Почти час они развлекались открывая подарки. Наконец, сели за стол и съели вкусный завтрак, приготовленный Глорией. Потом Матиас собрался, чтобы отправиться на обычную прогулку на кладбище. Он не ходил туда месяцы и теперь ощущал на сердце

невыносимую тяжесть. На этот раз Мати решил взять с собой и Элизабет. Когда дочурка была одета, они отправились в путь.

Как и каждый год, по пути на кладбище, он не мог не вспомнить вечер трагедии, которая три года назад навсегда испортила ему жизнь.

Был полдень 25 декабря 2009 года; он и Грейс лежали в постели, после того, как нежно занимались любовью. В то время Матиас знал только одно значение секса: связанное с глубоким и тёплым чувством. Он никогда не уставал от жены, и даже беременность Грейс, не делала этот момент менее возбуждающим и мощным. Матиас любовался Грейс, в освещении теплого света от стоящей рядом настольной лампы. Лицо покраснело от удовольствия, грудь набухла, объёмный живот, длинные светлые волосы рассыпались по подушке. Он заметил как жена внезапно замерла и улыбнулась положив на живот руку.

— Почувствуй, как она брыкается! Боже, милый, дай мне руку. Послушай!

Матиас положил на живот Грейс ладонь и стал ждать, когда девочка снова шевельнется. Он с мучительной ясностью помнил взгляд Грейс, когда она обняв свой живот улыбалась, влюбленная в жизнь, которую носила в себе. Он помнил, как опустился рядом с ней на колени, и прижался ухом к тому месту, где Грейс держала руки.

Удар Элизабет заставил его отпрыгнуть.

— Ой! Мы уверены, что будет девочка?

Грейс рассмеялась, и он поцеловал её с чувственной нежностью, продолжая ласкать тёплый живот, который охранял их маленькую девочку. Матиас помнил как потом спрятал лицо в волосах жены.

— Она будет такой же красивой, как и ты, — прошептал он Грейс.

— И она будет счастливым ребёнком, любимой и с лучшим в мире отцом.

Он помнил каким окрылённым и возбуждённым чувствовал себя. Их жизнь действительно была идеальной, и с появлением Элизабет стала бы завершённой.

У Матиаса разрывалось сердце при воспоминании о том дне, когда ещё казалось, что всё в его руках, он был многообещающим учителем литературы и жизнь протекала по безмятежным дорогам. Мысль, в кого за это время он превратился, причиняла боль.

После того раза Матиас больше не занимался любовью ни с одной женщиной. Он трахнул многих, как автомат, холодно и отстранённо. Секс для него больше ничего не значил, кроме кучи денег за короткое время.

Он превратился в плохого отца, оставлял своего ребенка ради того, чтобы пойти заняться сексом в элегантном отеле, или, ещё хуже, чтобы превратиться в секс-игрушку для психопатки, которая, возможно, в итоге его убьёт. Матиас уже забыл, что значит мечтать, строить планы, смотреть в зеркало, не испытывая отвращения к тому, что видел. Он потерял всё.

Он до сих пор помнил семейный ужин в доме Итана. Последний со своей семьей, куда он подвёз родителей.

Они ели вкусную еду и обменялись подарками. Они с Грейс получили много для Элизабет: боди, ползунки, комплекты одежды, которая дополняла бы приданое новорожденной. Все их мысли были устремлены в будущее, которое должно было стать прекрасным. Никто и представить не мог, что через несколько часов жизнь Грейс и родителей Матиаса оборвётся. Незадолго до десяти вечера они решили вернуться домой; Грейс устала и хотела поскорее лечь спать, потому что на следующий день их ждал ещё один обед, на этот раз с её родителями. Матиас был за рулём всего ничего; его рука лежала под рукой жены у него на бедре с их переплетёнными пальцами. Закрыв глаза Грейс уже отдыхала, а он негромко беседовал со своими.

Он помнил тот внезапный слепящий свет фар, который приближался с невероятной скоростью. Матиас свернул на замерзшем асфальте, пытаясь избежать неизбежного, но не смог удержать контроль над автомобилем. На него летела обезумевшая машина, а с правой стороны дороги стоял ряд толстых платанов — он оказался в смертельной ловушке. Последним, сохранившимся на тот момент воспоминанием были его собственные крики.

Он снова открыл глаза лишь через пять дней: в комнате с белыми стенами, и компании звуков контролирующих его аппаратов. Помнил охватившее чувство паники, и резкий звук тех аппаратов, который привлёк внимание врачей и медсестер. Помнил своё отчаяние, и безумную попытку вырвать все трубки, которые, казалось, захватили его в плен. У него в голове до сих пор звучал твёрдый и глубокий голос врача, который призывал успокоиться, и затем в плечо вошла игла. Матиас вернулся в небытие, погрузившись в глубокий и неестественный сон. Наконец Мати вспомнил как проснулся в ужасе, ощущая голову на грани взрыва и с предчувствием мучительной боли. Но с наибольшей ясностью он помнил взгляд врача, исполненный жалости. Именно это положило конец жизни, какой её знал до этого момента. Взгляд, в котором он прочитал правду.

— Мистер Кроуфорд...

