Не веря собственному слуху, Люси торопливо пробралась туда, где прошлой ночью случайно наткнулась на расшатанную доску. Дождь! Измученная жаждой, она ждала его, как дар небес. Единственное благо, о котором ей не придется униженно просить скупых людей! Зажмурившись и запрокинув голову, она пила по капле прохладную живительную влагу, словно боясь, что солнце вдруг разгонит тучи, и это чудо прекратится.

Напившись, Люси провела ладонями по мокрому лицу. Теперь она должна идти, настойчиво искать дорогу, которой, может быть, и нет…

– Постой, – раздался детский голос за ее спиной. – Иди под крышу: ты совсем промокла.

– Но это же твое жилище… – проговорила Люси, обернувшись.

Мальчик стоял у самого прохода, припав щекой к шершавой неокрашенной доске. Только сейчас при свете дня она заметила, какое исхудавшее и бледное у него лицо. Должно быть, хмель еще держался в его юной голове, и он старался хоть немного ободриться, жадно вдыхая влажный воздух.

– Оставайся! – В глазах мальчугана промелькнула лукавая искорка. – Скоро нас и так отсюда выгонят – вместе отправимся слоняться с флагом! Ну, неприкаянные по ночам бродить по улицам, – прибавил он, заметив, что его не понимают, и протянул свою измазанную в саже и ржавчине ладонь. – Не бойся, я – Тоби!

Коротенькое незатейливое имя. Хоть на него и не купить еды, зато – не отобрать, и беспризорный лондонский мальчишка, оборванный, без крова и без гроша в кармане гордился этим!

Держась за его худенькую руку, Люси вернулась наконец под крышу.

– Ты так и не назвала свое имя, – строго напомнил он.

– Люси…

– Откуда ты? – продолжал допытываться Тоби. – Муж выгнал или сама ушла? – по-взрослому серьезно спросил он вдруг.

Люси не отвечала. Говорить о прошлом было слишком тяжело – достаточно и настоящего.

– Скажи мне лучше, где можно найти работу и приют?

– Ха, если бы я знал – не спал бы в угольном сарае! – И Тоби звонко расхохотался: его и впрямь развеселила ее наивность. – Бедняки выживают, как могут: одни протягивают руку и просят, а те, кто половчее, – берут… пока никто не видит. Ну, если уж совсем невмоготу, тогда – работный дом** или конец. Второе – еще не так страшно.

– Почему? – проговорила Люси.

Тоби посмотрел на нее, как на несмышленого ребенка.

– Ты не из наших, это сразу видно, – произнес он то ли с обидой, то ли грустно, с состраданием. – По мне, так лучше умереть свободным под открытым небом, чем выживать в работном доме. Мать привела меня туда, когда мне было девять лет. Приближалась зима. Нам негде было спать, нечего было есть. В работном доме мы почти не виделись. Матери, дети, мужья, старики – все жили в разных помещениях. Однажды там она заснула… и уже не просыпалась. Меня не было с нею, когда она умирала. Но сейчас она – рядом, я верю! – закончил Тоби, с вызовом глядя в полутьму сарая, где кроме них двоих не было больше не души.

– А твой отец – он тоже умер?.. – робко спросила его Люси и тут же поняла, что лучше было промолчать.

Но Тоби не смутил ее вопрос, он только удивился:

– Нет, его и вовсе никогда не было, – пожав плечами, отозвался мальчик и улегся на мешок.

В сарае снова повисла тишина, которую лишь изредка нарушали приглушенный стук колес и голоса прохожих, доносившиеся с улицы.

Люси закрыла глаза, прислонившись к стене. Ей нужно было что-то предпринять, найти решение, но мысли растворялись, точно дым. Голод уже не был острой, режущей желудок болью – он медленно, но верно распространялся по всему ее измученному телу, жестоко стискивая грудь и горло. Люси казалось, будто с каждым вздохом из нее выходит жизнь. Но даже крошка хлеба не упадет с небес, как дождь. Вчера она прошла десятки улиц, где каждое жилище, будь то роскошный особняк или лачуга бедняка, служило чьей-то крепостью, закрытой для чужих.

Если бы можно было разыскать ее подругу Элис! Она бы помогла подняться на ноги, дала совет… Но Люси даже не спросила ее адрес, и связь оборвалась. В этом огромном сером городе из камня и тумана, Тоби был единственным, кто без колебаний протянул ей руку. И хоть в его измазанной ладошке не оказалось ничего, он не отталкивал ее, как те холеные, заботливо одетые в перчатки, руки.

– Я выйду ненадолго! – раздался вдруг голос Тоби. – Жди здесь! Не уходи! – распорядился он и скрылся.

– Куда ты? – окликнула его Люси.

Негромкий стук шагов затих за поворотом. Она осталась в одиночестве. Так продолжалось около получаса.

Скрип отодвигаемой доски и приглушенный кашель вырвали ее из забытья. Мальчик вернулся; под мышкой он держал буханку хлеба, такую мягкую, что даже слегка примялась.

– Хочешь? – спросил он, отрывая для нее солидный ломоть.

– Да… – При виде хлеба у Люси закружилась голова. Она проглотила слюну, инстинктивно протягивая к нему руку. – Откуда ты его достал?

– Украл! – без всякого стеснения признался Тоби.

– Послушай, – прошептала Люси, – никогда нельзя воровать у других – это значит украсть у себя частицу души.

