— Юра, дорогой ты мой друг, — чуть не завыл я от боли, — ну как жить в этой стае гиен! Как не свихнуться?

— Так, спокойствие, только спокойствие, как говаривал Карлсон. — Он уже улыбался, только чуть печально. — Знаешь, в чем смысл прививки?

— Примерно, — кивнул я. — Это когда вкалывают ослабленный штамм вируса, пациент болеет в мягкой форме, зато потом на всю жизнь — иммунитет.

— Вот, вот, — закивал Юра, доставая телефон из кармана пиджака. — Мы сейчас тебя прививать будем. — И в трубку, включив громкую связь: — Пограничник Денис? Знаешь, кто звонит?

— Догадываюсь, — протянул абонент.

— Не улавливаю должного уважения в голосе, — проскрипел Юра. — Давай, второй дубль: кто звонит?

— Простите, босс, вы меня застали врасплох, сейчас на балкон выйду. Слушаю внимательно.

— Другое дело! Слушай вводную. Нам с Платоном необходимо прямо сейчас попасть на прием к господину Вальдману.

— Так у него же сегодня бал в мотеле «Суздаль», там иностранцев, как грязи!

— Забирайся на крышу нашей «фермы», там нас ожидает вертолет. Мы скоро будем!

Честно сказать, мне эта идея не очень понравилась. Только ни думать, ни соображать времени не осталось — картинки замелькали, как в калейдоскопе: автомобиль, итальянский бутик, примерка двух костюмов, часов, галстуков, ботинок; лифт на крышу, вертолет, заспанный Дэн в смокинге, легкий сон под стрекот винта, на подлете к Суздалю кофе…

Мне приходилось бывать в мотеле, но я его не узнал: отделка совсем не та, что в советские времена, разве только деревянная крыша осталась, да и публика, как в голливудском кино. Дамы поголовно в вечерних платьях ослепляют сверканием бриллиантов и зубов, мужчины с прямой спиной, динамики гремят нечто ужасно техногенное. Юра протянул музыкантам диск и рявкнул в микрофон: «В древнем русском городе прилично слушать русское ностальгическое!» — чем сразу привлек внимание. Под стон, который у нас песней зовется, группы «Воскресенье» «Научи меня жить» меня закружила высокая дама с вырезами на спине и груди, с тяжелым бриллиантовым колье на шее.

— Вы с кем пришли? — спросила она, растягивая слова.

— Я? Вон, с той тетечкой, — указал подбородком на официантку в кокошнике, с подносом, уставленным бокалами с шампанским.

— Вы не попросите у своей тети бокал для меня?

— Любите халяву? Простите, мне в туалет нужно.

— Мне с вами за компанию можно?

— Не думаю, что это прилично.

— Вы просто не знаете, как красиво я умею это делать.

— Платон, иди сюда, — вскричал Юра, — у нас весело! Только старушку с собой не бери, тут помоложе есть.

— Фу, какой противный мальчишка! — вздохнула дама, взглянув на моего друга.

Проходя мимо официантки в кокошнике, я указал на даму и попросил напоить ее напитком с подноса.

— Познакомься, Платон, это мой приятель Вальдман, мультимиллионер, масон, подлец, вор, и самое главное, по-русски ни слова, говори ему что хочешь, только улыбается и кланяется как китайский болванчик.

Я пожал холодную костлявую руку и оглянулся:

— Где же обещанные молодые?

— Где Дэн, там ищи.

В кресле полулежал пограничник, его окружал цветник из юных девушек. Не успел подойти, Дэн указал на одну из девиц:

— Берите вот эту, босс, она дочь колбасного короля, к тому же отлично танцует. Танец живота.

— Платон, друг, и ты в этом гадюшнике! — Меня схватил за руку Семён, он же Малой, он же Сем-сан.

— Ты здесь с Эрикой? — спросил я.

— В Тулу со своим самоваром? Не шути так. Да она тут половину народу перережет, из ревности.

