— Пусть это будет, как поцелуи… — шепчу я то ли ему, то ли самой себе. — Пусть это будет… так, будто я нечто большее, чем просто развлечение.

Он ничего не говорит. Только ещё сильнее вцепляется в меня руками. А я ещё сильнее вцепляюсь в него.

Мы теряемся друг в друге. Остаются только тела, вздохи, стоны, ласки. И всё хорошо. Мы касаемся друг друга везде, изучая, кусая, царапая, убивая, разрушая, чтобы возродиться вновь в нежных объятьях. Мы двигаемся, потеем, меняемся местами, сдаёмся без боя. И я как будто делаю это впервые, несмотря на все те годы, когда ко мне прикасались другие. Будто я не знала, что это на самом деле такое. Потому что до этого самого дня я не знала, на что способно одно ласковое движение. Один-единственный поцелуй. Не знала, что такое дрожать от желания, не знала, как это — отключить голову, потерять счёт времени, позабыть про весь мир, когда между двумя людьми не остаётся свободного пространства.

Я не знала, что значит взорваться, распасться, раствориться, забыться, будто это тело мне не принадлежит.

Я не знала, каково это, когда кто-то кончает, но продолжает целовать, обнимать, утыкаться носом в твоё плечо. Раньше, когда всё заканчивалось, я пыталась отстраниться. Но пока Артмаэль дышит мне в шею, я могу только провести пальцами по его волосам и закрыть глаза. И в этот самый момент наши липкие тела вовсе не кажутся мне чем-то отвратительным.

Мы остаёмся лежать так, молча, тяжело дыша, пытаясь успокоить сердцебиение, долго-долго обнимая друг друга.

— Можно… я останусь? — шепчет он слабым голосом.

Открываю глаза и вижу перед собой потолок, а затем смотрю на него, всё ещё прижимающегося щекой к моему плечу. Глажу его волосы.

— Останешься?.. Спать? Здесь?

Он медленно приподнимается. Словно боится отказа. Будто сомневается в своих словах.

Не могу сдержать улыбку. Никто прежде не хотел остаться ночевать со мной.

Никогда ещё я не просыпалась рядом с кем-то.

— Можешь.

Артмаэль поднимает голову, но я не даю ему вставить слово.

Мы снова целуемся.

Хотя бы на одну ночь мы можем притвориться, что за пределами этой кровати ничего не существует.

АРТМАЭЛЬ Я просыпаюсь утром с первым лучами солнца, но с чувством, что закрыл глаза всего несколько минут назад.

Знаю, что пора вставать, одеваться и идти завтракать. Но я позволяю себе ещё несколько секунд поваляться в этом состоянии полудрёмы, наслаждаясь теплом простыней и тела, льнущего ко мне. Тела девушки, которую я крепко прижимаю к себе, как это делал всю ночь. Мои пальцы скользят по нежной коже её спины и останавливаются на изгибе бёдер.

Открываю глаза. Линн лежит щекой на моей груди, а её взлохмаченные волосы щекочут мне шею. Её грудь поднимается и опускается под ровный ритм дыхания, а обнажённое тело, прижатое к моему, кажется таким же естественным, как биение сердца. Мы не отстранялись друг от друга всё это время, и мне дико хочется, чтобы так было и дальше. Остаться здесь навсегда, в этой комнате, вдали от всего остального мира, только вдвоём — разве не прекрасно? Здесь мы можем быть теми, кем хотим. Здесь прошлое не имеет значения. Разве она не сказала, что мой поцелуй подарил ей умиротворение? Я был первым, с кем она это испытала. Улыбаюсь, не в силах поверить своему счастью. Мне… невероятно повезло. Такой бред. Ну просто глупость. Но это ощущение не проходит, даже когда сны сменяются явью.

Она просыпается, но чары всё равно не развеиваются до конца. Возможно, потому что она ничего не говорит. Или потому что наши взгляды встречаются, и она просто улыбается, ещё сонно, рассеянно. Мы не ищем друг друга, потому что уже нашли ночью. Её губы касаются моей груди — там, где бьётся сердце, после чего она снова прижимается щекой. Мой пульс учащается.

Я не против помолчать ещё немного.

Можно мы просто останемся здесь? Я не выпущу её из этой комнаты, пока она не научится любить саму себя. Пока не полюбит меня. Забудем про Сильфос, корону, Кенана, тех людей, которых он послал за ней… Даже про Хасана, его лекарство и некромантов в Башне. Разве это плохо?

Наверное, это всё же не то, чего я бы хотел для нас. Не хочу прятаться, скрываться. Прошлая ночь не отменяет всё то, чем мы занимались до этого вместе, и всё хорошее, что у нас было: мои приключения, её торговые дела.

Запускаю пальцы в её спутанные пряди.

— Доброе утро… — я произношу это шёпотом, почти испуганно. Но ничего не меняется. Мы не рассыпаемся в пыль. Не превращаемся в лягушек. И даже здание не рушится. Напротив, её объятья становятся ещё более реальными, более крепкими.

Я замечаю, как у неё пробегают мурашки по коже, хотя здесь совсем не холодно.

— Доброе утро, принц.

Поднимаю пальцами её подбородок, чтобы она посмотрела на меня. Наши глаза встречаются — всего на мгновение, потому что в следующее это делают наши губы. И в этот миг я будто заново переживаю всё, через что мы прошли ночью. Все поцелуи, которые до сих пор кажутся всего лишь сном. Мои пальцы вновь возобновляют путь по её телу, повторяя то, что делали ещё несколько часов назад, перед тем как мы уснули.

