– Да не могу я сильнее! – выкрикнул Митя, отскакивая от графа. Тот сделал молниеносный выпад, махнул рукой, и у Мити перед глазами поплыли разноцветные круги…
– Защита! Где защита? – сокрушенно простонал граф, останавливаясь. Он усадил пошатывающегося Митю на стул, брызнул в лицо воды:
– Ну что, очнулись? Н-да… Похоже, Дмитрий Карлович, бокс вам не дается…
– Д-да, Федор Анатольевич, не дается… – кивнул Митя.
– Ну ничего! – воодушевился граф. – Попробуем самбо. Это – чудеснейшее средство для противостояния любому противнику, и вы сейчас в этом убедитесь!
Борьба Мите далась намного лучше бокса. Уже спустя полчаса он лихо швырнул графа на пол первым освоенным приемом – боковой подсечкой, и довольный своим учеником Торлецкий объявил перерыв…
Тренировку они закончили к трем. Митя в глубине души тешил себя надеждой, что граф не станет настаивать на немедленной дуэли, или, как про себя называл это Митя, махаловке. Но Федор Анатольевич Торлецкий, видимо, был не из тех, кто откладывал дело в долгий ящик.
После легкого перекусона, состоявшего из бутербродов с копченой колбасой и сыром, а также непременного чая, до которого граф оказался большим охотником, Торлецкий решительно спросил:
– В каком часу, Дмитрий Карлович, нам лучше выступать, дабы застать наших недругов врасплох?
У Мити от слова «наших» потеплело на душе, но одновременно похолодело где-то в желудке, и он заплетающимся языком пробормотал:
– Они обычно часа в четыре… У трансформаторной будки собираются… Рядом со школой… Только это… Дождь же сегодня, не придут они…
Последнюю фразу Митя выговорил с откровенной надеждой, но граф радостно потер руки:
– Дождь, по счастью, давно закончился…
Заметив удивленный Митин взгляд, Торлецкий объяснил:
– Помимо бессмертия я после… м-м-м… известных вам событий приобрел множество всевозможных удивительных способностей, и в том числе замечательную чувствительность к погоде. Даже находясь здесь, в подземелье, я отлично знаю, что дождь прекратился и вряд ли возобновится в течение трех ближайших дней… Итак, далеко ли до этой… трансформаторной, правильно? будки?
– Минут пятнадцать… – обреченно пробурчал Митя.
– Вот и отлично, значит, уже можно собираться. Не люблю, знаете ли, медлить да сомневаться!
С этими словами граф потащил Митю в спальню, где весь простенок занимал огромный, темной полировки, старинный гардероб.
– Дмитрий Карлович, как вы заметили, на поверхности я бываю редко, поэтому прошу вас выступить в роли эксперта – как мне одеться, дабы не привлекать излишнего внимания?
Митя озадаченно хмыкнул – если у тебя глаза светят ярче, чем зеленый сигнал светофора, какая уж тут разница, во что ты одет…
Граф тем временем распахнул тяжелые резные створки гардероба, и потрясенный Митя увидел тесный ряд разнообразных нарядов – от шитого золотом мундира с блестящими эполетами до парадного кителя полковника Советской армии, украшенного аксельбантом.
– Это все ваше?..
– Ну, в некотором роде… – уклончиво ответил Торлецкий и, приблизившись, постарался запихнуть в глубины гардероба черный кургузый мундирчик с серебряным черепом и V-образной нашивкой-птичкой на рукаве… Митя видел такой в каком-то фильме, но в каком и на ком – вспомнить он не смог, однако сделал вывод: граф вовсе не так прост, как кажется…
После недолгих примерок они остановились на черном кожаном плаще («Трофей, в таких щеголяли пилоты германского „Люфтваффе“»! – пояснил граф) и высоких английских ботинках для верховой езды («О, эти ботинки мне подарил лорд Паунд перед стипль-чезом в Корнуолле!»). Светящиеся глаза Торлецкого скрылись под широкими полями уже знакомой Мите шляпы, а довершила экипировку графа тяжелая черная трость.
Наконец, выудив откуда-то вчерашний «Смит-и-Вессон», вычищенный и заряженный, граф положил револьвер во внутренний карман и объявил, что он готов и можно выступать.
