ГЛАВА 19

Латиф разбудил нас на рассвете.

— Эмель! Тави!

Я медленно поднялась, так как была всё ещё уставшей после пирушки.

— Эмель! Просыпайтесь! Тави!

Тревога в его голосе как рукой сняла всю нашу усталость. Я села. Большинство ахир выглядели так же недоуменно, как и я

Натянув плащ поверх платья, я на цыпочках вышла из шатра вместе с Тави. Снаружи было холодно, я могла видеть пар, идущий изо рта. Я уже почти было заговорила, почти отругала его за то, что он так кричал и перебудил половину дворца, но затем я увидела его лицо.

— Нет, — сказала я, покачав головой, и начала пятиться назад.

Он тихо сказал:

— Поговорим внутри.

Мы посмотрели на Алима и Джаэля, которые пожали плечами.

Он зашёл в наш шатёр, выражение его лица было напряжённым. Его взгляд прошёлся по девушкам, сидящим на полу в тёмном шатре и натянувшим на себя свои одеяла. Утренний свет, пробивавшийся сквозь стены, падал на их лица, оставляя тени у них под глазами и в ямочках щек.

— Мама? — спросила я хриплым голосом.

Лицо Латифа стало мрачнее тучи. Он легонько кивнул, почти не сдвинув своей головы, но это движение резануло по мне, словно меч. Его глаза были мокрыми, но он держал себя в руках. Из моей груди вырвался крик, и я упала на землю. Тави схватила меня за плечи. Мы зарыдали в объятиях друг друга, едва слыша, как Латиф, запинаясь, объяснял что-то моим сестрам, которые задавали ему вопросы.

Четыре жены сбежали во время пирушки с помощью кухонной прислуги. Их легко пропустили, так как они были в одежде слуг. Женщины направились на окраину деревни, чтобы встретиться там с караваном, который должен был покинуть поселение вместе с алтамаруками, которые были уверены, что покушение на Соляного Короля пройдёт успешно, и что они, наконец, получат то, чего желали. Латиф ничего не сказал о джинне, вероятно, не веря в его существование. Но я знала, что именно его они и хотели, причём даже больше, чем смерти моего отца.

Но те, кто пытались украсть Саалима, не смогли этого сделать и были убиты. Они не могли знать, что Король был на шаг впереди них. Джинна нельзя было забрать, пока он был вне сосуда. Король пожелал, чтобы Саалим защитил его и не дал ему умереть. Поэтому если бы они попытались забрать у него сосуд, как они и сделали это, он легко мог пожелать их смерти. Именно так он и поступил. Матин был их единственным шансом, но его остановил Ашик. Король больше не мог позволить себе потерять бдительность.

Я ударила кулаком в песок, вспомнив про Ашика. Боги, если бы он не вмешался, если бы он позволил Матину выиграть, я была бы сейчас с ним и никогда бы не встретила Саалима. Алтамаруки бы победили. Мама всё ещё была бы здесь. Всё было бы нормально.

Но такой исход не дал бы мне облегчения. Мне было недостаточно этого "нормально".

После того, как двое нападавших были убиты, стража Короля покинула пирушку, чтобы проверить, нет ли поблизости ещё алтамаруков, собиравшихся закончить то, чего не удалось сделать тем двоим.

Никто не должен был находиться рядом с верблюдами в это время ночи.

Поэтому, когда стражники увидели людей, собравшихся вокруг караванов, и водружавших свои вещи на спины верблюдов, они поняли, что что-то не так. Жены Короля увидели их приближение, по глупости начали паниковать и побежали в пустыню.

— Ничто так не доказывает вину, как бегство, — сказал Латиф дрожащим голосом. — Они были убиты. Стражники не знали, что убивают жён Короля.

Я не могла сосредоточиться на его словах. У меня в груди перехватило дыхание, и я с трудом могла дышать. Из меня вырывались сдавленные хрипы, сопение и рыдания.

Она всё спланировала. Она знала, что уедет. Должно быть, поэтому она отдала мне медальон мятежников. Неожиданно я почувствовала ярость. Я забыла о том, что Тави всё ещё стояла, прислонившись ко мне. Неужели здравый смысл покинул её вместе с летними днями? Как могла моя мать бросить своих детей, своего мужа и безопасность ради безумной мечты? Я тут же подумала о том, как я была бы несчастна, если бы мне пришлось покинуть семью и дом. Эта неожиданная мысль приглушила мой гнев. Но я хотела сердиться — мне было это нужно.

Конечно же, я думала о том же — я хотела пожелать себе свободы. Но я выбрала остаться, потому что не могла оставить их. Я не была настолько эгоистичной. Ходя взад-вперёд по шатру, я растирала свои щёки и злилась на мать за то, что она сделала. Но ещё больше я злилась на себя за то, что мне не хватило смелости сделать то же самое.

— Король хочет, чтобы их сожгли.

Я развернулась к Латифу.

— Его собственных жён?

Сжигание тела, вместо небесного погребения, демонстрировало крайнюю степень неуважения.

Он скорбно сжал руки и потупил взгляд.

— Но я не дам нашей матери сгореть, Эмель. Поэтому я и пришёл. Сегодня мы отправим её на небо, когда солнце будет в зените. К югу от деревни.

