, и я тверд, как гранит. Я пытаюсь потереться об него, но здесь, в до смешного маленьком пространстве, это невозможно, чтобы не опрокинуться.

— Нахуй, — рычит Мэтт и толкает меня на пол.

С глухим стуком я падаю на спину, и Мэтт тут же накрывает меня собой.

— Ты мне нужен. — Его губы скользят по моей щеке, подбородку, вниз по шее.

— Вот он я, — хриплю я.

Мэтт на долю секунды отстраняется и пристально смотрит на меня.

— Нет времени на трах. Мне нужно быстро. Прямо сейчас.

Может быть, я телепат, потому что, клянусь, слышу «пока я не передумал» в конце предложения.

Нет никакого изящества в том, как мы срываем с себя одежду, как Мэтт разворачивается, оказавшись на боку, и обхватывает губами мой член, предоставляя полный доступ к своему.

В отличии от Мэтта, я не в настроении для «быстро и грязно», хотя мои бедра живут своей жизнью — дрожат и извиваются. Мэтт глубоко меня заглатывает и сжимает пальцами ягодицу, чтобы я не отстранился. Не то чтобы я сейчас был в состоянии.

Я обхватываю ствол Мэтта, вожу по нему рукой и одновременно дразню языком яйца. Обычно я не люблю эту позу, и на это есть причина: мне нравится фокусироваться на удовольствии партнера, отдавать ему все. Но сейчас я этого сделать не могу, потому что Мэтт полон решимости заставить меня кончить как можно скорее. Невозможно сосредоточиться, когда ощущается знакомое напряжение в яйцах, а сквозь тело проходит волна тепла, все нарастающая и нарастающая, до той степени, что исчезают все мысли, не говоря уже о том, чтобы помнить, как сосать член.

Мэтт стонет вокруг моего члена, и это звучит так, будто он пытается произнести мое имя. Это меня немного отрезвляет и отвлекает от эгоистичной сконцентрированности на себе. Прежде чем приступить к делу, я покрываю слюной палец и тянусь к заду Мэтта.

Он практически скулит в голос, когда я беру его в рот и одновременно толкаюсь внутрь.

С обеих сторон все становится влажным и неряшливым. Невозможно сосредоточиться, но и остановиться тоже не получается. Мы бездумно трахаем друг друга в рот и полностью теряемся, пока кто-то из нас — даже не знаю, кто именно, — не кончает первым.

Оргазм Мэтта накатывает мощно и длится так долго, что мне уже трудно глотать. Остатки спермы брызгают мне на шею и грудь, но Мэтт выдаивает меня всего, пока я буквально насильно не вынимаю член из его рта.

На то, чтобы отдышаться, уходит значительно больше времени, чем обычно и, вернувшись в реальность, я обнаруживаю себя замерзшим, покрытым спермой, потом и слюной Мэтта. Это определенно стоило того, чтобы проснуться в четыре утра. Но что-то не так. Мэтт больше не прикасается ко мне, а когда я сажусь, закрывает глаза рукой, отказываясь на меня смотреть.

— Мэтт... — Я тянусь за полотенцем и вытираюсь, прежде чем забраться на него.

Мэтт не отрывает руки от лица.

— Не могу.

— Не можешь что?

— Я... я не могу так больше, — шепчет он. Он обхватывает меня за поясницу и ссаживает с себя, а сам устраивается рядом. — Извини. Ты предупреждал, чтобы я в тебя не влюблялся, и я дал обещание. Но если продолжим в том же духе, я не смогу от тебя уйти. Без вариантов.

У меня сжимается горло.

— Не хочу ставить тебя в то же положение, что и Арон, поэтому мне нужно уйти. Я и так уже слишком глубоко увяз, прости, что не смог сдержать слово. Футбол — моя жизнь, но когда я с тобой, он становится неважен. Просто дурацкая игра, за которую я получаю кучу денег. Если бы ты позволил, я бы все бросил. Но я знаю, что ты этого не хочешь. — Мэтт замолкает и ждет реакции, но я не могу заставить себя пошевелиться. — Пожалуйста, отпусти меня. Отпусти, пока не стало еще хуже.

Отпустить его, пока не сделал еще больнее.

— Прости, — это все, что я могу выдавить.

— Не надо просить прощения. Не ты совершил ошибку. А я.

Мы оба. Все это гораздо больше, чем у меня когда-либо было, чем я когда-либо хотел.

— Я сегодня вернусь в Пенсильванию. Подчищу кое-какие хвосты, а потом двину в Чикаго. Так я смогу устроиться пораньше, до того, как надо будет явиться в Милуоки. Вчера я присмотрел квартирку, она сейчас свободна.

— Вчера, — шепчу я. — Ты решил уехать вчера.

Я стискиваю зубы, челюсть каменеет.

— Так вот что это было? Прощание?

— Я не... мне не стоило... Извини. Мы не должны были этого делать. — Мэтт встает с пола и протягивает мне руку, помогая подняться.

Я двигаюсь будто в прострации, не в состоянии что-либо делать. Мэтт бросает мне штаны, сам натягивает спортивные шорты. Но я стою, как замороженный, уставившись на комнату, в которой почти не бываю. Теперь она всегда будет напоминанием о времени, когда парень, которого я люблю, умолял меня не причинять ему боли. И вот опять я на грани того, чтобы просить его остаться. Выбрать меня. Всего лишь нужно произнести нужные слова, и Мэтт это сделает.

Но я не могу с ним так поступить. В конце концов он обидится на меня или уйдет. Скорее всего, и то и другое.

Я не поступлю так с Мэттом.

Мысль о его переезде в Чикаго с самого начала меня снедала, но в последний раз, когда я ради парня пожертвовал всем, тот все равно меня бросил. Мэтт поступит так же. Это лишь вопрос времени.

И я не поступлю так с собой. Снова.

Футбол у Мэтта в крови. Просить его бросить игру — все равно, что просить не дышать. С самого начала мне казалось, что Мэтт не знает, чего хочет на самом деле, потому что футбол ему навязали. В глубине души я понимаю, что именно тогда начал влюбляться в этого парня. Я выдавал желаемое за действительное, надеясь, что Мэтт бросит спорт и выберет меня. Но сейчас, когда он сам озвучил эту возможность, я не могу просить его об этом, так же как и не жду, что он попросит меня отказаться от жизни в Нью-Йорке.

Ненавижу, что не могу себя заставить это сделать, что позволяю прошлым отношениям, когда я был всего лишь глупым ребенком, влиять на настоящее. Влиять настолько, чтобы ни с кем не видеть никакого будущего. Не говоря уже о единственном парне, которого всерьез хочу, впервые за много лет.

Вот бы вернуться в то время, когда мы с Мэттом еще не встретились. Тогда у меня ничего не было, и все устраивало. Я делал, что хотел, когда хотел, и мне на все было наплевать. Хочу обратно, когда не знал, что такое любовь, и был в блаженном неведении о том, как несчастен.

Теперь, теряя парня, который заставил меня снова чувствовать, знакомое оцепенение и старая маска титулованного мудака возвращаются на свое место.

Это конец. И поэтому я делаю то, что лучше всего получается у Ноа Хантингтона. Отпускаю Мэтта и притворяюсь, что не умираю внутри.