Я киваю:

— Разве я просил тебя остановиться?

Киран увлажняет губы и качает головой, не открывая глаз:

— Нет.

Я снова киваю, однако замечаю, что все еще не могу до него достучаться. Он не открывает глаз, не смотрит на меня. И я, черт возьми, не могу этого вынести:

— Посмотри на меня, Рейн. — Это просьба, мольба.

Чтобы он увидел, что мы равны. То утро стало для нас просто очередным поворотом на и без того опасной дороге, ведущей к настоящему моменту. И, если честно, я до сих пор не понимаю, кто мы друг для друга.

Друзья с привилегиями, наверное. По крайней мере, звучит лучше, чем те, кто спит с врагом.

Но даже после минуты ожидания, Киран отказывается встретиться со мной взглядом. Не то чтобы меня это удивляет. Рейн никогда не делает того, чего не хочет, и никогда ни перед кем не преклоняет колени.

— Я сказал, посмотри на меня, — резко требую я, даже не стараясь скрыть гравий в голосе. И это срабатывает, потому что теперь мне достается безграничное внимание Рейна. — Я хочу, чтобы ты прекратил себя мучить. — Выражение его лица ясно говорит о том, что он собирается на мне сорваться, чего точно не произойдет. — Заткнись и дай мне договорить, — рычу я, обходя столешницу и останавливаясь перед ним. — Ты сидишь, продолжая вариться в собственной вине, и она ничего не меняет, ни хрена не лечит те раны, которые мы нанесли друг другу. Мы оба знаем, что я могу стоять здесь и прощать тебя миллион раз, но ты все равно будешь чувствовать себя виноватым. — Я изгибаю бровь, давая Рейну шанс не согласиться, но он не дурак и держит свой рот на замке. — Разве я хочу, чтобы наши отношения развивались по-иному? Абсолютно нет. Но Рейн... это был самый потрясающий опыт в моей жизни, пусть даже все происходило и не совсем… — Я замолкаю. Как объяснить, что мне понравилось то, что он делал? Рейн, должно быть, сходил с ума, от того, как обращался со мной, но это я тот самый ненормальный, который испытывал эйфорию. — Послушай, я не сержусь и не держу на тебя зла. Я прощаю тебя. Все, что тебе нужно сделать — просто осознать это. — Я жажду прикоснуться к Кирану, но сдерживаюсь. — Я не лег бы с тобой добровольно, если бы хоть на секунду считал, что ты насильник. А именно таким ты себя и рисуешь.

— Но...

— Нет. Никаких гребаных «но». Нет, если только они не приведут нас к сексу, — огрызаюсь я. — Мы поняли друг друга? Ты не насильник. Я не жертва. Мы — два человека, которые извлекают максимум пользы из сложившейся ситуации, наслаждаясь друг другом. По обоюдному согласию.

Я жду знака от Рейна, что он со мной солидарен. Кивок, слово, хоть что-то. И пусть мое ожидание занимает целую минуту, его смиренного вздоха более чем достаточно, чтобы я смягчил свою позицию. И я этому рад.

Мне не нравится быть с Кираном суровым, ставить его на место, так сказать. Потому что я чувствую себя... не в своей тарелке. Что само по себе странно, потому что мне нравится брать верх над большинством людей. Доминировать.

Но в случае с Рейном я люблю подчиняться.

Тем не менее, бывают моменты, когда я просто знаю, что Кирану нужен кто-то, кто заставит его отступить. Поставит на колени ради его же блага.

И, честно говоря, разве не этим я занимаюсь с самого начала? Являюсь тем, кто достаточно силен, чтобы дать отпор. Разве это не то, что нужно Кирану?

Равенство.

Увлажнив губы, я качаю головой. Потому что, хоть и знаю об этом, не уверен, что Рейн когда-нибудь увидит меня в таком свете.

— А теперь мне можно тебя обнять?

Киран ухмыляется и кивает в согласии.

Я проскальзываю между ним и островком, так, что оказываюсь прямо перед Рейном, прежде чем усесться на столешницу.

Киран обнимает меня за талию, прижимается лбом к моей груди и вздыхает:

— Как ты можешь меняться так часто? Сначала быть милым, потом властным и через секунду снова милым?

Я пожимаю плечами, обхватывая руками его шею и касаясь пальцами коротких волос.

— Богом данный талант? Соленая карамель в человеческом обличии? Кто знает.

Киран издает тихий смешок:

— Самая вкусная соленая карамель в моей жизни.

Мои брови взлетают вверх:

— А, так ты теперь шутишь?

— Нет. — Он качает головой с усмешкой на лице: — Просто хочу быть уверен, что ты помнишь, как я высасывал тебя досуха.

