Я жду, выжидая, пока сообщение не начнется снова.

«Р», а потом точка, тире, тире. Это буква «W». Последняя буква- тире, точка, тире, точка — это буква «С».

PWC?

Любой человек с половиной мозговой клетки и отцом в армии знает, что такое PWC: действовать с осторожностью.

Хмм. Что-то вроде любовного свидания? Приглашение? Предупреждение? В моей постели тепло, и здесь гораздо суше, чем снаружи. В любую другую ночь мне было бы любопытно узнать об этом послании и о том, что оно означает, что я не смогла бы остановиться; мне пришлось бы улизнуть и посмотреть, какие непристойные встречи происходят в лабиринте, но сегодня мой собственный инстинкт самосохранения говорит мне, что мне гораздо безопаснее там, где нахожусь, защищенная от летящих обломков, штормовых ветров, ледяного дождя и переохлаждения.

Когда я собираюсь снова попробовать свою дыхательную технику, мои веки трепещут... и свет начинает мигать снова, с совершенно новым сообщением:

Т... Ы...

Б… О… И… Ш… С… Я

С… Т… И… Л… Л… У… О… Т… Е… Р

?

Свет гаснет, и на этот раз насовсем.

Какого черта? Я вскакиваю с кровати. Дождь идет так сильно, даже хуже, чем раньше, накатывая на окно потоками, что я больше даже не могу видеть лабиринт. Все, что я вижу, брошенная перчатка, вызов кого-то, ожидающего там, в темноте. Для меня.

— Нееет, — стону я. — Вы, должно быть, шутите.

Благодаря спешной эвакуации из Тель-Авива, у меня не было времени купить новую одежду, прежде чем меня погрузили на тот транспортник. У меня нет с собой пальто. Ни одного, которое могло бы обеспечить хоть какую-то защиту от шторма, бушующего снаружи. Когда я выхожу из парадной двери, натягивая свою легкую, слишком тонкую куртку-бомбер, радуюсь, что по крайней мере, мои ноги должны остаться сухими в моих Док Мартинсах. Дождь бьет мне прямо в лицо, ледяной и шокирующий, выталкивая из моего рта цепочку ругательств, когда я наклоняю голову, продвигаясь вперед, в водоворот.

Ветер срывает с меня капюшон и треплет волосы вокруг головы. Хотя мне не нужно беспокоиться о том, что он слишком долго будет летать вокруг моего лица. К тому времени, как я добралась до угла здания, они уже насквозь промокли и прилипли к моему черепу.

— Это гребаное безумие, — шиплю я, пробегая трусцой по периметру школы, изо всех сил стараясь удержаться на ногах, когда меня заносит в болото грязи, которое когда-то было границей розового сада.

Каждая секунда кажется мне минутой. Расстояние от стены за пределами комнаты доктора Фитцпатрика до входа в лабиринт растягивается, увеличивается с каждым моим шагом вместо того, чтобы становиться короче, и я задаюсь вопросом, не сошла ли я с ума, черт возьми.

Это не очень хорошая идея.

Это ужасная идея.

Никто не знает, куда я отправилась. Я расшифровала гребаное сообщение азбукой Морзе посреди ночи, на стене своей спальни и, как упрямая идиотка, решила доказать, что я не трусиха, вместо того чтобы остаться там, где было безопасно и тепло. Кто так делает, черт возьми?

«Тупые девчонки в фильмах ужасов», — сообщает мне голос отца. «Те, глупые, кто в конечном итоге умирают, а их части тела разбросаны по лужайке».

— Я не спрашивала твоего мнения, спасибо, отец, — рычу я, стискивая зубы, когда ледяной порыв ветра швыряет мне в лицо капли дождевой воды.

У входа в лабиринт я подумываю повернуть назад. На долгую секунду даю себе возможность развернуться. Чтобы вернуться в относительную защиту моей комнаты. Потом я вспоминаю о ноже, торчащем из моей кровати, и смеюсь над этой мыслью. Моя комната небезопасна. А я уже промокла до костей. Мои икры покрыты грязью. И кто-то ждет меня в этом лабиринте, вероятно, человек, ответственный за уничтожение моих вещей, и я хочу встретиться с ними лицом к лицу. Я хочу встретиться лицом к лицу с Рэном, потому что уже знаю, что это он послал сообщение.

Если я столкнусь с ним лицом к лицу, то смогу пресечь все это в зародыше. Я разберусь с ситуацией в лоб, а разве не этому учил меня мой отец?

Никогда не беги от врага, Элоди. Никогда не показывай им свою спину. Любой признак слабости будет твоим окончательным падением. Самые прославленные генералы в истории всегда встречали силу силой.

Однако я понимаю, насколько это неразумно. Мне следовало бы оставить записку с просьбой выгравировать на моем надгробии что-нибудь содержательное и осуждающее: «Она жила безрассудно и умерла точно также. Дай ей бог мудрости сделать лучший выбор в загробной жизни».

