Я сделала глубокий вдох и снова опустилась на него. Я сделала три поглаживания, прежде чем остановилась.

— Ты в порядке?

— Это тебе ничего не даст, — возразила я, видя всю несправедливость ситуации. Я могла бы «прийти» от небольшого трения; он вряд ли сделал бы это. — Это будет только для удовольствия одного…

— Заткнись, — сказал он, качая головой.

— Серьезно, это не…

— Сказал, заткнись, — прорычал он, его рука сомкнулась вокруг моей шеи и притянула мои губы к своим, целуя меня жестко и глубоко. Так что, наверное, я пропустила угрозу в «заткнись». Например, «заткнись, или я заткну тебя».

Но это не имело значения. Что имело значение, так это то, что его язык скользил по моему языку, его зубы впивались в мою губу, его бедра толкались в мои, предлагая вещи, которые я никогда не позволяла себе хотеть раньше. Но я хотела. Я хотела так, как будто не знала, что это возможно. Я опустила бедра вниз и поехала на нем, сначала медленно и неуверенно, набираясь уверенности и отчаяния, когда почувствовала, как что-то растет глубоко внутри, заставляя давление в моей сердцевине достигать точки не возврата, заставляя вздохи и стоны, вырывающиеся из моего горла, расходиться по тихому лесу.

Я почувствовала это тогда, подвешенное ощущение, которое обещало забвение, если вы пройдете через него. Но в тот момент я не была уверена, что смогу это сделать. Я знала, что пути назад не будет. Все будет по-другому. — Волк, я… — сказала я, отстраняясь, чтобы посмотреть на него, качая головой, не зная, как объяснить свою неуверенность.

Волк слегка улыбнулся мне и толкнулся вверх в последний раз, заставляя мое тело взорваться в оргазме, который заставил меня выкрикивать его имя, все мое тело сильно дрожало, когда волны почти злобно проходили через него. Какая-то часть меня осознавала, что его руки обхватили меня, прижимая к себе, но я не осознавала этого до тех пор, пока не рухнула ему на грудь, уткнувшись лицом в его шею, и не почувствовала, как они сжались вокруг меня. Его пальцы поднялись и прошлись по моим волосам, когда оргазм стал затихать, и я крепко прижалась к нему.

Были времена… раньше, когда я, молодой подросток с гормональным адом, испытывала удовольствие, от самоудовлетворения. Но мое тело не чувствовало этого почти девять лет, и каждое нервное окончание было измотано, когда я пыталась выровнять дыхание, замедлить сердцебиение, пыталась не анализировать то, что произошло.

— Не думай, — тихо произнес Волк, и я почувствовала, как по телу пробежала дрожь. — Это хорошо, — сказал он, когда я не ответила. — Пусть будет хорошо.

Пусть будет хорошо.

Неужели все так просто?

Мне так хотелось верить, что это возможно. И, укрывшись глубоко в лесу, вдали от всего и всех, в объятиях яростно защищающего меня мужчины, это казалось почти возможным.

Я крепко зажмурилась и позволила себе поверить. Хотя бы на мгновение, я позволила себе это, не думая и не анализируя это.

— А как насчет теб…

— Заткнись, — сказал он, но голос его звучал спокойно, почти удовлетворенно. Что было невозможно, учитывая, что я была единственной, кто получил оргазм.

— Но ты должен быть неудволе…

— Женщина, — прорычал он, и я почувствовала, как смех вырвался из моей груди. Он внезапно потянул меня назад и увидел, как я смеюсь. — Я ошибся, — сказал он мне, когда я замолчала.

— Ошибся в чем? — Спросила я, склонив голову набок.

— Не милая, — сказал он, качая головой.

— Я не милая? — Спросила я, чувствуя, как внутри все сжимается, несмотря на то, что я спорила с ним о том, чтобы назвать меня милой. Я вдруг поняла, что хочу, чтобы он так думал. Я хотела, чтобы он думал, что я милая. Это имело значение. Этого не должно было случиться, но случилось.

— Нет, — сказал он почти серьезно. Я знаю, что мое лицо, должно быть, вытянулось, потому что его губы изогнулись в улыбке. — Не милая, — сказал он, проводя рукой по моей щеке. — Красивая.

Это слово превратило мои кости в жидкость, превратило все внутри меня твердое во что-то текучее. Я сидела там, ошеломленная этим чувством в течение минуты, прежде чем что-то внутри меня яростно боролось с ним. Мое тело снова стало твердым, усиленным сталью.

— Правда, — сказал он, неверно истолковав мою реакцию как недоверие.