— Платон, ты посмотри, кто тут у нас за порядком следит! — Юра подвел ко мне монархиста Степана — вот кому я обрадовался.

— Да я тут, чтобы предупредить, — глухо отозвался Степан. — Давайте выйдем на балкон. Поговорить надо.

На просторной террасе кроме человека в черном костюме никого не было.

— Это мой боец, — сказал Степан. — Значит так, Юра и Платон, сегодня ночью здесь будет жарко. Вам лучше срочно уехать. Сем-сан здесь вроде смотрящего, за ним наблюдение, он тебя, Юра, пасёт, возможно постарается устранить. Не думаю, что у него что-либо получится, но осторожность не помешает. Оставляйте Дэна, я его прикрою, а сами — сию же секунду домой. И, Юра, я серьезно — Сем-сан тебя не оставит в покое, это не от него исходит, это его заказчики из Японии тебя заказали. Как вернусь домой, мы с тобой разработаем операцию прикрытия, надо тебя защитить. Ты нам еще ох, как нужен! Всё, бойцы, в рассыпную!

Мы с Юрой спустились по лестнице с балкона на отмостку, прошли по газону в сторону вертолета. Я на прощание оглянулся. Дама, с которой я танцевал под песню «Научи меня жить», прижалась лбом к витринному стеклу и плакала. Вот и получил прививку — иммунитет на всю жизнь.

— Да, ладно тебе грустить! — В кабине вертолета Юра хлопнул меня по колену. — Мы еще повоюем! Главный бой — впереди!

— Думаешь, эти люди обречены?

— Ну не все! Кого-то Степан, как он сказал, прикроет, а кому-то позволит друг друга самоуничтожить. Обычная практика в таких операциях. Да не волнуйся ты. Главный бой — впереди.

Наша стрекоза взмыла в черное небо в россыпи звезд, я взглянул на освещенный яркими огнями мотель, блеснула вода в речке, огибающей сооружение, откинулся на сиденье и уснул безмятежно, как дитя.

Прощание

Нет, весь я не умру

А. Пушкин

Идти по лесу было насколько приятно, настолько тревожно. Я жадно вдыхал острый запах влажной земли, под ногами похрустывали сухие ветви, листья берез и осин и еловая хвоя удивительно бережно хлестали по щекам, обдавая каплями влаги. С неба ниспадал дождевой прозрачный туман. Лучи солнца, выходящего из-за легких туч, высвечивали на объемном полотне поднебесья радуги — они вспыхивали там и тут, гасли, сгорая, вновь рождались и умирали. Подозревал, что иду на казнь, или на похороны, а в голове звучали слова Верлена из песни культового диска Тухманова (ох, сколько же шороху он натворил!..):

Я шел, печаль свою сопровождая. Над озером, средь ив плакучих тая, вставал туман, как призрак самого отчаянья.

Во всяком случае, это лучше, чем похоронный марш Шопена, который в детстве наводил на меня смертную тоску. Тогда многие наши родители умирали, не дожив и до сорока, жизнь осиротевших друзей наших менялась далеко не в лучшую сторону — и да, я боялся смерти, ненавидел её, желал как-то уйти от неё, обмануть, перехитрить, победить. Может поэтому слова Пушкина: «Нет, весь я не умру — душа в заветной лире Мой прах переживёт и тлeнья убежит» — вселяли в меня надежду на бессмертье, насколько безумную, настолько светлую. Эта схватка со смертью и привела меня в Православие.

Однако, вот и наш ДОТ. Давненько здесь не был. Снаружи почти ничего не изменилось, разве что деревья подросли, но тропинка наша, по которой мы сюда прибегали, также протоптана, как и всегда. Тяжелая дверь открылась, на пороге стоял Юра, наш бессменный командир, торжественный, ироничный, дружелюбный. Внутри бункера горел свет, стены отделаны дубовыми панелями, под ногами линолеум, а под рабочим столом — даже ковер. В голове принеслось: «Где всё начиналось, там и закончится».

— Помнишь наш разговор после Святой земли у тебя дома?

