Глава 3

— Почему ты взял её с собой? — требовательно спрашивает Короткая Стрижка.

Они стоят примерно в пяти шагах от внедорожника, пока мы ждём, когда вертолёт будет готов к нашему полёту. Они, должно быть, думают, что я не слышу их из-за шума вертолетного двигателя. Хотелось бы сказать им, что я не глухая, но вместо этого я вздрагиваю от волнения в голосе Рассела.

— Потому что я не мог оставить её там, — холодно отвечает Данте. — И я не обязан отчитываться перед тобой, Рассел. Я могу делать всё, что захочу, и ты будешь делать то, что я скажу.

Телохранитель задерживает взгляд на Данте, прежде чем он поворачивается на пятках и уходит, чтобы поговорить с начальником экипажа вертолета.

Честно говоря, я впечатлена тем, насколько быстро летный экипаж добрался до нас.

Мы ехали всего полчаса, прежде чем вертолет встретил нас на дороге, опустившись рядом с нами. Мы съехали на обочину, и теперь, спустя десять минут, мы собираемся сесть на борт вертолёта. Это нереально. Просто невероятно.

И если бы моя мама узнала о том, что я собираюсь отправиться в островное государство с кем-то, кого я едва знаю, у неё бы случился сердечный приступ. Как бы то ни было, сигнала сотовой связи по-прежнему нет, поэтому пока я в безопасности. В конце концов, я с сыном премьер-министра.

Данте возвращается к тому месту, где я прислонилась к машине, его широко разведённые плечи такие сильные и такие отвлекающие. Он небрежно улыбается, и по нему не скажешь, что он только что участвовал в небольшой словесной перебранке с его массивным телохранителем.

— Ты в порядке? — вежливо спрашивает он. — Тебе что-нибудь нужно?

Я качаю головой.

— Мне нужно позвонить родителям, прежде чем они убьют меня. Но, кроме этого, я в порядке.

Данте кивает.

— Сотовые сети перегружены, потому что все люди, находящиеся в этой области, пытаются дозвониться своим близким. Когда мы окажемся в Кабрере, я уверен, сети будут свободны. Тогда ты сможешь позвонить им.

— Хорошо, — отвечаю я, теребя ремешок своей сумки. Небрежная красота Данте — это не то, к чему я привыкла. Он всё ещё заставляет мой язык завязываться узел. И вряд ли это скоро изменится.

— Ты расстроена тем, что я взял тебя с собой? — спрашивает Данте, его лоб морщится в беспокойстве. — Я не хотел причинить тебе никаких проблем с твоими родителями. Просто мы не знали, что произошло в аэропорту. Я думал, что это террористы, и что-то внутри меня подсказало мне, что я не могу оставить тебя там.

— Ты думал, что это террористы, — повторяю я в замешательстве. — А это не так?

Данте качает головой.

— Летчик вертолета сказал мне, что в Гренландии извергается вулкан. Его пепел разносится ветром и разрушает самолеты. Он всасывается в их двигатели и забивает их. Аэропорты по всей Европе закрыты.

— Будет ли безопасно лететь на вертолёте? — нервно спрашиваю я, мысленно представляя огненную катастрофу. Возможно, я всё равно умру. От этой мысли мой пульс ускоряется.

Данте успокаивает меня:

— Да. Это безопасно. У вертолетов нет реактивных двигателей, которые могут забиться, так что с нами всё будет в порядке, — он смотри на меня. — Обещаю.

В этот момент пилот движется к нам, чтобы сообщить, что он готов, и мы быстро забираемся в кабину. Данте протягивает мне руку и помогает взойти на борт, как будто мы принц и принцесса. Его манеры идеальны. Его мать должна гордиться им.

— Все будет хорошо, — повторяет Данте, похлопывая меня по плечу.

Я такой ребенок. Я знаю это. Но перед лицом того, что мы только что видели пару часов назад, я на 99.999% уверена, что мой ужас оправдан.

Второй пилот вручает нам наушники, которые все мы надеваем и садимся на наши места. Это самый большой вертолет, который я когда-либо видела, достаточно большой, чтобы разместить всех телохранителей Данте.

Эта мысль заставляет меня снова сглотнуть. У Данте есть телохранители. Он — моя полная противоположность, обратный полюс на измерителе значимости жизней.

Я застёгиваю ремень безопасности и закрываю глаза. Внезапно я ощущаю его дыхание на моей щеке и его губы рядом с моим ухом.

— Я обещаю, всё будет хорошо.

Все в вертолете могут это слышать, потому что ко всем нашим наушникам прикреплены микрофоны. Мои щёки покрываются румянцем. Теперь все знают, что я большой ребенок. Отлично.

— Люди в том самолёте. Они все мертвы?

Тишина на борту становится мне ответом. С печальным лицом Данте склоняется ко мне:

— Да, это так.

Дыхание замерзает в моём горле, когда я вспоминаю треск горящего самолёта. И куклу без лица.

Я закрываю глаза, но я всё ещё вижу их образы.

Данте протягивает руку и сжимает мою ладонь.

Идеально.

По-настоящему, на этот раз.

Я чувствую, как мое сердце начинает трепетать от его близости и от того, как его прохладная рука ощущается в моей. И тут я чувствую себя глупо. Просто потому, что я — провинциальная девчонка с фермы, не значит, что я должна выставлять себя дурой перед этим парнем. У меня должно быть чувство собственного достоинства. Я не собираюсь заискивать перед ним. Он — миллиардер. И красивый. Вероятно, он привык к тому, что девушки бегут к нему по первому зову. И я решительно не собираюсь быть одной из них.

