На втором году обучения академия остается для вас направляющим и совещательным органом. В реальной жизни будет так: вас командируют на предприятие, где изучаете принципы работы, анализируете и выдаете собственные советы по улучшению. После оценки и благословения со стороны академии, вы наделяетесь генеральскими полномочиями и следите за реализацией вашей теории на практике. Почему именно молодым управленцам наши стратегические заказчики доверяют столь ответственную миссию, вам должно быть понятно. Стране нужны ваш свежий взгляд и ваши дерзновенные идеи. Мы говорили об этом еще на вводной лекции в начале обучения. Наша страна готовится к великим переменам, и мы обязаны молодежь подготовить к навигации и управлению штурвалом корабля.
2
— Послушай, Юрик, сынок, или внучок, как хочешь, как тебе удобней… Пока ты не уехал в командировку, на практику… Да я сам тебе всё подготовлю, усиление подключу и документы выправлю, так что максимально упрощу задачу.
— Кого на этот раз спасать?
— Ты что, уже готов?
— Как говорит великий и ужасный Михаил Маньевич: «Нам только давай, если, конечно, красивая женщина».
— В том-то и дело, что не женщина, и не красивая, а старый толстый мужик.
— Опять некондиция? Так кто это?
— Да есть один человек, как говорится, муж непростой судьбы. И душевно он тоже неоднозначен. Но, понимаешь, он свой! Это отец Виктории, бывший муж моей доченьки, так что… сам понимаешь. Вот адрес. Это квартира его мамы. Теперь-то ее нет, и он как-то живет один. А может не один, выяснишь заодно. А задача у нас такая: вернуть жене мужа, а дочке — отца. Время тебе — не больше трех дней.
— Подозреваю, вы меня подписываете на трехдневный запой?
— И что такого? У тебя еще вся печень впереди. Ничего, ничего, справишься! Заодно семью восстановишь и друга приобретешь.
Дом потенциального тестя снаружи выглядел вполне прилично. Изнутри оказался древней развалиной, с ржавыми трубами, гниющим деревом, ободранными стенами. Разумеется, при входе в такое жилище, пришельца окутывает ностальгически-головокружительный аромат, настоянный на кошачьих метках, жаренном с томатом луке, сапожной ваксе, нафталине и папиросном дыме. Перед тем, как занести ногу на первую ступень лестницы, даже остановился, вдохнул и не мог надышаться этим ужасным, до боли приятным воздухом. Перед глазами, как у приговоренного на эшафоте, пронеслись картинки из детства. Незнакомый человек, встреча с которым предстояла, стал родным и желанным.
Поднялся на третий этаж, позвонил в дверь, обитую стареньким дерматином, в глазке мелькнул проблеск, дверь распахнулась. Хозяин, покачивая округлой спиной, уже удалялся в глубину жилища, как бы приглашая следовать его примеру. К аромату лестницы примешался запах перегара. Паркетный пол не блистал чистотой, поэтому снимать туфли не стал, да и все тапочки, имеющиеся в доме, были на хозяине.
— Здравствуйте, уважаемый Федор Иванович, позвольте представиться: ваш будущий зять Юрий.
— Принес чего? — вяло рыкнул хозяин, усевшись к рабочему столу у окна.
— Если вы имеете ввиду, спиртосодержащие жидкости, то у меня тут целый ассортимент. — Я открыл портфель и чуть наклонил к сидящему, тот метнул на звонкое содержимое взыскующий взор и кивнул на соседний стул.
— А какая с-с-с-в-в… какой… чудесный человек прислал тебя ко мне, в столь грустный день моей жизни? …Э-э-э Юра…
— Сразу два человека: ваша дочка Вика и тесть Илья Сергеевич, более известный мировому сообществу как «деда» или «академик».
— Ладно, — снова понуро кивнул мужчина, открыл настольный бар, достал пару толстых рюмок из литого стекла, — тогда начнем вот с этой беленькой.
С трудом преодолев отвращение, я отпил из своей рюмки, поставил на стол и откинулся на спинку мягкого стула из довоенного гарнитура. Федор Иванович следом за первой погнал еще парочку полусоток, задумчиво крякнул, порылся в свертке из магазина, выбрал бутерброд с сервелатом и жадно проглотил, почти не жуя. Наступила тишина, которую нарушали только тиканье настенных часов и пыхтенье будущего тестя.
— И не надейся, — проворчал хозяин, — это уже давно не Густав Беккер, а всего-то Сейко. Позор на мои седины…
— Да ничего, — успокоил я его, — все-равно культурненько, а главное, время верное показывают и тикают, да так приятно. А у меня первые часы, — я засучил манжет рубашки, — вот эти «командирские». Конечно, они по сравнению с Беккером, как «москвич» рядом с «роллс-ройсом», но тоже тикают. Гм-гм…
Снова повисла тишина. Хозяин принялся жевать следующий бутерброд с окороком, а я плавно вертел головой, осматривая помещение. Мне тут всё нравилось: и потрескавшиеся по углам обои под цвет выцветшим занавескам на окне, и множество книг на стеллажах, и двухтумбовый стол с чернильным прибором и резным баром и даже ворчливый хозяин, который, кажется, оживал на глазах и даже стал проявлять двигательную активность. Он оказался весьма уютным человеком, явным добряком, весь такой округлый, лысоватый, стеснительный, в очках с роговой оправой и толстыми линзами. При явном похмелье, чисто выбрит, ногти подрезаны, рубашка под стареньким кардиганом свежая, белая, крахмальная, отливающая синевой.
— И зачем они тебе? — проворчал он тихо. — Ну, эти, как их… дамы и старик?