— Конечно. Ты хочешь сказать…

— Да, кажется, время пришло.

— Боишься?

— Нет, Платон, никогда я не был так спокоен, как сейчас.

— А что, нельзя этого как-то избежать, или хотя бы отодвинуть?

— Нет, Платон, надо, чтобы все случилось именно сейчас. Мы с тобой сейчас в перекрестии сразу нескольких прицелов. Я тебя вывожу из операции, вывожу за линию огня. Ты нужен для продолжения нашего дела. Только так я могу обеспечить твою безопасность, твое будущее и твоей семьи. Ну ладно, друг, долгие проводы — лишние слезы. Прости меня, если обидел. Прости и прощай. Иди и не оглядывайся, и ни в коем случае не возвращайся назад. Так надо. Прощай.

— Прости и ты меня, Юра. Прощай.

Выхожу из бункера, закрываю тяжелую дверь. Иду по лесу, едва передвигаю ногами. На душе камень, в голове — пусто. Нет чувства потери, нет ощущения трагизма, иду будто плыву по течению.

За спиной раздался громкий взрыв, земля под ногами содрогнулась, в спину ударила взрывная волна, в небо сорвались птицы, испуганно закричали, с деревьев на меня обрушилась дождевая вода, она пахнет листьями. Иду, не оглядываясь, иду, чтобы никогда сюда не вернуться. Так надо.

Око тайфуна

Перед нашими взорами развертывается

это круглое отверстие, которое и заставило

назвать все явление «глазом» тайфуна.

Над этим кратером видно голубое небо,

лазурное небо летнего пляжа, напоминающее

о радости и отдыхе, и животворное солнце,

бросающее свои лучи почти вертикально.

Французский летчик Пьер Андре Молэн

Глаз бури, око тайфуна — это область покоя внутри тропического урагана, это когда снаружи ревет ветер, а над центром покоя и тишины сияет чистое синее небо, порхают птицы, жужжат пчелки и слышно, как растет трава. Оглядываясь на тот сравнительно короткий отрезок жизни, который довелось провести на полуострове, вижу себя, вижу всех нас, оказавшихся здесь, — именно в центре небесного покоя. Не знаю, сколько времени отпущено мне, отпущено всем нам, только проживаю каждый миг насколько возможно глубоко. …И пусть где-то за горизонтом ревет ураганный ветер, пусть земля содрогается, а люди предаются самым неистовым страстям — всех примирить не удастся — нам бы только подышать свежим воздухом, напоённым ароматом цветов, и передохнуть перед боем…

«И вечный бой! Покой нам только снится», — твердил частенько сквозь зубы мой друг Юра из любимого Блока. Он был воин, впрочем, почему был, в жизни таких парней случаются столь чудесные превращения, из забытых — в славные, из мертвых — в живые.

Взять хотя бы того дядечку, что проживает под стеклянной крышей — на досуге покопался в сети, сверил его нынешнюю внешность с той, что в прошлом обошла криминальные и силовые медиа-просторы — и вот предварительный результат: мой сосед, скорей всего, тот самый Лёха Черногорский, что наводил ужас по обе стороны криминальных баррикад. Благодаря звериному чутью, сверхчувствительному встроенному в мозг радару, он предчувствовал приближение опасности, подобно Хемингуэю, за десять километров распознавал запах хищника — и, бросив всё, уходил, сбегал, растворялся. И поныне спорят силовики, знавшие его лично, бандиты, авторитетов которых «завалил» сей неуловимый Джо — жив он или не очень. Видимо, зная приемы спецслужб, не особенно доверяют фотографиям застреленного Лёхи, экспертизам и заверениям спецагентов. Не удивлюсь, если окажется, что вежливый добродушный сосед до сих пор в строю, до сих пор выполняет сверхсекретные задания, лишь слегка изменив личность. Да и что там особо менять — внешне-то он такой обычный, что и глазу не за что зацепиться. Таких тысячи — а он один на сто миллионов.