Если гости на пирушке в честь Хаф-Шаты и поверили лжи Короля о том, что смерть тех людей была всего лишь спектаклем, то после пропажи жён они познали правду. И тогда его маска была сорвана. По деревне поползли слухи, началась паника. Гости начали быстро паковать свои вещи и уехали ещё до полудня. Алтамаруки совсем обезумели и ожесточились. Никто не хотел встречаться им на пути.

Жизнь за пределами дворца напоминала кошмарный сон. Она была так непохожа на то, что происходило здесь всего несколько дней назад, и всё стало даже хуже, чем было осенью. Лавки и дома были заперты, а люди тихо сидели внутри. Никто не гулял по улицам, дети не носились от дома к дому. Королю по прежнему грозила огромная опасность, поэтому жители решили затаиться и подождать пока она не минует, и довериться предательской надежде — конечно же, в последний раз — что они наконец-то где-нибудь осядут.

К югу от деревни мы обнаружили четыре тела, завёрнутые в белые саваны, лежащие рядом друг с другом. Было очень рискованно предавать небу тела жён Короля, тогда как его приказ был иным. Но Латиф был смелым, как и его мать. Я тоже училась быть такой.

Восемь стражников, это были определенно сыновья, собрались вокруг мёртвых и медленно освободили тела от ткани. Стервятники уже кружили, зная, что их ждёт пир. Медленно и торжественно мужчины — мальчики — пропели свою песнь Мазире, умоляя, чтобы Она забрала их матерей на небо и приняла в свои объятия.

У меня больше не осталось слёз. Опустошенная, я опустилась на землю. Тави сказала, что не хочет присутствовать. Она никогда не видела погребения раньше, и не знала то, что знала я. Церемония была красивой и изысканной. И каждый раз, когда стервятники приземлялись, казалось, что сама Мазира была здесь, забирая с собой души для успокоения. Боль затихала, а печаль исчезала вместе с мясом стервятников. Вместо этого наступало облегчение и спокойствие. Я ждала приземления стервятников. Я ждала, и ждала. Летите сюда, птицы, избавьте нас от этого горя.

Я хотела, чтобы Саалим был здесь рядом со мной, чтобы я могла опереться на него. Чтобы я могла что-то сказать, позволить нам забыть. И простить.

Золотой орел закричал у меня над головой, присоединившись к стервятникам. Он сделал круг вместе с ними, потом ещё, и ещё. А затем словно что-то сказал им и полетел прочь. Стервятники начали плавно снижаться на мёртвые тела, широко расставив крылья, их перья развевались. И затем, кусочек за кусочком, они унесли смелых безрассудных женщин к матери богов.

Шли дни, от Короля по-прежнему не было никаких вестей. И если бы не Латиф, мы бы до сих пор не знали о смерти наших матерей. Гнев превосходил моё горе от потери матери. Король сам должен был сообщить нам об этом. Он был нашим отцом. Я чувствовала, что мои дни буквально подогревались этим гневом. Я закипала от мысли о его пренебрежении, не говоря уже обо всём остальном.

Ахиры утопали в своей печали и страхе. Те, кто не потерял своих матерей, вели себя осторожно и тихо в окружении остальных. Атмосфера в шатре стала напряженной и беспокойной. Если кто-то пускал слезу, к нему присоединялся целый поток. Так ахиры выражали свою печаль, после чего начинали болтать о том, что они будут следующими. Конечно же, алтамаруки должны были напасть на ахир, поэтому одни из нас считали, что мы должны были оставаться дома, а другие качали головами. Отцу было наплевать на наши жизни, мы были недостаточно ценными для того, чтобы приставлять к нам солдат.

Было совершенно невыносимо слушать про их бесконечные страхи. Я знала, что они были не в курсе того, за чем охотились алтамаруки, и что всё это было виной нашего отца. Но всё же я как можно чаще уходила бродить по дворцу. Я молилась в раме, наблюдала за тем, как крутятся горшки на тяжёлом гончарном круге из камня, или слушала стук металла во время ковки мечей. Но мне всё равно было тяжело.

Саалим не приходил ко мне, и я не звала его, несмотря на то, что очень этого хотела. Я не знала, какие у нас теперь отношения. Знал ли он об участии моей матери в бунте, о её смерти? Я начинала нервничать, думая о своей матери и о Саалиме. Я потеряла столько всего за такое короткое время. Теперь у меня остались только Тави, только Фироз. Я прижала ладонь к своему лбу, закрыла глаза и, сделав движение бёдрами, села на свой тюфяк.

Я задыхалась. Это было слишком. Мне надо было уйти из дворца.

Тави ничего не сказала, когда я встала. Остальные молча смотрели на меня, наверняка, считая меня идиоткой, или бессердечной, или эгоистичной, или какой угодно ещё, но меня это не заботило. Я не видела Фироза уже долгое время, и я скучала по нему.

Солнце уже почти начало садиться, и я не удивилась, когда увидела, что лавка Фироза пуста, поэтому я пошла к нему домой. Было крайне неприлично врываться к нему, но я была в отчаянии. Я хотела увидеть его улыбку, услышать разговоры о чём-то ещё. Я не хотела думать о маме. Я устала от алтамаруков и от их вмешательства в нашу жизнь. Меня измотала паника — хотя она и была объяснима.