Я высвобождаю свою руку из его ладоней и наклоняю голову к окну. Я решаю не смотреть на его отражение, в частности, потому что чувствую на себе его взгляд.

Я сжимаю глаза, когда двигатель начинает реветь, и мы, дрожа, отрываемся от земли, а затем поднимаемся к небу, словно моторизованная птица.

Я думаю, что у меня может случиться сердечный приступ, и на этот раз, когда Данте сжимает мою руку, я сжимаю её в ответ. К черту попытки казаться непреступной! Это продолжалось всего три минуты. Я — открытая книга в плане эмоций, и не собираюсь ничего менять ради того, чтобы выглядеть круто.

Ни для одного парня, ни по какой-либо причине.

Гул вертолета исчезает в моем подсознании, когда я закрываю глаза и пытаюсь представить, что я где-то в воздухе, но на высоте не более пятнадцати тысяч футов.

Я сосредотачиваюсь на своей любимой мечте, в которой я возвращаюсь из Лондона в конце лета, гламурная и потрясающе великолепная, и каждая девушка в моей школе завидует мне, когда Квинн МакКейн приглашает меня на вечеринку, потому что не может сопротивляться моему очарованию.

Эй, это моя мечта. Я могу мечтать, о чём захочу.

Дело в том, что лицо Квинна заменяется у меня в голове на лицо Данте.

То, что я безумно увлечена Квинном с тех пор, как мы вместе пошли в детский сад, о чём-то да говорит.

Все мои мечты в течение одиннадцати лет были только о нём. Я очень верный мечтатель. И внезапно мне кажется, что я обманываю своего воображаемого бойфренда, парня, который мог бы им стать в реальности, но который встречается с моей лучшей подругой Беккой в ​​течение последних двух лет. И нет. Бекка понятия не имеет, что я тайно влюблена в её парня. Это секрет, который я сохранила от неё.

Я очищаю голову от суматошных мыслей и вместо этого сосредотачиваюсь на том, чтобы не думать об этом. Я сосредотачиваюсь на темноте и чувствую, что засыпаю.

Я не уверен, как долго я сплю. Но мои глаза открываются, и я вижу Данте, наблюдающего за мной. Я мгновенно смущаюсь и всерьез надеюсь, что я не сделала ничего ужасного во сне.

— Мне нравится имя Риз, — говорит Данте, как бы случайно озвучивая свои мысли. И опять все в вертолете это слышат, так как мы все на одной частоте. Мой румянец возвращается с удвоенной силой.

— Спасибо, — отвечаю я, не глядя на него, пытаясь уменьшить красноту моих щёк.

— Как твои родители его выбрали? — спрашивает он, глядя на меня с интересом. Я выпрямлюсь на своем сиденье и снова смотрю на его отражение в окне. Я считаю, что безопаснее смотреть на его отражение, а не в его поразительно голубые глаза. Это помогает мне сдерживаться.

И мне нужно всё моё остроумие, чтобы ответить на данный вопрос.

— У моего отца был любимчик в бейсбольном Зале славы, Пи Ви Риз, — говорю я. — Он играл за Доджерс давным-давно (Прим. пер.: американский профессиональный бейсболист, выступавший в Главной лиге бейсбола за клуб «Бруклин/Лос-Анджелес Доджерс» с 1940 по 1958 год; десятикратный участник матчей всех звёзд, Риз семь раз помогал «Доджерс» завоевать титул чемпиона Национальной лиги). У моего отца есть подписанный бейсбольный мяч, который дал ему его дедушка. Ты смотришь бейсбол?

Он качает головой:

— Нет. Но я играл в него, когда был ребенком.

— Ну, это одна из вещей, которыми мой отец живет и дышит, когда он не работает, — объясняю я. — Так что, естественно, он назвал меня в честь своего героя. Но, как я уже говорила, он ожидал мальчика. Я стала неожиданностью.

Данте серьезно смотрит на меня, и я не могу не повернуться, чтобы встретить его взгляд. В результате моё сердце начинает стучать так громко, что я боюсь, что оно будет слышно через микрофон.

— Да, — соглашается он. — Ты настоящая неожиданность.

Что, чёрт возьми, он имеет в виду?

Но у меня нет времени об этом задуматься, потому что Данте смотрит в окно и начинает описывать в деталях поистине потрясающий вид под нами. И когда я наклоняюсь к окну и смотрю, я задыхаюсь от красоты внизу. Это так великолепно, что эффективно снимает мой страх перед полетом.

— Где мы? — с трепетом спрашиваю я. Это намного лучше, чем быть в тоскливом, дождливом Лондоне.

Пейзаж прекрасен. Внизу так много песчано-белых зданий, и я вижу даже отсюда, какие они древние. Сельская местность усеяна домами, зеленью и скалами. Вокруг сияет океан. Я никогда не видела столь прекрасного места.

— Это земля богов, — рассказывает мне Данте. — Греция. Смотри, — указывает он, — это Акрополь. А что там? Это Пантеон — храм, сделанный для богини Афины пару тысяч лет назад.

— Ничего себе, — вздыхаю я, глядя на историю, развернувшуюся подо мной. — У Соединенных Штатов такой истории нет. Мы такая юная страна по сравнению с Грецией.