Она не в праве была его судить, но эти необдуманные горькие слова непроизвольно сорвались с ее губ. Возможно потому, что у нее когда-то отобрали то, что ей было в сотни раз дороже собственной души?

Тоби замер на месте в замешательстве. Его огромные глаза внезапно потемнели, а губы дрогнули и искривились в язвительной усмешке.

– Ты рассуждаешь, точно ангел! – хрипло крикнул он. – Бесплотный, глупый ангел, который может обходиться без денег и еды! Но что они способны дать нам, кроме воздуха?

Дрожащей от негодования рукой он выхватил у Люси ломоть хлеба, к которому она едва успела прикоснуться.

– Ты тоже!.. Тоже будешь это делать! – сдавленным голосом проговорил он и выбежал под дождь.

– Постой! Прости меня!.. Пожалуйста… – Но было уже поздно. Люси затихла, обжигающие слезы побежали по ее лицу.

Затерянные в бурном океане суровых испытаний, они по воле случая, вдруг оказались в одной лодке. И он сумел ее понять, а она – нет! Самым обидным для Тоби было то, что упрекнул его не булочник, не чопорный, надменный джентльмен, которому ни разу в жизни не приходилось голодать, а женщина, теряющая сознание от голода!..

Люси больше не могла здесь находиться: немая пустота сарая давила на нее. Покинув свое жалкое убежище, она добралась до ворот и огляделась. Ни одной лавки, только низенькие неказистые домишки… Пришлось пройти еще квартала два, пока не появились первые ларьки и магазины.

Люси не ела уже вторые сутки. Голод подталкивал ее на самые немыслимые, безумные поступки. Она готова была броситься с мольбами на колени перед прохожим, но ни за что бы не смогла украсть! Или смогла бы?..

Из окошка лавки на углу подзывает покупателей молодая женщина в белом накрахмаленном чепце. Ее лоток наполнен свежеиспеченным хлебом. Пожилая леди покупает связку калачей. Хозяйка на мгновенье отворачивается, отсчитывая сдачу.

Люси протягивает руку – медленно, затаив дыханье, незаметно – все ближе, но голос, не чужой, а ее собственный, тут же отгоняет искушение:

– Помогите, пожалуйста, я отработаю…

– Ага, так я тебе и поверила! – прикрикнула на нее женщина, замахиваясь полотенцем. – А ну пошла отсюда, нищенка бродячая!

Люси брела под моросящим небом, уже не глядя по сторонам. Промокшие ботинки, промокшая, забрызганная грязью одежда вызывали не только пронизывающий холод во всем ее теле, но и опасливые подозрения прохожих. На карте не было и нет такой страны, где сытый понял бы голодного. Так уж устроен этот мир: добропорядочные люди, вопреки известной поговорке, всегда считали бедность самым отвратительным пороком. Их не за что судить: ведь нищета ужасна! Люси даже теперь содрогалась при мысли, что могла оказаться среди проституток, воров и убийц.

У церкви, перед самой службой, ей удалось собрать немного милостыни. Не веря собственным глазам, она как можно крепче сжала деньги в кулаке и поспешила в лавку, почти бегом, но не успела… Какой-то здоровенный, угрожающего вида бродяга приставил к ее горлу нож, и отобрал те жалкие гроши. Больше ей никто не подавал.

Надвигался вечер, небо по-прежнему застилали тяжелые тучи. К ночи густой удушливый туман*** окутал улицы; в нем невозможно было разглядеть даже своей протянутой руки. Он желтоватыми клубами дыма вился возле фонарей и серой пылью опадал на мостовую. Люси присела на тротуар и прислонилась спиной к стене. Куда она попала, что это за место? Ватный воздух то и дело прорезали звуки голосов, скрежет отворяемых дверей, пьяный непристойный смех.

– Эй, черт бы вас побрал, где здесь таверна?

– На расстоянии плевка отсюда!

– Тьфу, пропасть! – Кто-то раздраженно сплевывает сквозь зубы. – Я, как рыба в помойной канаве, – даже башмаков своих не вижу!

Передышка, затишье. Отрывистый стук трости по булыжникам.

– Идем со мной – не пожалеешь! – Развязный женский смех и шелест шелкового платья. – Для удобства можно стоя…

Вдруг совсем рядом раздается гневный окрик:

– Ударь, попробуй! Только сунься!

И тут же – звук тяжелого удара.

– Ах ты, гнида!..

Люси порывисто вскочила и бросилась бежать. Она могла попасть под экипаж, разбиться о залитую чавкающей жижей мостовую, но не остановилась. Дыхание срывалось, а в ушах шумело, страх гнался вслед за нею по пятам. Внезапно, поскользнувшись на ухабе, она ударилась лицом о чью-то грудь.

Синяя форма, блестящие пуговицы. Шлем… Полицейский!

Удерживая Люси на вытянутых руках, он изучающе окинул взглядом ее одежду.

– Ты попрошайка?

Жесткий риторический вопрос заставил ее сжаться: обидное слово в устах полицейского прозвучало, как имя. И ей придется, суждено его носить. За этот род занятий ее вполне могли арестовать.

– Не-ет… – Люси задрожала, как в ознобе.

– А заработать хочешь?

Что?! Заработать – честно, собственным трудом? Не смея верить, широко-раскрытыми от изумления глазами она смотрела на незнакомого ей человека, форма которого внушала уважение. Ей показалось, что она вот-вот лишится чувств.