— Грейс, — Матиас прошептал её имя, глазами умоляя опровергнуть реальность.

— Вам не нужно напрягаться и говорить сейчас...

— Где Грейс? Где мои мама и папа?

Доктор опустил взгляд, не в силах и дальше смотреть Матиасу в глаза. Тогда асептичную тишину больничной палаты разорвал его нечеловеческий вопль.

Матиас не помнил, сколько раз с того момента ему вводили транквилизаторы, но знал, что в какой-то момент они стали не нужны.

Он впал в какое-то кататоническое состояние — так врачи записали в его медицинскую карту. Его разум отделился от тела, затерявшись кто знает где на несколько дней. Он перестал разговаривать, не спал, не ел. Но был в здравии. Он понимал, что диагноз ошибочен. Матиас не говорил, потому что не хотел разговаривать, не хотел чувствовать и знать. Он решил оставаться в таком состоянии до тех пор, пока не умрет или ему не вернут живыми близких.

Его кормили, мыли, передвигали. Брат и сестра дежурили по очереди у изголовья кровати, — беспомощные и в отчаянии из-за упрямого отказа Матиаса продолжать жить. Пока Ариэль, однажды не решила положить конец этому кошмару. Они были одни в больничной палате, и она металась, как кошка в клетке, глядя на него нервно и сердито. Наконец Ариэль подошла к Матиасу, обхватила ладонями его лицо, заставляя смотреть себе в глаза.

— Мама, папа и Грейс мертвы, Мати.

Он как всегда остался без движения, ни слова, ни слезинки.

— Произошла авария. Ты ничего не мог сделать. То, что выжил ты — чудо, врачи сказали это ясно. Но знаешь, какое чудо невероятнее? Что перед смертью Грейс родила вашу дочь. Она держалась до последнего только ради неё. Грейс цеплялась за жизнь ради вашей девочки, понимаешь? Ты знаешь, что и Элизабет несколько дней боролась между жизнью и смертью? Нет, ты не знаешь. Никто тебе не сказал, чтобы не ухудшать твоё состояние. Хорошо. Знаешь что? Я тебе скажу. Она всё ещё находится в реанимации, у неё случились три сердечно-респираторных кризиса в первые часы жизни, а весит малышка меньше килограмма. Самостоятельно она дышит с трудом и находится в инкубаторе. Хочешь её увидеть? У меня есть её фотография.

Ариэль схватила сумку и несколько секунд в ней рылась. Матиас зажмурился и сжал кулаки, чтобы не закричать.

— Открой глаза, твою мать! Открой! — закричала Ариэль, и он, наконец, повиновался.

Перед ним была фотография его маленькой девочки. Микроскопическое тельце, захваченное трубками. Глаза закрыты, ладони сжаты в кулачки, точно так же, как у него мгновение назад. На ней был только крошечный подгузник.

— Мати, ты нужен ей, — в отчаянии пробормотала сестра, и он поднял дрожащую руку, чтобы взять фотографию и прижать к сердцу. Ариэль смотрела как Матиас согнулся пополам и начал плакать, раскачиваясь вперёд-назад, всхлипывая всё громче, душераздирающе. Она обняла брата, стала гладить по голове и лицу, шепча, что он справится.

— Нет, я не смогу... я не смогу жить без Грейс… без них… — Наконец, после дней упрямого молчания, он заговорил.

— Ты сможешь. Ты должен это сделать! Обязан… ради дочери.

Матиас согласно кивнул головой, продолжая прижимать к груди фото малышки, шепча извинения этому маленькому клочку бумаги. Сестра оказалась права, у него была причина жить, причина, которая перевешивала его эгоистичное горе, всё его разрушительное чувство вины. Именно тогда Матиас решил, что не сделает свою дочь очередной жертвой.

Через неделю он смог сесть в кресло-коляску и попросил о возможности увидеть дочь. Элизабет было три недели и весила она чуть больше килограмма. С каждым днём ей становилось лучше, и врачи были настроены оптимистично. Она блестяще преодолела все кризисы, и шансы на то, что девочка выйдет невредимой из этого неприятного приключения, были очень высоки.

Фотография, которую он всегда держал в своем ежедневнике, та, которую видела Скарлетт, была сделана в тот день. В день, когда Матиас впервые взял дочь на руки и начал снова дышать.

Когда они с малышкой переехали в Сан-Франциско, они перевезли с собой и прах Грейс. Мэр города позволил ему захоронить прах под безукоризненной мраморной плитой, перед которой он теперь, спустя три года, стоял в сотый раз. Остальные привязанности Матиаса были эгоистично и безумно отрезаны от его жизни, в тот самый момент, когда он принял неприличное предложение Фиби Ньюманн.

* * *

Погружённый в себя Матиас стоял перед могилой Грейс. Элизабет играла рядом с ним, собирая снег с земли; она с изумлением и весельем рассматривала маленькие следы, которые оставляла на легком белом полотне.

Сегодня Матиас чувствовал себя как парализованный. Ему было труднее, чем в любой другой раз, когда ходил на кладбище просить у жены прощения. Как смел он снова приблизиться к ней, к своему ангелу, после того, как несколько месяцев жил так грязно и порочно? После того, как дал обещание женится на дьяволе во плоти?