— Да вот, считаю по наивности и простоте, что мне их Господь дал. Зачем? Думаю, чтобы любить и спасать.
— Я тоже так думал поначалу. А когда жена нашла себе другого, а меня турнула за ненадобностью… Ну ты понял, да?
— Пытаюсь, из всех сил.
— Думаешь, они с тобой не сделают того же?
— Уже пробовали, — сознался я нехотя. — Только удалось всё исправить. Во всяком случае, сейчас обе дамы пребывают в мире и благополучии.
— И как тебе это удалось? — подался он ко мне.
— Конечно, не просто так, не сразу с разбегу, но по благословению и не без помощи духовных сил.
— Колдун, что ли? — отшатнулся он от меня.
— Фу, как можно! — отшатнулся от него я. — С помощью Божией, конечно! — Указал я на иконы в углу, с потухшей лампадой. Поднялся, подошел к лампаде, обнаружил в чаше масло, зажег фитилек. — Не возражаете? — получив вялый взмах рукой, продолжил: — Не знаете разве, что ваш тесть и ваша дочь — оба пришли в Церковь нашу православную… И сотворили там вечерю любви. Кстати то, что ваши жена, дочка и тесть до сих пор живы-здоровы и, заметьте, воссоединились — это главный итог нашей духовной деятельности.
— У нас с Валькой…
— С кем, простите?
— Ну, с этой… которая изначально Варвара… она так себя называла — Валентина. Стеснялась имени своего. Так тоже с духовной составляющей все было нормально: театр, кино, книги, компании центровые, даже диссиденты были… И мама в церковь ходила и говорила, что молилась о нашем здравии — ничего не помогло. Самое интересное, что мама во время нашего разрыва с Валькой, прости, с Варей — да… Так вот она была на её стороне! Так и говорила — тюфяк ты недоразвитый! Я взял себя за горло, занялся карьерой, защитил диссертацию, стал эСэНэСом, руководил лабораторией. Думал, вырасту до нужного уровня, и Валька одумается и вернется. А потом, наш НИИ сократили, нас — на улицу, я даже торговлей занимался… Мама от нервов умерла, не выдержало сердце… Я устроился на фирму торговую — друг позвал, там и работаю, если это можно так назвать. Сейчас вот фирма реорганизуется, меняет обличье, а меня в отпуск отправили. Вот и «отпускаюсь», как видишь, ниже плинтуса…
— Простите, Федор Иванович…
— Давай на «ты» и Федор, ладно?
— Ладно, а вы…, ты, что же семейную жизнь свою не пробовал наладить? Ну там, я не знаю, жениться еще раз? Да просто какую-нибудь женщину завести, чтобы заботилась, кормила, стирала?..
— Если ты познакомился с моей женой, с моей дочкой, — задумчиво продолжил он, — то, должен был понять, что только они могут нас бросать, а нам это не дано. Кажется, в старинных книгах, — он ткнул пальцем в сторону стеллажей, — это называется «любовь».
— И не только в книгах, — кивнул я сокрушенно, — и не только в старину, но и сейчас так называется, и живет и умирать не собирается. Обещаю!
— Слушай, как тебя, Юра, — шлепнул он меня по колену, — а ты, кажется, парнишка ничего! Ты это сейчас серьезно?
— Куда уж серьезней! — улыбнулся я. — Ведь мы все — хотим того или нет — служим Богу Любви, который нам это богатство и дарит. А что за жизнь без любви? — так, медленное загнивание. Да еще с весьма печальной перспективой, после того.
— Удивительно! — Хлопнул Федор по столу мягкой рукой. — Я вот сейчас гляжу на тебя, слушаю, а передо мной вся моя жизнь проходит, день за днем. Ты, вроде бы, совершенно чужой человек, а уже и не чужой, а как бы и родной! Ты послушай, послушай! — Он заерзал на сиденье и подался ко мне. — Знаешь, что я сейчас увидел? Да! Моя жизнь была непутевой, неправильной, я сам какой-то неказистый, толстый, лысый — Но!.. Ведь, что оказывается? — Он поднял палец к потолку. — А то, что жизнь моя, жизнь наша — она, как солнцем, все эти годы освещалась любовью! Да, нашей неправильной, хилой, уродливой — но любовью! И это прекрасно! И это то, что давало силы жить, работать, стремиться! — Он вонзил взор подслеповатых глаз в мою переносицу. — И тебя сюда прислала ко мне любовь. И ты здесь, как ее носитель, как восстановитель, что ли… А теперь выкладывай всё как есть, как на духу — давай! Мне теперь ничего не страшно! Что? Пришло время помирать? Нужно перед этим покаяться, приготовиться? Говори!
— Наоборот, из «сени смертней» тебе предлагается вернуться в лоно Отчей любви! Да, покаяться, да, просить прощения, — но для того, чтобы очиститься и начать новую жизнь, осмысленную, спасительную, прекрасную! Там, — я показал рукой за окно, — тебя ждет семья. Не обещаю, что они прямо так сразу, бросятся тебе на шею. Скорей всего, предстоит большая работа духовного и душевного свойства, но в любом случае, мы обречены на успех в самом высоком смысле слова! Одно тебе обещаю — во мне ты уже нашел истинного друга. И еще — «деда с внучкой» тебя любят и ждут к себе! Ну, а с Варварой Ильиничной тебе придется потрудиться. Но ты прав — эта женщина из тех, кого любят всю жизнь. Она — ого-го какая! Харизмы, огня, силищи душевной — этого добра у нее на гвардейский полк хватит. С ней не соскучишься.