ГЛАВА 20

Я неслась через поселение и думала только о Сабре. Моя родная сестра теперь жила в батахире и делала именно то, от чего пыталась убежать. Меня переполняла досада, она изливалась из пальцев моих рук и ног, проникала в песок и тянула меня вниз. Я продолжала идти, моё сердце громко колотилось в груди.

В каком-то доме заплакал ребенок, и уставшая мать заплакала, вторя ему. Боги, почему вокруг было столько горя?

Какой же я была дурой, пожелав провести некоторое время за пределами дворца. Я хотела убежать от мыслей о своём отце, о матери и о жизни в роли ахиры. Но, даже убежав из дворца в надежде избавиться от всего этого, я снова вернулась на то же место. Влияние моего отца проникало везде — из-за него Сабре приходилось ублажать других, чтобы прокормить себя, из-за него Фироз должен был в тайне любить Рашида и желать лучшей жизни, из-за него закрывали свои дома семьи, так как не чувствовали себя в безопасности. Он был тканью нашего поселения, и как бы я не хотела разорвать ее на клочки, я была не в силах этого сделать.

Конечно, я могла отказывать женихам и не исполнять отцовские правила. Но до какого предела? Грань, которую я могла переступить, была очень тонкая. Но я не могла предаться своим бунтарским настроениям, в противном случае меня ждала смерть. Несмотря на все те решения, которые я принимала и которыми могла полностью распоряжаться, я всё равно была связана оковами из шелка. Я не могла сбежать. Моя мать попыталась это сделать и умерла. Но, ни один мухами не выбрал бы ахиру со шрамами. Так что мне оставалось, чтобы получить свободу? Магия?

Мне нужно было что-то, всё что угодно, чтобы отвлечься от своей жизни и жестокого отца, который её контролировал. Что-то, что избавило бы меня от образа матери, лежащей в крови на песке; от ощущения непрошеных губ и рук на моём лице и теле; от скорбных лиц моих сестёр, когда они возвращались от гостя или узнавали о смерти брата, прислужницы или матери.

Мы должны были быть счастливыми и благодарными. Мы должны были ценить нашу жизнь в роли ахир. Но как бы мы не обманывали себя, мы не могли испытывать счастья от того, что нас сбывали точно драгоценные камни.

Мне хотелось чего-то, что я по-настоящему любила. Своей собственной жизни, где я могла делать выбор. Я не могла выносить эту жизнь в роли ахиры своего отца. Моя мать умерла, Рахима вышла замуж. Да, у меня оставалась ещё Тави, и, конечно же, другие сёстры. Я любила их, но разве ради них я осталась? Может быть, мне надо было поступить так же, как и моя мать? Она сказала мне не думать ни о ком, кроме себя. Могла ли я пожелать, чтобы всё это пропало? Я уже начала думать, что могла.

Но даже если бы я была готова набраться смелости, бросить своё будущее в объятия неизвестности и попросить у Мазиры свободы, я не знала, где сейчас был Саалим. Исполнит ли он мое желание, если я попрошу освобождения? Я могла использовать его из-за магии, так же, как и мой отец. Я могла позволить ему исполнить моё желание, а он бы вернулся в свой стеклянный дом, и остался бы там до конца своих дней.

Мои мысли кружились в водовороте. Я закричала и сжала руками ткань своей одежды, не давая панике начать изливаться из моих глаз и рта. Мне нужно было время и уединённое место. Мне хотелось оказаться подальше от этой чёртовой деревни, хотя бы на одно мгновение.

Остановившись на пустой улице, я закрыла глаза и прислонилась к массивному столбу. Я вспомнила о своих ощущениях в оазисе, о тех моментах, когда я наблюдала за горизонтом или за птицей, парящей в небе. Что случится, если я выйду погулять сегодня ночью в пустыню, где меня будут сопровождать только луна и звезды? Что если я выйду за периметр деревни и просто побегу? Я побегу до самой границы пустыни. А затем нырну в суровые воды из рассказов Рафаля и позволю им поглотить меня всю. Если они, вообще существовали.

Боги, как же я жаждала увидеть границу пустыни своими собственными глазами.

Моё дыхание замедлилось, а сердце успокоилось. Я всё ещё стояла, зажмурившись, не желая видеть ничего вокруг, кроме границы пустыни, кроме свободы.

Вдруг всё смолкло, словно мне закрыли уши плотным платком. Я открыла глаза.

Неестественная тишина накрыла деревню своим плащом. Воздух стал тихим, ветер больше не вздымал толстую ткань шатров, свисающую с деревянных остовов, прекратилось бормотание тихих голосов, рассказывающих друг другу свои секреты. Я развернулась в поисках причины, остановившей мир.

На другой стороне улицы Саалим прислонился к столбу, скрестив руки на груди. Он был в обличие джинна: его кожа переливалась в лунном свете, обнаженная грудь вздымалась и опускалась с каждым вдохом, его бедра плотно облегала повязка лазурного цвета. Он был похож на изящную статую, но именно его лицо привлекло моё внимание. В его золотых глазах была все та же темнота, которую я видела на пирушке, но на этот раз тени под его бровями стали заметнее, а взгляд был более угрюмым.

— Ты загадала желание, и я здесь, чтобы исполнить его, — сказал он через улицу, отвечая на мой немой вопрос.

— Желание? Какое желание?

— Увидеть границу пустыни.

