— Если ты жил здесь, и теперь тут всё вот так... — я замолчала и задумалась. — Как долго ты уже живёшь жизнью джинна?

— Я уже сбился со счета.

Мою грудь сдавила печаль. Как же долго он пребывал в заточении в этой стеклянной клетке.

Он потянул меня к огромному сооружению, покрытому трещинами. Он назвал его дворцом. Даже в заброшенном состоянии дворец показался мне более величественным, чем дворец моего отца. Саалим рассказал мне, каким красочным был интерьер, про плитку на светло-серых кирпичах и про воду, которая текла из фонтанов и собиралась в резервуарах, выложенных этой плиткой. Он описывал могущественных, но добрых правителей, которые когда-то жили за этими стенами, и их детей, которые были дикими, испорченными и надменными.

Мы дошли до конца дороги, выложенной камнем, которая тянулась вдоль обветшалого дворца. Я посмотрела наверх на массивную стену с маленькими окнами в форме замочной скважины, пропускающими внутрь лунный свет. Отвернувшись от дворца, я посмотрела в ту сторону, куда вёл меня Саалим. Я остановилась, раскрыв рот, и прямо перед собой увидела источник непрекращающегося шума.

Саалим взглянул на меня с осторожной мальчишеской улыбкой. Он почувствовал мою неуверенность по тому, как крепко я сжимала его руку.

— А это море, — наконец сказал он.

Я с ужасом смотрела на то, каким огромным оно было, и мне стало интересно, насколько оно было мокрым.

— Это та самая сердитая вода?

Боги, Рафаль был прав. На границе пустыни и правда была вода. Ни один из мифов о границе пустыни не рассказывал о воде, в которой бурлила жизнь, и у которой был голос, кричащий в ночи. О ней упоминалось только в историях Рафаля.

Саалим засмеялся.

— Сердитая? Она не сердитая, Эмель. Она прекрасная.

Перед нами растянулась чёрная вода, которая встречалась со звездной ночью на горизонте. Она ритмично вздымалась, и это движение озарялось бледным свечением неба, отражение которого оставляло на поверхности воды дорожку из серебряных капель. Волны врезáлись и накатывали друг на друга, создавая белую хаотичную пену, освещаемую луной. Саалим был прав. Море не злилось.

Оно манило.

Саалим сошёл с дороги и направился к морю, нежно потянув меня за собой. С осторожностью и воодушевлением я последовала за ним. Мы спустились по разбитым каменным ступеням, ведущим к берегу. Если бы не морской ветер, который прорывался к крутым склонам, они были бы полностью покрыты песком. Закутавшись в свой платок, я медленно спускалась по лестнице, внимательно следя за своими ногами. Между каменными ступеньками группами росли небольшие цветы. Они дрожали на ветру.

Я наклонилась, желая рассмотреть их. У них были широкие длинные лепестки, окружавшие огромную круглую сердцевину. Их стебли росли из песка, а тонкие листья тянулись кверху, словно желая поддержать белые цветы.

— Красивые, — сказала я.

Саалим опустился на колени рядом со мной и нежно коснулся лепестков.

— Ночной жасмин, — сказал он. — Они раскрываются только ночью.
Он сжал стебель у основания и достал цветок из песка. Затем он убрал волосы с моего лица и заткнул цветок мне за ухо. Когда цветок оказался недалеко от моего носа, я уловила его запах — жасмин. Я улыбнулась, ответив на улыбку Саалима.

Дойдя до берега, Саалим указал на части разрушенного замка, которые упали с холма и были наполовину погребены на пляже. Недалеко от нас находился огромный купол в форме луковицы, морские волны ударялись о его поверхность, покрытую черепицей.

— Я подумал, что мы могли бы отдохнуть здесь, — сказал он.

Меня удивило то, как хорошо он знал эти руины.

— Ты часто сюда приходишь?

— Бывало.

— А больше нет?

— Больше нет. У меня нет необходимости бывать здесь. Я уже не так скучаю по этому месту.

Мы прошли по песку, и я взволнованно перевела взгляд с волн, которые подбирались слишком близко к нам, на грозное сооружение, в сторону которого мы направлялись. Мы подошли к его основанию, и нам открылось пещероподобное углубление, напоминающее пасть. Изогнутые стены не давали ветру проникать внутрь, из-за чего внутри скопился песок. Мы вошли внутрь.

Звук морской бездны отражался от сводов купола, и когда мы заговорили, наши голоса эхом раздались вокруг.

— Что это такое? — спросила я.

— Он откололся от дворца... это купол с одной из башен.

Он опустился на колени и начал сдвигать песок, создавая борозду. Он ни разу не взглянул на меня во время этого занятия. Он нервничал. Я озадаченно следила за тем, как он работает.

Через несколько секунд огромный волшебный огонь заполнил борозду. Я вся продрогла из-за мокрого морского воздуха, поэтому с благодарностью подошла ближе. Оранжевое свечение пламени освещало внутреннее пространство купола. Черные и белые ракушки и остатки длинных растений, принесенные морем, лежали на песке.

Я смотрела на разлетающиеся искры огня, завороженная тёплым светом. Джинн сидел рядом со мной, тепло его тела успокаивало меня ещё больше. Он протянул мне толстое голубое одеяло, которое материализовалось у него в руках. Я накинула его на плечи и продолжила смотреть на огонь перед собой, не зная, что сказать.

— Эмель, — произнёс джинн после долгой паузы. — Твоя мать... мне жаль.

