Иногда я мог поклясться, что ему не больше девяти лет. Он остался ребенком, счастливым глупцом, а на меня легла вся тяжесть взрослой жизни.

В тот момент в ванной больше никого не было, поэтому я позволил ему пялиться на мою грудь и руки.

— Прости, — пробормотал он.

Я слегка улыбнулся.

— Скоро на улице будет хорошо. Я не могу дождаться.

Он кивнул и сунул зубную щетку обратно в рот. Я так хотел его утешить, но не мог. Не здесь.

Как я и предсказывал, и ни минутой ранее, дождь прекратился в последний день смены для мальчиков. Тучи рассеялись, и июльское солнце поднялось в небо. Дорога к лагерю высохла. Тепло выпаривало сырость из травы, оставляя влажными только канавы и долины. Дети в лагере были повсюду, их пронзительные голоса звенели в воздухе. Во второй половине дня сотрудники играли во фрисби. Я присоединился к ним. Это было похоже на рай: бегать, прыгать до изнеможения. Джейми и Хейли сидели на траве и смотрели.

На банкете мы подавали говядину, картофельное пюре, подливку, стручковую фасоль и рулеты, а на десерт – мороженое. Львы – пятеро из них – были приклеены на скотч на стенах в столовой. Мы сложили кости стопками возле окна выдачи блюд. Для столов Микаэла сделала центральные украшения из камней и палочек.

В завершение зажгли факелы Тики по всему Длинному Дому. Видимо, их оказалось слишком много. Столовую наполнила дымка. Даже после того, как мы погасили несколько факелов, завеса сохранилась. Но дети были очарованы. В ту ночь войти в Длинный Дом было все равно, что войти в пещеру. Кости, львы и дымка сошлись идеально.

— Я никогда не видел ничего подобного, — сказал мистер Клэйп, хлопая Джейми по плечу. — В лагере никогда не случалось ничего такого.

Дети поели, персонал спел для них в последний раз, а затем мы прибрались и наслаждались нашим собственным ужином. Джейми был оживлен, весело болтая с Крисом и Эриком. Я почти никогда не видел его таким. Я знал, что является причиной такого настроения.

Той ночью, пока другие сотрудники привязывали пустые консервные банки к машине мистера Клэйпа, мы с Джейми ускользнули. Перебежали футбольное поле. В лесу мы взялись за руки и прошли к Каунсил-Рок.

Лес по-прежнему был сырым, но нам было все равно. Мы просто положили дополнительные одеяла.

— Прости меня, — выдохнул Джейми, потянув меня вниз.

— Не надо. Это мне жаль. — Я возился с его джинсами. — Ты напугал меня.

Подбадриваемый моими действиями, он начал расстегивать мои джинсы. Я расстегнул молнию и заколебался. Он тоже. Хотел бы я посмотреть.

Я осторожно стянул с него боксеры, а он с меня. Никогда не забуду это чувство – оно останется со мной до самого последнего вздоха – его рука на мне, а моя на нем. А затем наши тела соприкасаются там. Он был горячим чуть меньше. Кожа его члена была на удивление мягкой. Когда я взобрался на Джейми, он втянул воздух, как будто ему было больно.

— Что такое? — прошептал я.

— Т-так хорошо… — Он вцепился в мои ребра под рубашкой.

Его кожа ... Я поднял его толстовку и погладил твердую гладкую поверхность груди. У меня были волосы там, где у него их не было. Даже вокруг члена у Джейми был только тонкий редкий пушок.

С рубашками, собранными под мышками и брюками, спущенными до тазовых косточек, мы терлись друг о друга. Джейми кончил быстро. И после этого стало скользко и легче двигаться. Я кончил через мгновение, резко выдыхая в его волосы.

— Никакого костра сегодня, — сказал я.

В любом случае, вся древесина была слишком влажной. Я собирался сам согревать его, своим телом поверх.

Той ночью мы занялись этим еще дважды. Джейми набрался храбрости и спустил руки вниз по моей спине, забравшись под боксеры. Его пальцы, сжимающие мои обнаженные ягодицы, заставляли меня двигаться быстрее, жестче. В свою очередь, я обнаружил, что его соски были невероятно чувствительными.

Мы не подумали взять с собой что-нибудь, чем можно было обтереться, поэтому пришлось стянуть рубашки через весь этот беспорядок. Нижнее одеяло было грязным и мокрым.

— Стирка, — пробормотал я, завернув его в более чистое одеяло.

Джейми начал смеяться.

— Что? — усмехнулся я.

— Ты, и это твое, — он передразнил мой низкий голос, — стирка. Всегда так серьезно.

— Что, ты не станешь стирать свою рубашку?

— Я не знаю, ты собрался стирать сегодня?

Я усмехнулся и покачал головой.

— Не знаю. Может и сегодня. — Я швырнул рюкзак на каменный алтарь и взял лицо Джейми в руки. — Может и сегодня.

Мы соприкоснулись лбами. Он перестал смеяться и положил руки мне на бедра.

Я медленно поцеловал его. Это было легко, целоваться, а может, мы наконец-то натренировались в этом.

— Я бы хотел, чтобы мы были в постели, — сказал Джейми на обратном пути.

Я сжал его руку.

— Я тоже.

— И я бы хотел, чтобы у нас было больше времени.

— Есть еще три смены, — ответил я.

— Да, но семейный лагерь и футбольный всего по неделе.

— И что? Подростковый лагерь рассчитан на две недели. Это месяц.

— Месяц – это недолго.

— У нас есть сотовые телефоны, — сказал я. Я отпустил его руку, когда мы приблизились к футбольному полю. — И электронные почты.

Он крепко обнял меня.

— Даже с учетом месяца, у нас почти не остается времени. Слишком тяжело находиться рядом со всеми. Я ненавижу это.

Я вздохнул и отодвинул его.

— Перестань, ладно?

Я не знал, что он хотел от меня услышать – да и что я мог сказать. Если Джейми был настроен чувствовать себя несчастным, то для его страданий существовал бездонный источник топлива. Наша ситуация была больше плохой, чем хорошей. Единственное хорошее, что мы могли надеяться получить – это факт, который я уже принял, – украденные моменты в лесу и сознание того, что мы заботимся друг о друге. Этого должно было быть достаточно.

Он засунул руки в карманы и уставился в землю.

— Джейми... — Я слегка ударил его по плечу. — Ты должен помочь. Мне ведь тоже тяжело, понимаешь? Ты должен помочь сделать эту ситуацию проще. Не усложняй.

Некоторое время он размышлял. Я закрыл глаза, потому что свет луны падал на нас, и я мог видеть его волосы и лицо, и хотелось прикоснуться к нему.

— Тебе действительно тяжело? — спросил он.

Когда я открыл глаза, он смотрел на меня с безудержной нежностью.

Я кивнул и сдержанно улыбнулся.

Может быть, однажды я расскажу ему: иногда было так плохо, что я принимал почти обжигающий душ. Я скользил пальцами вверх и вниз по страницам псалмов, пока на пальцах не появлялись порезы. Вдавливал ладони в глаза, прижимался лицом к подушке, но никогда не кричал.

Желать Джейми и быть неспособным что-либо с этим поделать, было все равно, что гореть заживо, но внутри, где никто не мог этого видеть. И я должен был улыбаться и вести себя нормально, день за днем находиться в таком состоянии всю оставшуюся жизнь.

— Ступай, — сказал я, подталкивая его к Длинному Дому. — Я скоро буду.