Потянув из кармана тяжелую перчатку, Митя сжал зубы: «Ничего, ничего я тебе говорить не буду!» – промелькнула и канула куда-то отчаянная мысль. Ему было страшно. Очень страшно…

Перчатка намертво застряла в кармане. Митя дергал ее, дергал… Хохотали девчонки, кривлялся Иголкин, орал что-то потерявший терпение Мишган… Хрясь! – уголок кармана неожиданно порвался и большая, пальчатая, похожая на грязный кленовый лист перчатка вырвалась на свободу, взлетела в воздух и звучно шмякнулась о мишгановское лицо…

– Я это… – Митя с трудом ворочал языком. – Я тебя… на дуэль! Вызываю!

Над асфальтовым пятачком возле будки вдруг воцарилась тишина. Братья Володины на всякий случай подошли к ошалело моргающему глазами Мишгану. Иголкин замер с открытым ртом. Тяпа и сидящие на скамейке девчонки таращились на Митю.

– Ах ты… – Мишган задохнулся и кинулся вперед. Дыня и Тыква, словно услышав команду «фас!», ринулись к Мите, сбили с ног…

– Ат-ставить! – звучно проскрежетал знакомый голос. Черная долговязая фигура шагнула из кустов и, помахивая тростью, приблизилась…

– Это что же такое, судари, тут происходит? – граф подошел вплотную к лежащему на асфальте Мите, нетерпеливо постучал тростью по спине сидящего верхом на нем Дыни.

– Э, мужи-ик… – Мишган подпустил в голос «братвовой» серьезности. – Шагал бы ты отсюдова… А то…

Шутки кончились. Компания сгрудилась вокруг Торлецкого, позабыв о Мите.

– Вали давай, заступник… – набычился Тяпа. Иголкин, демонстративно сунув руку в карман, начал заходить сбоку. Мишган, ободренный поддержкой, ринулся в наступление:

– Ну чё, не понял?! Чё, глухой?!

– Вижу, понятия благородства и порядочности вам, молодые люди, неведомы… – с искренней грустью проскрипел граф и вдруг словно взорвался серией быстрых движений. Загремела упавшая трость, шляпа улетела далеко в сторону, отброшенный плащ черным вороном воспарил над асфальтом, и не успел он еще упасть, как Мишган, Дыня и Иголкин разлетелись в разные стороны!

Сделав длинный, стелющийся шаг вперед, граф ловко дал подножку набегавшему на него Тыкве, а Тяпа, вдруг оставшийся один на один с неизвестным и явно грозным противником, попятился, выставив перед собой руки…

Девчонки завизжали, и Митя, к тому времени уже вставший на ноги, понял, что напугала их не драка, драк-то они видели немало, а зеленоглазый граф Торлецкий, в несколько секунд разрушивший легенду о крутизне Калача-младшего и его бригады…

Первой застучала каблучками Вичка Жемчугова, следом за ней бросился наутек Иголкин. Тяпа и братья ретировались последними, и возле будки остались только прижавшийся к беленым кирпичам Мишган, побледневшая Светка Теплякова и Митя с графом.

– Ну-с… – Торлецкий не спеша подобрал плащ, шляпу и трость, повернулся к Мишгану. – Вам, насколько я знаю, был сделан вызов? Вы намерены его принять?

– А? Чё? – потрясенный, тот никак не мог прийти в себя. Светка неожиданно бросилась к Мишгану, что-то быстро зашептала ему на ухо…

– С этим, что ли? – скривил тот лицо, ткнув пальцем в сторону переминающегося с ноги на ногу Мити. – С этим буду… Э, Кар-Карыч! Ща я тебя урою!

– Ну, Дмитрий Карлович, вперед! – негромко подбодрил Митю граф, отступая в сторону. – Вес у вас примерно равный, так что все в руце божьей… И помните о том, чему я вас учил!

Митя сделал шаг навстречу Мишгану, сжал кулаки… Нет, не так! Граф учил – начиная с мизинца, по очереди…

Бам! – в голове у Мити зазвенело. Мишган времени на то, чтобы подумать, как надо сжимать кулаки, не тратил, сразу засветив противнику в ухо.

Вместе с болью неожиданно прошел и страх. Митя вцепился в куртку Мишгана, дернул, локтем прикрылся от удара и, точно на тренировке с графом, сделал подсечку, свалив соперника на землю.

Тот попытался вырваться, отчаянно скребя ногами, но Митя уже оседлал поверженного противника и вдруг совершенно неожиданно начал кулаками бить лежащего Мишгана по лицу, бить сильно, со злостью, с остервенением:

– Н-на! Н-на, сволочь! Получи! Н-на! За Светку! За Стаса! За Николая Петровича! За всех!!

