Глава двадцать первая

Ривер

День шестнадцатый

Канун Рождества

— Ну, что, ты готов? — спрашиваю я Рейна через плечо.

Продолжая рыться в коробке с рождественскими украшениями, которую нашел в шкафу в прихожей, я улыбаюсь, как идиот. Внутри нет ничего необычного, лишь белые гирлянды и какие-то привычные украшения с орнаментом в красную клетку. Я нашел коробку на днях, когда искал вторую пару снегоступов, прежде чем вспомнил, что они висят в сарае вместе с остальным снаряжением.

И как только нашел новогодние игрушки вместе с подставкой для дерева, я отправил тренеру сообщение, спросив, а можно ли нам поставить елку. Он согласился, при условии, что мы уберем ее до его приезда.

Но вернемся в настоящее, где твердолобый я прошу Рейна помочь мне украсить дом к празднику.

— А это обязательно? — бормочет тот, перегнувшись через спинку дивана и уставившись на меня.

Я недоверчиво выгибаю бровь:

— Шутишь? — усмехаюсь я. — Сегодня сочельник. Мы срубили чертову елку и притащили сюда. Естественно, мы ее украсим, балда.

Да, да, вы правильно расслышали.

Два дня назад я потащил Рейна в лес в поисках идеальной елки. Потребовался всего час, чтобы найти ту, которая, по моему мнению, была походящего размера, чтобы срубить ее и притащить обратно в шале, но Рейн скулил и стонал почти всю дорогу.

Прямо как настоящий Гринч.

И это после нашего пламенного свидания, которое, клянусь, могло бы растопить весь снег в лесу.

— Хочу добавить, что все это часть твоего плана, Ривер.

— Мне не нравится твой тон, — огрызаюсь я, подтаскивая коробку к дереву, стоящему на подставке рядом с камином. Вытащив гирлянду, я жестом приглашаю Кирана присоединиться: — Вставай, Скрудж.

Рейн возмущенно фыркает, прежде чем подняться на ноги и пересечь комнату, направляясь ко мне:

— Ты — боль в моей заднице, — ворчит он, обнимая меня за талию и сжимая мои ягодицы.

Я просто ухмыляюсь, не говоря ни слова, пока он не осознает, что оставил мне лазейку. Потому что у меня всегда есть ответ на его высказывания. Ну, серьезно. Я би, а Рейн говорит о боли в заднице. Не нужно быть инженером ракетостроения, чтобы расшифровать мои мысли на этот счет.

Через мгновение до Кирана доходит, и он хмурится:

— Ты как дите малое.

— Да неужели? — смеюсь я, хватая Рейна за шею свободной рукой и прижимаясь губами к его рту.

Планировался легкий чмок, но он быстро превращается в полноценный сеанс поцелуев.

Честно говоря, даже не верится, что Киран может быть таким. Открытым. Свободным. Любящим.

И все же между нами не всегда ощущается идиллия. Бывают моменты, когда Рейн начинает чувствовать себя неловко от того, что мы прикасаемся друг к другу. Моменты его неуверенности. Будь то наши губы, когда они впервые соприкасаются, или же первые секунды, когда мои руки или рот оказываются на его члене.

Киран все еще сражается с притяжением между нами, что, в свою очередь, приводит к так называемым мини-срывам. Я каждый раз вижу, как крутятся колесики в его голове, и как дергается мышца на лице, словно Киран готовится дать отпор.

За последние четыре дня он пару раз на меня огрызался, но, честно говоря, я этого ожидал. У меня нет планов менять его как личность. Киран не был бы самим собой, если бы иногда не вел себя как мудак, а мне он нравится именно таким, какой есть.

Особенно когда находится внутри меня, что само по себе ошеломляет.

Когда мы трахаемся: без лишних слов и дико, то словно направляем всю нашу ярость и презрение на то, чтобы другому стало хорошо. Теперь мы еще больше настроены друг на друга, если такое вообще возможно. И я клянусь, Рейн практически читает мои мысли.

В общем, это полная противоположность той энергетике, что была между нами раньше — до момента, пока несколько дней назад Киран не сорвался, думая, что я бросил его в шале.

Потому что, по-видимому, я из тех людей, которые постоянно так поступают.

Никогда не признаюсь в этом Рейну, но мне было очень неприятно это услышать. Я не утверждал, что совершенен или всегда честен, но есть определенные поступки, которых я никогда бы не совершил. И бросить кого-то стоит первым в списке.

Особенно когда знаю на собственном примере, каково это — быть брошенным.

Рейн прикусывает мою нижнюю губу, вырывая меня из размышлений. Я отстраняюсь, но на моем лице сияет широкая улыбка. Когда Киран замечает ее, уголки его рта приподнимаются.

Ох уж эта его улыбка.

Возможно, она является лучшей частью нашего соглашения. На днях я чуть снова не заставил его смеяться. Рейн отмахнулся, пытаясь скрыть смех кашлем, но я услышал. Декадентский звук навсегда укоренится в моем сознании, и мне хочется слышать его как можно чаще.

Как и говорил: ради того, чтобы услышать смех Рейна, я пойду на все.

— Эй, мы ведь только недавно вылезли из постели, — упрекаю я, высвобождаясь из его соблазнительных объятий.

Последние несколько дней мы почти не сдерживались, даже учитывая то, что Рейн с трудом признавал наш новый статус-кво. Но, Боже, нам стоит научиться справляться с пребыванием в одной комнате, не раздеваясь и не трахаясь на любой поверхности, прежде чем нас настигнет зависимость.

