— Слава богу, — сказала она растроганно.

Пожилой мужчина продолжил:

— Кулон, который у меня в руке, это первый подарок, сделанный Китом; на него он потратил почти все свои сбережения. Это символ их любви. Когда Кит умер, Роза почувствовала, что не сможет долго его пережить. Она знала это так же, как известно, что ночь следует за днём.

Накануне вечером, перед тем как угаснуть, Роза отправилась в мастерскую моего отца, который в то время жил в той же маленькой рыбацкой деревушке. Она сказала ему сохранить кулон и не продавать. Роза велела ему отдать украшение тому, кто рискнул всем ради любви, кто, благодаря храбрости сильных, имел мужество бороться за то, что важно. Человеку с добрым сердцем и чистыми чувствами. Этот кулон ждал тебя.

Скарлетт покачала головой в знак отрицания.

— Я последний человек, который заслуживает подобную вещь. Не знаю, что вы обо мне знаете, но я, конечно, этого не достойна.

— Меня не интересуют твои грехи и сомнения, — ответил мужчина, прежде чем осторожно открыть ей ладонь и положить на неё маленькое украшение.

Скарлетт снова посмотрела на кулон: это был маленький нефритовый ангел с распростёртыми крыльями, того же цвета, что и глаза, которые навсегда её околдовали.

— Этот ангел защитит тебя, — снова сказал ей старик. — Когда он тебе больше не понадобится, он сам тебя оставит, но до тех пор храни у себя. Он твой.

— Я…

— Прошу тебя. Не заставляй меня настаивать.

— Хорошо, — сдалась Скарлетт. — Позвольте мне хотя бы вам заплатить...

— Я же сказал. Это подарок. С Рождеством, Скарлетт.

— Откуда вы знаете моё имя?

Мужчина улыбнулся.

— Это магия, ты ещё не поняла?

Она молчала, не решаясь углубиться в таинственность, окружающую этого человека и место. Девушка только спросила его имя.

— Илия, — ответил он.

— С Рождеством вас, Илия.

Когда Скарлетт покинула маленькую лавку, она почувствовала такое облегчение, какого не случалось с ней уже несколько недель. Она сразу же надела кулон и продолжила путь по той же дороге, что и раньше, на этот раз вниз по склону. Рассказ старика произвёл на Скарлетт сильное впечатление, даже большее чем то, что западный человек жил в этой общине, так отличающейся от мира европейцев. Её не волновало, что, возможно, у доброго Илия не всё в порядке с головой, она в любом случае была ему благодарна за этот любезный и неожиданный дар.

Постепенно Скарлетт стала узнавать улицы, по которым шла, и, прежде чем покинуть китайский квартал, зашла в другую маленькую лавку, торгующую книгами и безделушками. Она купила чайную пару для Аманды, и маленький барабан для Кевина, а для себя купила памфлет китайских легенд. Ночью Скарлетт прочитала легенду о красной нити судьбы, которая рассказывает о том, как с рождения каждый человек несёт красную нить, привязанную к мизинцу левой руки. Эта нить неразрывно связывает его с родственной душой. Очень длинная, невидимая и нерушимая нить, которая соединяет двух людей, которые рано или поздно должны быть вместе навсегда.

Она заснула думая о Матиасе с нескрываемой улыбкой на губах.

* * *

Наступило 25 декабря, и Скарлетт с изумлением обнаружила, как Сан-Франциско побелел от снега. Событие очень редкое, в жизни она видела подобное лишь несколько раз. Это казалось ей почти чудом, и такая непорочная белизна вызвала у неё улыбку. Впервые с тех пор, как узнала о своей беременности, она нежно погладила свой, ещё плоский живот, а её мысли устремились к отцу ребенка.

Обиды к Матиасу Скарлетт больше не испытывала, и уже несколько дней вспоминала о нём с прежним томлением и тоской. Однако сегодня утром она испытала гораздо более сильный, чем обычно прилив боли и нежности. В этот день Матиас потерял любовь своей жизни и родителей; это был день, когда появилась на свет его маленькая девочка. Скарлетт представляла его печальным и счастливым одновременно, и задавалась вопросом: что он делает в этот момент?

Она закрыла глаза, и ей показалось, что видит Матиаса: он улыбается своей маленькой девочке, перед небольшим именинным тортом. Ностальгия завуалировала его большие ясные глаза, от воспоминания о тех, кто больше не был с ними, чтобы вместе прожить этот момент. И Скарлетт заплакала.

Её фантазия полетела дальше, и она увидела себя, и свою ситуацию, как растит ребёнка одна. Потом Скарлетт заставила себя больше не думать об этом, по крайней мере, некоторое время, и решила отправиться на кладбище. Ей хотелось побыть с родителями и рассказать им о малыше. Она накинула красное пальто, то, что любила больше всего, натянула шерстяные перчатки и отправилась в путь.

* * *

Оксана дала Матиасу неделю свободы, а сама вернулась в Петербург по каким-то семейным делам, о которых он должен был оставаться в неведении. Подготовку к свадьбе они собирались начать по её возвращению.

Наступил день Рождества, и на этот раз Матиас был бесконечно благодарен судьбе за неожиданные дни свободы, которые проведёт в своём собственном доме.

Шёл снег, и малышка была очень взволнована праздником и днём рождения.