Мне требуется вся моя сила воли, чтобы оторваться от её губ.

— Хорошо поспала?

— Не помню, когда последний раз спала так хорошо, — отвечает Линн с лёгкой, расслабленной улыбкой.

Она поднимает ладонь и нежно проводит по моей щеке. Вновь я чувствую приятное покалывание желания внизу живота. Она не сводит с меня глаз, и думаю, что я тоже не в силах это сделать.

На её губах играет озорная улыбка, что окончательно сражает меня наповал.

— Даже несмотря на то, что ты стонешь и разговариваешь во сне, — ехидно добавляет она.

Стремительно краснею.

— Неправда.

— Правда-правда. Насмехаешься над Жаком и рассказываешь о великом герое Сильфоса, слава о котором разнесётся даже за пределы нашего мира.

Она закатывает глаза, но мне нравится, как она шутит и смеётся, пускай и надо мной (хотя вслух я в этом не признаюсь).

— Я не настолько… — запинаюсь. Я собирался сказать «самовлюблённый» или «высокомерный», но передумал. — Ладно, может, так оно и есть. Но не во сне.

Я раньше не обращал внимания на этот блеск в глазах, когда она подкалывает меня. Она всегда так смотрела, когда подшучивала надо мной? Как же я этого не замечал? Может, потому что её глаза ещё никогда не были так близко… — Да-да, ты именно «настолько». И теперь, когда я знаю, что тебя это смущает, буду дразнить при любой возможности.

— Ничего меня не смущает, — отвечаю, принимая гордый вид. Но щёки всё равно горят. — Просто… Мне бы не хотелось разговаривать во сне. Мало ли что я могу выболтать… Хотя что такого я мог бы «выболтать»? Потираю подбородок. Что может быть более неловким, чем признаться ей в любви? Я до сих пор не знаю, как у меня это получилось. Наверное, я был сильно пьян, потому что до этого я не был готов в этом признаться даже самому себе.

— Например? — настаивает она, словно читает мои мысли.

— Не знаю, но ты должна мне пообещать, что не станешь продавать государственные тайны, которые я могу случайно выдать во сне, — бормочу, глядя в потолок.

Она смеётся.

— Это был бы неплохой товар. Я бы тогда могла… Она так внезапно замолкает, что я перевожу на неё взгляд. С удивлением замечаю, что она покраснела. Приподнимаюсь на локте, и Линн перекатывается на спину, слегка отодвигаясь.

— Ты же не подумываешь об этом всерьёз, правда? — напрягаюсь я.

— Нет! — она утыкается лицом в подушку, будто не знает, куда ей деться. — Просто ты сказал это так, будто мы ещё не раз будем спать вместе… Мой рот непроизвольно приоткрывается. Конечно, я сказал это без задней мысли. Наверное, так вышло, потому что мне правда хотелось бы этого. Знаю, что между нами нет серьёзных отношений, но мне очень понравилось проснуться этим утром рядом с ней.

— А ты… не хочешь? — бормочу я.

Она колеблется. Может, она задумалась о том же, о чём и я. Спустя целую вечность она немного приподнимается. И хотя её щёки больше не розовеют, мне всё равно кажется, что она взволнована.

— Я была бы только рада… Моё сердце делает кувырок в груди. Поднимаюсь и разворачиваюсь к ней спиной, чтобы она не видела, как мои губы расплылись в улыбке, а глаза вспыхнули. В этот момент я забыл, как дышать.

Из всех мужчин Маравильи я, наверное, сам глупый, раз так реагирую на её слова.

И при этом самый счастливый.

— На небе ни тучки, отличный день для конной прогулки! — восклицаю я, подойдя к окну.

— Знаешь, для скачек вовсе не обязательно покидать постель… Разворачиваюсь с ухмылкой. При виде неё, лежащей на животе среди простыней, у меня пересыхает в горле. Она обнимает подушку и кокетливо улыбается, глядя на меня снизу вверх. Обнажённая и, очевидно, читающая мои мысли.

— Это очень заманчивая идея… Подхожу к ней и наклоняюсь. Она тянется к моим губам. Я, не раздумывая, целую её, попутно стягивая одеяло.

* * * Так странно вновь продолжать путешествие как ни в чём не бывало. Будто всё как всегда, а произошедшее вчера было всего лишь сном.

Солнечный день, ясное небо, мы едем на лошадях по пыльной дороге, мало что оставляющей воображению. По пути ни с кем не встречаемся — возможно, потому что сейчас полдень и слишком жарко для поездок. Хасан что-то лепечет, обрадованный, что Линн всё-таки поехала с нами дальше, без каких-либо вопросов. Можно было подумать, что он весь из себя такой тактичный, если бы в итоге он не спросил: — Так, значит, вы теперь… ну, вместе?

Задумавшись ненадолго, решаю не вмешиваться в их разговор, чтобы не нарваться на проблемы. Притворяюсь, что ничего не услышал. Просто смотрю вперёд на дорогу. Она здесь прямая, без каких-либо поворотов, так что выходит, что я тупо смотрю перед собой. Редкие деревья разбавляют пейзаж, где в основном одна только трава, и мне бы очень хотелось остановиться в прохладной тени одного из них.

Отличный день, чтобы ехать молча.