Кровь ударила Мите в голову. Его кто-то колотил маленькими слабыми кулачками по спине, кто-то пытался остановить и оттащить… Зажав разбитое лицо руками, ревел в голос, пуская сквозь пальцы кровавые пузыри, Мишган.

– Все!.. – выдохнул Митя, резко вскочил, и у него закружилась голова.

Над поверженным Мишганом склонилась рыдающая Светка с мобилкой в руке. Невозмутимый граф подошел к Мите, положил ему руку на плечо:

– Э-э-э… В некотором роде поздравляю, Дмитрий Карлович!

– С чем? – вскинулся Митя.

– Только что в вас пробудился долгие годы скрывавший свою истинную суть боевой дух. Я – старый эзотерист и, поверьте, знаю, о чем говорю…

Митя усмехнулся и вдруг поймал себя на том, что такой жесткой, злой усмешки у него раньше не было. «Возможно, Торлецкий прав», – подумал он и сказал:

– Пойдемте, Федор Анатольевич…

– К сожалению, нам придется еще некоторое время поучаствовать в этом в чем-то даже увлекательном спектакле. Мадемуазель Теплякова – я правильно понял? – посредством великого изобретения, называемого в народе «мобилой», вызвала сюда старшего брата вашего противника. Да-да, того самого бандита по прозвищу Калач, о котором вы мне говорили. Вы же понимаете, Дмитрий Карлович, мы как люди чести обязаны его дождаться…

Долго ждать не пришлось. Мишган еще не перестал всхлипывать, уткнувшись лицом куда-то в Светкины колени, как, взвизгнув тормозами, к трансформаторной будке подлетела знакомая Мите «бэха» Калача. Поодаль притормозил «галенваген» с охраной.

Прошедший жестокую школу жизни в местах не столь отдаленных, мишгановский брат ситуацию оценил с одного взгляда.

– Братан, ты живой там? – крикнул он Мишгану, вылезая из машины.

– Это все он! Вон тот, длинный! – поросенком завизжал Мишган, вдруг оттолкнул ахнувшую Светку и бросился к брату. – Грохни его! Грохни!

– Длинный, значит… – недобро усмехаясь, протянул Калач-старший, вынимая из кармана большой плоский пистолет. – Был длинный, станет короткий…

– Ну-ну… – неожиданно в тон ему протянул граф, вынимая свой блестящий «Смит-и-Вессон», потом поднял на бандита свои как-то по-особенному ярко вспыхнувшие глаза.

– Слышь, ты это… – Калач, посмотрев на Торлецкого, заметно вздрогнул и принялся запихивать пистолет обратно в карман, прижимая к себе свободной рукой брата. – Ладно, проехали. Пацаны подрались – эко дело. Злее будут… Все, разошлись, убери волыну.

Торлецкий, хмыкнув, сунул револьвер обратно за обшлаг плаща, кивнул Мите:

– Ну что ж, идемте, Дмитрий Карлович… Дело, так или иначе, сделано!

Митя повернулся и пошел следом за графом, слыша, как за спиной хлопнули два раза дверцы «бэхи», как возник и быстро удалился звук ворчащего мотора.

В наступившей тишине были хорошо слышны всхлипывания одиноко сидящей на краешке скамейки Светки Тепляковой, но Митя почему-то не стал оборачиваться…

– Дмитрий Карлович, я вижу, вы не веселы… Странно, по логике вещей, вы должны праздновать победу! Или вас беспокоит странная симпатия мадемуазель Тепляковой? Бросьте, женщины такого склада всегда выбирают лидеров, так что у вас еще все впереди…

– Нет… – отрицательно помотал головой Митя, смывая с рукава куртки грязь. – Ничего у нас впереди не будет. Мне она такая не нужна…

Граф и Митя сидели в круглой комнате. Торлецкий дул третий стакан чаю, Митя потихоньку приводил себя в порядок. Пора было уже двигаться домой, получать заслуженный нагоняй за несъеденный обед, за непропылесосенные ковры и за нарушение маминого приказа сидеть дома. Но отчего-то Мите очень не хотелось покидать графское подземелье, и он все оттягивал и оттягивал момент прощания.

Это произошло внезапно. Первым заволновался граф. Он вскочил, бросился к ящику с саркофагом, откинул крышку…

Тоненький, еде уловимый свист («Так свистит вспышка в фотоаппаратах, когда накапливает энергию», – подумал Митя) перешел в шипение, кожу словно бы закололи тысячи иголочек, но это было очень мимолетное ощущение. Вдруг запахло озоном, как перед грозой, и перед потрясенным Митей возник колышущийся в воздухе дымный человеческий силуэт.