Митя накинул куртку и двинулся следом за воинственным графом, в душе, чего уж там скрывать, отчаянно боясь того, что их ожидало…
Наверное, со стороны они представляли довольно смешную пару: долговязый, под два метра, граф в наглухо застегнутом черном кожане с поднятым воротником и натянутой на самые уши шляпе. А рядом – семенящий Митя: кургузая курточка, потертые джинсы, вихры торчат в разные стороны…
«Главное – не встретить знакомых. Если маме расскажут, что меня видели рядом с… с черным человеком, то все…» – грустно думал Митя, поглядывая на невозмутимого графа.
Пройдя по парковой аллее, они выбрались из Терлеции на улицу, названную в честь неких неизвестных Мите Металлургов, и углубились во дворы – так можно было добраться до трансформаторной будки за школой самой короткой дорогой, избегая людных мест.
Они уже почти дошли – осталось лишь обогнуть серую панельку-пятиэтажку и пролезть через дыру в школьном заборе, как вдруг из-за угла навстречу Мите и графу вылетел взлохмаченный Гранд, а следом – Самойка, Ирка Самойлова собственной персоной…
– Ой, Митя, привет! – она радостно заулыбалась, шикнула на странно поскуливавшего пса. – А ты откуда тут?
– Много будешь знать – скоро состаришься… – буркнул Митя, норовя прошмыгнуть мимо любопытной Самойки. И прошмыгнул бы, да граф некстати влез со своей вежливостью. Он шаркнул ногой:
– Сударыня, прошу! – отодвигаясь в сторону, церемонно поклонился и привычным жестом снял шляпу…
Гранд взвыл, Самойка ойкнула, прикрыв рот… Изумрудные глаза Торлецкого галантно сияли в легком сумраке, царившем под недооблетевшими ясенями.
Митя ухватил Торлецкого за рукав и потащил за собой, на бегу крикнув Самойке:
– Потом, я потом все… Только ты не говори… Слышишь, Ирка, никому не говори!!
Отдышался Митя только возле школьного забора. Граф задумчиво вертел в руках трость, потом проскрипел:
– Н-да-с… Собаки меня всегда… недолюбливали, увы… Эта юная мадмуазель ваша знакомая, Дмитрий Карлович?
– Угу… – промычал Митя. – Ирка Самойлова, одноклассница… Теперь разболтает, что я… что мы…
– Хм… А мне она показалась довольно милой и вполне разумной девушкой… – не согласился Торлецкий.
– Да вообще-то Ирка хорошая… – неожиданно для себя самого выдал Митя и тут же покраснел. Чтобы сменить тему, он указал рукой на выгнутые в разные стороны прутья забора, видневшиеся среди кустов:
– Вот, пришли мы. Тут эта будка… Слышите, голоса?
Сквозь привычные городские шумы до Мити и графа и впрямь долетели ломающийся басок Иголкина, хрипловатый хохоток Вички Жемчуговой и уверенно растягивающий слова резкий голос Мишгана…
– Ну, Дмитрий Карлович, голубчик, желаю вам стойкости и удачи. И помните – если только эти мерзавцы попытаются атаковать вас всей шайкой, я немедленно вмешаюсь! – граф, согнувшись в три погибели, спрятался за кусты, росшие у забора. Митя кивнул, проскользнув через дырку, сунул руки в карманы и на деревянных ногах двинулся к трансформаторной будке, возле которой вокруг скамейки двигались знакомые фигуры.
Его заметили издали.
– О, Кар-Карыч! – удивленно протянул Тяпа и толкнул Мишгана в плечо. Тот повернулся, а следом на Митю уставилась и вся остальная компания – Дыня, Тыква, Иголкин, Светка Теплякова, Вичка… Для полного комплекта не хватало только Дашки Стеценко.
– Эй, ботаник! – противным голосом крикнул Иголкин. – Цветочки цветут? Чё молчишь?
– Погоди… – Мишган неожиданно остановил приятеля, поднялся со спинки скамейки, на которой восседал, шагнул к подошедшему Мите:
– Здорово, Кар-Карыч… Задания сделал?
По плану, разработанному графом, Митя должен был молча подойти к Мишгану и швырнуть ему в лицо старую графскую перчатку («Саксонская кожа, эти перчатки достались мне вместе с мотоциклом «Чезет» в сорок четвертом…»).
Митя замешкался… Мишган смотрел на него в упор, и в его глазах читалась злость, настоящая, мужская злость на него, на Митю.
– Чего молчишь, язык схавал?