Я почувствовала, что жестко киваю ему, медленно отодвигаясь от него. —Я верю в это, — сказала я, сглатывая сухость во рту.

— Ты отстраняешься, — заметил он, когда я, в буквальном смысле, сделала это. — Не давлю, — сообщил он мне, возвращаясь к нашему предыдущему разговору.

— Я знаю.

— Все еще отстраняешься.

— Чего ты хочешь от меня, Волк? — Я взвизгнула, чувствуя, как разрываюсь надвое от желания заползти обратно к нему на колени и растущей части меня, которая кричала мне бежать далеко, бежать быстро.

— Ничего такого, что ты не захочешь дать.

Смешно. Конечно, он скажет то, что нужно. Я думаю, что молчаливый тип не часто выпаливал кучу глупого, бессмысленного дерьма, как все мы.

— Я не знаю, что я могу дать, — призналась я, падая на задницу у его ног.

— В твоем темпе, Джейни, — сказал он, положив руку мне на колено и сжав его.

Я посмотрела на землю между нами. Было много вещей, которые можно было бы сказать, честных вещей, правдивых вещей, вещей, которые раскрывали немного того, что я действительно чувствовала в этот момент. Но я была не такой женщиной. Я посмотрела на него с ухмылкой. — Я думала, ты какой-нибудь крутой байкер. Сплошные пьянки, братство и сучки.

Он не ощетинился и не приготовился к схватке, как я бы предпочла. Это было не в его стиле. Он только покачал головой и поднялся на ноги. Я с любопытством наблюдала за ним с минуту, пока не поняла, что он делает; он уходил от меня. Я вскочила на ноги и бросилась в погоню к тому месту, где он скрылся за деревьями. И его нигде не было видно.

— Не смешно, Волк! — Крикнула я в пустоту, крутясь на месте. — Это должно быть больше похоже на тренировочное дерьмо? Или ты просто ведешь себя как придурок? — Я сделала еще несколько шагов вперед, уверенная, что он достаточно близко, чтобы услышать меня. — И что ты хочешь получить в конце этой игры?

— Доказательство, — произнес его голос прямо у меня за ухом, вызвав сразу две вещи — резкий всплеск страха и адреналина, который заставил меня развернуться и ударить, как меня учили, но также и полное, почти подавляющее чувство облегчения.

— Доказательство чего? — Спросила я, мои пальцы на левой руке болели от удара в челюсть. Он даже не вздрогнул, в то время как моя рука, казалось, столкнулась с кирпичной стеной.

Он пожал плечами. — Ты осталась.

— Я осталась?

— Могла бы и убежать. Но осталась.

Значит, это был тест. Он хотел посмотреть, не жду ли я своего часа? Позволить ему целовать и трогать меня? Делиться с ним тем, чем я никогда ни с кем не делилась? Чтобы в конце концов обезоружить его и уйти? Он дал мне шанс убежать. Я считала, что это и оскорбительно, и освобождающе.

— И если бы я побежала? Что тогда?

— Отпустил тебя.

— Ты бы меня отпустил? — Спросила я, отступая на шаг. — Ты держишь меня в своем доме под охраной своих собак в течение нескольких дней, но сегодня ты бы просто сделал это… отпустил меня?

— Все изменилось, — сказал он, протискиваясь мимо меня и направляясь обратно к хижине.

— Что изменилось? — Спросила я, вынужденная почти бежать трусцой, чтобы не отставать от его темпа.

— Вещи, — повторил он.

— Прекрасно, но что именно?

— Это не имеет значения.

Боже, он просто невозможен. — Может быть, это имеет значение для меня, — попыталась я, сохраняя ровный тон.

Он покачал головой и ускорил шаг, словно молча сообщая мне, что дискуссия окончена.

— Серьезно? Это по-детски, — прошипела я, переходя на бег трусцой и все еще отставая от него, когда он делал мужественную версию силовой прогулки. Вы бы не подумали, что такое возможно, но, по-видимому, так оно и было, и Волк делал это. — Ты действительно не собираешься говорить со мной об этом? — На это он повернул ко мне голову через плечо и приподнял бровь, как бы говоря: «а ты как думаешь?». — Ну ладно. В эту игру могут играть двое, — сказала я, замедляя шаг и позволяя ему идти вперед.

Он не хотел со мной разговаривать? Хорошо. Мне тоже не нужно было с ним разговаривать. По крайней мере, до тех пор, пока он не захочет дать мне некоторые ответы.

О да, в этот момент мы вели себя как школьники.