Уставившись на свои пальцы, я сказала:

— Не знаю, что и думать. Меня разрывает между яростью, грустью и завистью.

— Завистью?

— Я завидую тому, что она оказалась достаточно смелой, чтобы бросить всё. Я никогда не смогу так.

— Не соглашусь. Я думаю, ты очень смелая.

Я улыбнулась.

— Почему ты злишься на неё?

— По той же причине, по которой я ей завидую. Она оставила своих детей, чтобы пойти за алтамаруками.

— Ааа, чтобы найти скрытую пустыню.

Я повернулась к нему.

— Они так отчаянно пытаются найти тебя, Саалим. Чтобы с твоей помощью обрести её.

— Я уже сказал тебе, что они меня не получат.

Я подумала о своём отце.

— Он использует тебя, словно ты никто.

Внутри меня всё перевернулось, и я сжала руки в кулаки.

— Он всегда так с тобой обращается? — спросила я, вспомнив о его одеждах, облитых вином.

Саалим посмотрел на браслеты на запястьях и на золотые вены на своих руках, которые сияли золотым светом в отблесках пламени.

— Это происходит редко, как правило, когда у него гости, которые могут это наблюдать...

— Он монстр.

Саалим посмотрел на меня с серьёзным видом и придвинулся ближе.

— Эмель, это я монстр. То, как я поступил с тобой в ту ночь... — его голос прозвучал тягостно, в нём слышались ноты самобичевания, а сам джинн вздрогнул, вспомнив о той ночи. — Я никогда не прощу себя за то, как я обошёлся с тобой.

— Перестань. Мы все совершаем ошибки. Я плохо обошлась с тобой в ту ночь, когда пошла к Омару. Я высказала тебе ужасные вещи. Ты разозлился, — я взяла его за руку. — Я простила тебя, поэтому, пожалуйста, прости себя и ты.

Проведя пальцами по его золотым браслетам, я поднесла его руку к своей щеке.

— Я знаю, что это сложно, — прошептала я, глубоко вдохнув запах жасмина и то, что, как я теперь понимала, было запахом моря, исходившим от него.

Он пах как Мадинат Алмулихи. Он пах своим домом.

Отпустив его руку, я осторожно дотронулась до его лица и провела пальцами по его виску, щеке и бороде. В ответ он убрал мою руку со своего лица и поцеловал мою ладонь. Мы смотрели друг на друга, освещенные оранжевым сиянием.

— Я должен тебе кое-что рассказать, — его голос дрожал.

Я выпрямила спину.

— Что такое? — я была не готова к очередным сюрпризам.

— Ты как-то спросила меня, почему я остался с Королём, с твоим отцом. Почему я не могу остановить время и жить где-то в другом месте.

Я держала руки Саалима в своих руках, ожидая ответа.

— Тогда я всё объяснил тебе, но это была ложь. Мне столько всего нужно тебе рассказать, — он сделал глубокий вдох и посмотрел на мерцание пламени.

— Хорошо, — я отпустила его руки, а свои руки сложила вместе, начав размышлять о том, что он мог мне рассказать. — Подожди, Саалим.

Он смущенно посмотрел на меня.

— Что бы ты ни собирался мне рассказать... — я сжала пальцы. — Если это очередные плохие новости... Вряд ли, я смогу это вынести.

Я закусила губу.

Он медленно кивнул.

— Надеюсь, что это ты сможешь вынести, — он продолжил. — Твоё рождение стало большой радостью во дворце. Твой отец любил Изру больше других жён. Думаю, она напоминала ему его первую жену, которую он потерял, потому что она была упрямой. В этом вы с ней очень похожи. Изра подарила ему прекрасную дочь, и это был великий подарок, который она могла ему дать. Сабра была тихим ребёнком, и она не тянулась к нёму, как другие дочери. Когда ты родилась, думаю, он возложил на тебя все свои надежды. Я был там, когда он назвал тебя. Эмель... На древнем языке это означает "стремление". Именно так он хотел назвать своего не рожденного ребенка, который умер вместе со своей матерью, если бы это оказалась девочка. Ты была для него особенной. Думаю, ты и сейчас особенная, именно поэтому он так на тебя злится. Он знал, что ты будешь его самой красивой дочерью, ведь твои глаза и твои волосы были такими тёмными, а сама ты была такой же милой и энергичной, как и твоя мать. Ты должна была стать очень влиятельной.

Он осторожно посмотрел на меня.

У меня сдавило горло при упоминании моей матери и Сабры.

— Я наблюдал за тем, как ты растешь. Ты была своевольным ребенком, — уголки его губ приподнялись. — Ты носилась из помещения в помещение, беззаботно бегая по дворцу своего отца. Он позволял тебе то, что не позволял никому из своих детей. И когда ты превратилась в женщину, Эмель, и начала свои тренировки, чтобы стать ахирой, твоя красота не знала равных. Как и твоё упрямство, — он ухмыльнулся.— Если бы кто-то внимательно присмотрелся к тебе, он бы заметил, что твои обязанности ахиры угнетали тебя, но всё же ты справлялась великолепно, — он протянул руку и с грустью в глазах дотронулся до моей щеки. — В роли ахиры ты была на высоте, — он прижал свою руку к моей груди, — но это была не ты. Так же как и этот цветок, — он коснулся пальцами цветка у меня за ухом, — ты цвела ночью. Каждый раз, когда тебя вызывали во дворец, ты была королевой, красивой и элегантной. Но ты также была хрупкой. Ты закрывалась с каждым днём, отчаянно защищая себя. Ты надеялась на нечто большее.