Разве.

Так и есть.

— Ты можешь перенести меня туда?

У меня перехватило дыхание, глаза округлились. Я никогда не думала о том, что это возможно.

— Конечно, — он кивнул головой, — если ты этого хочешь.

— Да, — сказала я, не задумавшись ни на секунду. — Перенеси меня туда.

Он медленно поднял на меня свое лицо, в его взгляде читалось удивление. Я размотала свой платок, раскрыв лицо, так что теперь он прикрывал только мои плечи, после чего направилась к джинну и встала перед ним. Он осторожно развёл руки в стороны. Испугавшись, что если я начну колебаться, он изменит своё решение, я шагнула вперед и обняла его руками за талию.

В его объятиях я почувствовала себя цельной. Мне было так комфортно, что я ещё крепче прижала его к себе. Прильнув щекой к его груди, я вдохнула его теплый и пыльный запах с нотами жасмина Я хотела запомнить это ощущение, этот запах.

Он осторожно обхватил меня руками за плечи. Этот жест не был интимным. Саалим сделал это так, словно это было нужно, и я почувствовала себя отвергнутой. Ожидая, что земля начнет двигаться у нас под ногами, я закрыла глаза. Но я не почувствовала никакого движения воздуха. Ничего не произошло.

Я расслабила руки. Значит, он всё же передумал. Зачем же он пришёл? Только для того, чтобы дать мне надежду и посмотреть, что будет, если её забрать? Почувствовав стыд и злость, я разжала руки.

Он сделал глубокий вдох.

— Прости меня, Эмель, — прошептал он. И я услышала боль в его голосе. — За всё.

Наконец он крепко сжал меня руками.

Водоворот эмоций внутри меня резко остановился, и поскольку это было похоже на ветер, поднимающий меня вверх, я тут же начала падать. Из моих глаз потекли слезы, и я уткнулась лицом ему в грудь. Эти слёзы были вызваны тоской, печалью и облегчением, и они текли по моему лицу, орошая Саалима.

Он крепко держал меня, словно пытался не дать мне развалиться на части. И мне показалось, что, вероятно, именно это и случилось.

— О, Саалим, — проговорила я сквозь слезы. — Прости и ты меня.

Мы долго стояли так, вцепившись друг в друга, пока я не успокоилась и не почувствовала, что мир вокруг начал двигаться.

Земля у меня под ногами была тверже песка, дерева или ковров. Воздух был плотным и практически влажным, словно здесь недавно прошёл дождь. Незнакомые волнообразные звуки эхом раздавались вокруг меня. Дул тяжёлый прохладный ветер, который обволакивал меня и нёс с собой запах, который я сразу же узнала. Запах, с которым я была не знакома ранее.

Когда мои сандалии громко шлепнули о твёрдую землю, я отступила, покинув объятия Саалима. Но, чувствуя неуверенность, я всё же оставила одну руку у него на талии и огляделась.

Вокруг не было ничего. Мы были посреди тёмного неба, окруженные пустотой. Только два человека в бесконечности ночи.

Вскоре мои глаза привыкли к бледному серебряному свету месяца... Справа от себя я увидела огромное каменное сооружение, края которого казались белыми в лунном свете. Внимательно осмотрев его, я заметила, что оно было разрушено. Словно кусочки головоломки, его фрагменты лежали грудами вокруг огромного квадратного основания. На высоких башнях располагались круглые купола, но их асимметричное расположение говорило о том, что нескольких из них недоставало. Изящные колонны пáрами тянулись к зубчатым разрушенным стенам, поддерживая нависающие каменные своды. Недалеко от огромного разрушенного сооружения вдоль разбитых стен и потрескавшихся крыш возвышались отдельно стоящие колонны и арки.

Я стояла среди руин. Это была могила города, прямо как рассказывал Рафаль.

— Что... Где? — слова неслышно слетели с моих губ и превратились в громкий звук.

— Я перенёс тебя на границу пустыни, — сказал Саалим.

Он с тоской огляделся вокруг, всё ещё крепко сжимая моё плечо.

— Здесь пахнет тобой.

Казалось, он не удивился.

— Это был мой дом. Мадинат Алмулихи, — он посмотрел на упавшие камни. — Сейчас здесь только руины.

Я повернулась к Саалиму и озадаченно посмотрела на него.

— Что здесь случилось?

— Заносчивый принц уничтожил его, — он сделал вдох и продолжил. — Когда я был человеком, я жил среди этих улиц. Могу я показать тебе?

В его словах таилась грусть, но там было и что-то ещё. Он поднял руку и почесал щёку. Пока он говорил, его взгляд блуждал по мне, а пальцы самопроизвольно сжимались. Неужели он нервничал?

Я кивнула. Крепко держа меня за руку, он повёл меня по разрушенным улицам. Он описывал здания с широкими окнами и открытыми дверями, через которые внутрь залетал ветер. Он рассказывал о каменных улицах и гнедых лошадях, которые тащили за собой телеги. Он рассказывал о зелёном бархате, похожим на губку, который торчал из щелей между кирпичами и покрывал гигантские колонны, о вьющихся лианах, пробивающихся сквозь трещины в земле и поднимающихся по стенам домов. О белесых цветах, которые росли группами точно сорняки и распускали свои лепестки навстречу луне. Мы шли через останки Мадината Алмулихи, а Саалим своими словами оживлял погибший город.