Я притягиваю Рейна к себе, наклоняюсь и слегка покусываю его губы:

— Об этом невозможно забыть, — говорю я ему, прежде чем поцеловать. Предполагается легкий чмок, но, как и обычно, наши языки сплетаются до тех пор, пока мы не начинаем задыхаться. — Как бы мне ни нравился твой рот, я умираю от желания узнать, что же находится в этом конверте.

Я скольжу языком по губам Кирана, прежде чем отстраниться и бросить взгляд на столешницу.

Рейн хватает конверт и с беспокойством на лице протягивает его мне. Я беру конверт, а затем снова целую Кирана. Письмо тяжелее, чем я думал, а бумага толстая, как картон.

Рейн упирается лбом прямо в мои грудные мышцы и еще крепче обнимает меня за талию. Обвив руками его шею, я осторожно вскрываю конверт и вытаскиваю... кусок чего-то похожего на... лист бумаги.

Но он девственно чист.

Я чувствую, как хмурюсь, пока переворачиваю его, а затем мое сердце... замирает.

Рейн, должно быть, чувствует это, потому что сильнее прижимается ко мне лбом, как будто хочет проникнуть внутрь моей грудной клетки, чтобы убедиться, что мое сердце все еще бьется.

Это рисунок. Написанный акварелью.

И он ошеломительный.

Я хорошо знаю это место, так как много раз бывал там с Тейлором, Дрю и Эллиотом, когда мы в юности приезжали сюда на лето. Или даже зимой, когда на курорте в Вейле начинался горнолыжный сезон.

Покрытые снегом остроконечные вершины, линия горизонта и скопления сосен, окружающих яркое озеро. Картина идеально передает красоту этого места. Даже лучше, чем фотографии.

— Я был там один раз, — бормочет Рейн, его голос слегка приглушен моей футболкой, — когда мне надоело с тобой ругаться. Но еще больше мне надоело от тебя прятаться, поэтому я выбрался из шале и поднялся на склон, чтобы посмотреть, из-за чего весь сыр-бор. — Я помню день, о котором говорит Рейн. Потому что слышал, как он незаметно выскользнул из дома, готовый отправиться в свой поход. Кирана не было довольно долго, и я уже начал волноваться, пока не заметил его в окне. Он направлялся в сарай, стоящий рядом. Это был тот день, когда я впервые его поцеловал. — А когда добрался туда, я кое-что понял. Пусть осознал и не сразу, так как был занят рисованием, пытаясь отвлечься от мыслей. Когда я дошел до озера, меня осенило. Как можно смотреть в такую синеву и не утонуть в ее глубине? — Киран замолкает и отстраняется от меня. Мои руки с рисунком соскальзывают с его шеи, мягко опускаясь на колени. Рейн с минуту изучает меня пристальным взглядом, прежде чем продолжить самым тихим шепотом, полностью опаляя мое сердце. — Цвет... который напоминает твои глаза.

Рейн говорит так, будто это простой факт, и это не он только что расплющил мой мир, словно блин. Эти слова оказались для меня намного более важными, чем любые извинения Рейна.

Мой взгляд снова опускается на колени, и я провожу пальцами по границам рисунка — мягким идеальным линиям и смешению цветов, испытывая восторг от таланта Кирана.

Он думал обо мне, когда рисовал?

Рейн нервно кашляет, привлекая мое внимание как раз вовремя, чтобы я заметил, как он потирает затылок ладонью:

— Похоже, даже когда я пытался от тебя сбежать, мои мысли все равно возвращались обратно. Я больше не позволяю им сводить себя с ума, превращаясь в человека, который…

Киран не заканчивает свою мысль, но ему и не нужно, потому что я знаю, о чем он.

Враждует с людьми. Причиняет им боль…

— В любом случае, гм, — начинает Рейн, облизывая губы, прежде чем вздохнуть. — Счастливого Рождества, Ривер.

Рождество.

Не могу поверить, что этот факт вылетел у меня из головы, с тех пор как Киран вошел с конвертом на кухню.

Наверное, именно так и происходит, когда тебе дарят необычный подарок.

И нет, я говорю не о рисунке в своей руке.

Положив его на столешницу, я поднимаю голову, чтобы поймать взгляд Рейна. И как только наши глаза встречаются, я вижу в них больше уязвимости, чем предполагалось.

Я ощущаю, как тянусь к нему руками. На лице Кирана проскальзывает что-то вроде замешательства. Но когда я просто сжимаю его в объятиях, он расслабляется и отвечает тем же.

— Спасибо, — я почти задыхаюсь от своих же слов, впиваясь пальцами в футболку Рейна и глубоко вдыхая его запах. — Спасибо.