Глория приготовила блины и полила их малиновым сиропом, — девочка любила его больше всего. Женщина также украсила стол маленькими красными свечами и сладостями из марципана в форме различных рождественских символов. В качестве фоновой музыки она выбрала рождественские песни в исполнении детей. В общем, Глория старалась сделать всё идеально, в восторге от тех дней, которые они проведут вместе с Матиасом, решив сделать их особенными.

Матиас приехал накануне вечером, и она, несмотря на собственную радость, сразу поняла — что-то не так. У него было усталое худое лицо, а на шее красовались свежие царапины и синяки. Глория содрогнулась при мысли о том, как он их получил, но ничего не сказала. Она притворилась, что ничего не заметила, стараясь сделать возвращение Матиаса лёгким и нормальным как для него, так и для Элизабет, которая несколько дней ждала отца с волнением и опасением.

Девочке неделями рассказывали, что папа должен был уехать в командировку, и когда она увидела его, по инстинктивной реакции укрылась в объятиях Глории, пряча своё лицо в густых черных волосах женщины. Потребовалось несколько минут, прежде чем Элизабет набралась смелости и согласилась на приближение отца.

Однако, когда малышка снова оказалась на руках у отца, всё вернулось, как прежде, и, возможно, даже лучше. Элизабет не переставая задавала Матиасу вопросы, искала его взгляд, целовала и крепко прижималась, словно боялась увидеть как он опять исчезает.

Ужин прошёл весело, за ним последовали игры и обнимашки, и в итоге отец и дочь уснули вместе за просмотром мультфильма, лёжа на огромной кровати.

Глория застала их спящими в обнимку, и у неё не хватило духа разбудить и разлучить отца с малышкой. Она укрыла их одеялом, а затем отправилась спать в свою комнату. Такими она обнаружила их и утром: лежащими близко-близко, в нежных объятиях друг друга.

Этим утром, впервые за три года Матиас не подумал сразу о том, что наступила годовщина смерти самых близких для него людей, а о том, как он счастлив находиться рядом с дочерью.

Именно она разбудила его возбужденными криками и своим пронзительным детским голоском.

— Папа! Папа! Смотри! Снег! — Он слышал, как Элизабет прыгает вокруг кровати, останавливаясь чтобы прикоснуться к нему там, куда могла дотянуться маленькими руками. — Папаааа!

Матиас открыл глаза и кинул взгляд на балконную дверь. И правда, шёл обильный снег, и комнату освещал яркий, ясный свет. Это было похоже на великолепный сон.

Услышав суету, пришла пахнущая блинами Глория; на лице у неё сияла оживленная улыбка.

— Кто знает, для кого все эти подарки под ёлкой! — сказала она, намереваясь вызвать у малышки ещё большую радость.

— Санта Клаус! — закричала Элизабет, и убежала в другую комнату, оставляя взрослых наедине.

Матиас встал, пытаясь подавить жгучую боль в спине, но не смог обмануть наблюдательный взгляд женщины.

— Со вчерашнего дня заметила, ты испытываешь боль когда двигаешься. Дай мне взглянуть. Я могу сделать тебе массаж. Ты знаешь, что я хороша...

— Нет. В этом нет необходимости, — ответил он поднимаясь с кровати. — Пойдём откроем подарки.

Глория посмотрела на него серьёзно. Она заметила, в Матиасе появилось нечто странное, и испытала уверенность, что ситуация в доме Оксаны должна быть куда более опасной и зловещей чем то, во что он пытался заставить её поверить.

— Это она, правда? Эта женщина. Она причиняет тебе боль.

— Глория, это лишь эротические игры. Они мне нравятся, — солгал Матиас, надеясь своим ответом смутить женщину до такой степени, что она откажется от продолжения разговора на эту тему.

— Игры, которые оставляют синяки и царапины? И заставляют тебя сжимать зубы каждый раз, когда делаешь резкое движение?

— На самом деле нет ничего страшного, — он вновь попытался успокоить Глорию, на этот раз отвечая с озорной полуулыбкой, — прошлой ночью мы немного переборщили. Оксана была на взводе из-за отъезда и... такие вещи происходят в определённых ситуациях, поверь мне.

Глория вздохнула и опустила взгляд. Она не хотела делать для Матиаса пребывание дома грустным или не комфортным, но была абсолютно уверена — он скрывает от неё правду. И она очень переживала за него.

— Хорошо, — сдалась она, — но позже ты дашь мне взглянуть.

— Папааа! — Элизабет прервала разговор, появившись в дверях со счастливой улыбкой на лице. — Давай, идём!

Матиас обошел Глорию и последовал за дочкой в надежде, что к этому вопросу женщина решит больше не возвращаться. Он все равно не позволил бы ей увидеть раны, покрывавшие большую часть спины, хотя бы потому, что не мог правдоподобно их оправдать.

В последнюю ночь Оксана сильно увлеклась и её эротические игры очень быстро превратились в настоящий сеанс пыток. Она его связала, унижала и высекла, преисполненная решимости оставить на теле Матиаса следы, которые останутся до её возвращения, как неизгладимые отметины, свидетельство того, что он целиком и полностью принадлежит ей. Во время этой игры он почти не ощущал боли, слишком одурманенный кокаином и марихуаной, но теперь не мог сделать ни единого движения, не почувствовав, как горит плоть.