— Нужно успеть нарядить елку, пока еще светло.

Начиная с самого низа, я оборачиваю гирлянду вокруг дерева — только для того, чтобы обнаружить, что Рейн на меня смотрит…

Боже, он серьезно стоит и дуется. Ну, почти. Его стиль более мужской. Что-то вроде, я-мог-бы-разорвать-тебя-на-части.

— Кто ты, мужская версия Синди Лу²²?

Я ухмыляюсь его отсылке к фильму, зная, что у Кирана полно таких. На днях он даже процитировал «Дрянных девчонок». От его фразы «ну ты и шлюха», произнесенной с калифорнийским акцентом, я чуть не упал на гребаные колени — настолько сильно смеялся. Рейн говорит, что научился им в средней школе, используя бесчисленное количество гифок в чатах со своими друзьями, но я не верю ему ни на йоту.

Кроме того, когда речь заходит об отсылках к «Дрянным девчонкам», ограничений не существует.

— Думаю, Крошка Тим²³ подойдет больше, — смеюсь я, когда Киран наконец присоединяется ко мне, помогая вешать гирлянду на елку. Мы работаем в тандеме — я протягиваю ему длинный отрезок, а он продевает его сквозь ветви дерева.

— В тебе нет ничего крошечного, детка.

Мое сердце замирает от нежности, и я застываю на месте. Рейн не сразу это замечает — просто протягивает руку, чтобы взять у меня еще, в то время как другой поправляет отрезок гирлянды, которую несколько мгновений назад продевал сквозь ветви ели.

Затем Киран переводит на меня взгляд, вероятно, желая узнать, в чем дело. Ошеломленное выражение на моем лице вынуждает его остановиться:

— Что такое? Почему ты так на меня смотришь?

Я не отвечаю, просто продолжаю пялиться. И замечаю момент, когда он осознает свои слова, потому что щеки и кончики его ушей краснеют.

— Извини, само как-то вырвалось.

Я прикусываю губу, пытаясь сдержать улыбку, но это бесполезно. И вскоре ухмыляюсь, как полный идиот. Я всегда улыбаюсь Кирану. Потому что, как бы странно это ни звучало, особенно учитывая, через что мы прошли… Я счастлив.

По-настоящему счастлив.

Больше, чем следовало бы, зная, что сплю с врагом.

Если Кирана можно так назвать, принимая во внимание последние дни.

Откашлявшись, я протягиваю ему следующий отрезок:

— Не извиняйся, я не против, — говорю я ему, и это чистая правда. Не то чтобы я не называл Рейна деткой, но обычно использую слово как насмешку. — Просто не ожидал.

Киран продолжает развешивать гирлянду, не встречаясь со мной взглядом, однако издает странный звук — нечто среднее между смехом, кашлем и стоном, когда наступает неловкая тишина.

Черт.

После того, как вся гирлянда оказывается на дереве, Рейн, наконец, заговаривает со мной, одновременно вытаскивая из коробки игрушки и развешивая их в случайном порядке:

— Слава Богу, ты хотя бы не заставляешь нас слушать рождественскую музыку.

Я смеюсь, но в душе удивляюсь. Как, черт возьми, я мог об этом забыть?

— Спасибо за напоминание, детка, — ухмыляюсь я, обнимая Рейна за шею и снова целуя. Акцент на слове «детка» вынуждает его покачать головой, но, по крайней мере, лед снова оттаял.

Все еще удерживая Рейна за шею, я открываю на телефоне Google-ассистент и прошу включить Рождественский плейлист. Через несколько секунд раздается старая добрая «Frosty the Snowman».

Прикусив губу, я смотрю на Рейна, который бросает на меня свирепые взгляды.

Да уж, дух Рождества определенно ему чужд.

Киран берет в ладони мое лицо, и я слегка побаиваюсь, что он решит сыграть в «Игру престолов» и превратить мой мозг в кашу, выжав его через глазные яблоки.

— В такие моменты я скучаю по своей ненависти к тебе.

А затем он прижимается своим ртом к моим губам. От его властного поцелуя у меня подворачиваются пальцы ног, но я не позволяю своему разуму задерживаться на непреднамеренном признании, что Рейн больше не испытывает ко мне ненависти.

Его поцелуй яростный, полный желания и невысказанных обещаний. Наши языки соприкасаются, и из меня вырывается стон. Мы отчаянно трахаем друг друга ртами в попытке нырнуть еще глубже.

Не думаю, что когда-нибудь привыкну к поцелуям Кирана — к тому, какой он на вкус. Именно он.

Но, черт возьми, мне так этого хочется. Отчасти, я надеюсь, что происходящее с нами будет длиться вечно. И в то же время боюсь каждого прожитого дня.

Я понимаю, что такое мышление опасно, и даже безумно. Мы стали спать друг с другом всего несколько дней назад, а я уже слишком привязался к Рейну.

Ну как тут не волноваться?

Киран Грейди был рожден, чтобы разбивать сердца.

И, судя по всему, я тот самый идиот, который вызвался отдать дань уважения и поставить на кон свое сердце и тело, позволив Рейну провести тест-драйв на авто под названием «гей-спектр».

Как будто такой вообще существует.

Конечно же, есть разница между геем, би и натуралом. Но на этом все. Нельзя быть почти геем или слегка би. Нельзя иногда любить трахать парня в задницу или рот так же, как иногда просить добавить в хот-дог горчицу.