От вида лабиринта из окна моей спальни меня всегда передергивало. Мне не нравилось смотреть на него, но я заставила себя наметить смутный маршрут к его центру. Налево, налево, направо. Прямо, налево, направо, направо, затем крутой поворот, потом налево, потом еще раз направо. Мои зубы стучат, яростно сталкиваясь друг с другом, когда я пытаюсь следовать инструкциям, которые я запомнила. Стены изгороди высокие, зловещие и внушительные; такое ощущение, что из них ко мне тянутся руки, хватают меня, тянут за одежду, пытаются втащить в острые, плотные стены лабиринта. Это всего лишь блуждающие ветки и сучья, цепляющиеся за мою куртку и тонкий хлопок пижамных штанов, но я не могу избавиться от ужасной паники, поднимающейся во мне, что я не выберусь живой из этой богом забытой полосы препятствий.

Вскоре я так разволновалась, что даже не представляю, в какую сторону мне надо идти. Я чувствую, как разочарование моего отца распространяется от самого Ближнего Востока. Он бы не заблудился в этом кошмарном месте. Он бы пробил бульдозером себе дорогу сквозь эти чертовы стены, вооруженный и готовый встретить любую опасность, ожидающую его в самом сердце.

Я не слишком беспокоюсь о том, что заблудилась. Знаю, что если буду продолжать поворачиваться в одном и том же направлении снова и снова, то в конце концов достигну его центральной точки. Вот что я делаю, сворачивая налево на каждом перекрестке или развилке дороги, подметки моих ботинок хрустят по гравию, и я стараюсь успокоить свои нервы.

Паника убьет тебя быстрее, чем все остальное.

Паника убьет тебя быстрее, чем все остальное.

Паника убьет тебя быстрее, чем все остальное.

Так мне говорил мой старый инструктор по серфингу, когда мы жили в Южной Африке. Я повторяю это снова и снова, как мантру, вбивая слова в свой мозг, заставляя их чувствовать себя правдивыми. Мне просто нужно сохранять спокойствие.

— Твою мать!

Прямо над головой раздается раскат грома, и я чуть не выпрыгиваю прямо из своей кожи. Сила его вибрирует внутри моего тела, отдаваясь эхом в пустоте моей груди. Молнии разрывают небо — гигантские вилки яркого, пронзительного света, который стреляет слева направо. Я стараюсь не представлять себе, каково это, если бы один из этих страшных пальцев света ударил вниз и вошел в контакт, используя мою семнадцатилетнюю тупую задницу в качестве проводника к земле. Достаточно знать, что это будет чертовски больно.

Я продолжаю идти, наклонив голову, постоянно подставляя плечо ветру, что кажется неправильным, так как я меняю направление каждые несколько секунд, но кажется, что ветер так же пойман в ловушку этой сводящей с ума сети путей, как и я. Он кружится и кружится вокруг и как бы быстро я ни двигалась, не могу опередить его.

Как раз в тот момент, когда я собираюсь сдаться и искать место, где можно укрыться, протягивается рука и хватает меня, крепко сжимая пальцами мое предплечье.

Я кричу.

Господи, неужели я кричу?

Я ненавижу себя за то, что так остро реагирую, но в данный момент это кажется таким чертовски реальным, что я в это верю. Я знаю с ужасающей уверенностью, что какой-то неизвестный призрак появился из ока бури, схватил меня за руку и собирается утащить вниз, в самые темные ямы ада. Я не создана для ада. Мне бы больше подошла сладкая вата и бесконечные массажи спины. Вечность проклятия не звучит так…

— Господи, Стиллуотер, перестань кричать. Ты разбудишь гребаных мертвецов.

Пораженная, я закрываю рот, мои зубы резко хрустят, когда соединяются вместе. Оказывается, это вовсе не неизвестный призрак. Я знакома с этим демоном, с его черными, как вороново крыло волосами и потрясающе зелеными глазами. Даже под дождем и в темноте глаза Рэна Джейкоби выглядят слишком живыми. Он ухмыляется, его волосы уложены в искусные, влажные завитки, которые поднимаются вокруг ушей, струйки воды стекают по его красивому лицу, и я почти издаю еще один леденящий кровь крик.

Моя бабушка по материнской линии иногда рассказывала мне истории о дьяволе. Она говорила, что он был самым красивым из всех ангелов. Бог дал ему такое лицо, которое заставляло женщин вздыхать и заставляло сердца мужчин сжиматься от зависти. В последний раз, когда я видела ее в нежном возрасте восьми лет, она предупредила меня: «Элоди, дитя мое. Будь особенно осторожна с красивыми. Они обманут тебя своей красотой, но это всего лишь фасад. Их глаза могут заглянуть в твою душу, а их уста могут лишить тебя дыхания, но под их приятной внешностью скрывается зло, дарованное самим Святым Ником. Всех красивых мужчин зло похлопало по плечу.»

Я предположила, что это просто бред сумасшедшей старухи, но теперь, глядя на Рэна, стоящего под дождем, словно он вышел прогуляться в теплый летний день, я начинаю думать, что она, возможно, была права.

— Какого хрена ты делаешь? — Я вырываюсь из его хватки. — Ты думаешь, это какая-то игра? В такую погоду люди умирают от переохлаждения.

Он смеется — тихое фырканье веселья, как будто я только что сказала что-то чертовски смешное.

— Слишком преувеличиваешь, Стиллуотер. Ты снаружи всего пять минут. Сомневаюсь, что ты подхватишь переохлаждение от небольшого количества ветра и дождя. Если только ты не слаба телом?

Слаба телом. Я покажу ему слабое гребаное тело. Я собираюсь разорвать его на части.