Затем королева и её зверь ушли. Просеялись. Даже не оглянулись.
Как будто эти частицы не были по-прежнему живы.
По-прежнему осознавали всё и страдали; клочки их сознания присутствовали в каждом оторванном атоме, навеки в сознании, навеки в агонии.
Конечно, до тех пор, пока вызванные Песнью перемены не даруют им милосердное избавление от существования, разрушив их навсегда, словно они не были некогда богами, словно они не правили вселенной когда-то.
Святотатство. Их собственная королева истребила их, превратила в существ, которые действительно посчитают смерть избавлением. Это невыносимо.
Иксай завыла ещё сильнее, но заглушаемая собственными чарами не сумела издать ни малейшего звука, лишённая даже облегчения через оплакивание, и то грибовидное облако расцвело с радиоактивной токсичностью. Она запрокинула голову, невообразимо широко раскрыв рот в крике и содрогаясь всем нутром. Ад бушевал, не имея возможности издать ни звука.
От этого у неё возникало ощущение, словно она вообще не существует.
Плохо уже то, что Дворы Осени, Лета и Весны погрузились в безумное варварство, но хотя бы тогда они были равны. Ни один из них не был чем-то меньшим, ни один из них не был жертвой.
Но если Азар и Северина узнают, что у Иксай больше не было двора, не было армии, не было ни единого придворного, которого она могла бы наказать, пытать или принудить делать то, что она скажет; что она совершенно одна в своём королевстве льда...
«Они уничтожат меня. Это вопрос времени», — прошептала она, но слова не прозвучали, лишь вылетели облачка морозного дыхания, окрашенного кровью. Она начала задыхаться, закашлялась и выплюнула смертоносно острый осколок кровавого льда, ощущая, что ещё больше таких кусков подступало к её горлу.
Эмоции в её нынешнем состоянии убивали. Она была такой разъярённой, чувствовала себя такой преданной — и во имя Д'Ану, очень, очень сильно напуганной — что не трансформировала окружение своей болью, а замораживала саму свою суть, проделывая с собой то же самое, что королева сделала с её придворными.
Через считанные мгновения она застынет полностью и взорвётся, если не возьмёт себя в руки. Она разрушала саму себя. Невообразимо, что такое вообще могло случиться.
Люди! Это всё их вина. Снова и снова они манипулировали, жульничали и использовали фейри в своих целях.
Зарычав, она разбила жёсткий лёд, покрывавший её кожу, резко развернулась к единственному присутствовавшему человеку, и подняла руку, чтобы вогнать ледяной шип в мозг существа.
Заскрежетав зубами, скрипя ими от злости, Иксай остановила себя в последнюю секунду, когда остриё находилось в считанных сантиметрах от головы.
Человек ей нужен. Окровавленное, изломанное и отравленное существо было её единственным шансом.
Чтобы убрать ледяной шип, потребовалась каждая унция её самоконтроля. Иксай убрала его медленно, дюйм за осторожным дюймом, пока остриё отступало, вращаясь вокруг своей оси. Она развернула его к себе, принимая в свою плоть, используя боль в теле, чтобы заглушить боль в груди.
Спустя несколько долгих моментов дрожи она осознала, что физическая боль в извращённой манере питала тот ядерный лёд, который угрожал взорваться в её нутре.
Впервые за своё существование Иксай намеренно попыталась призвать тепло в тело. Как её дар ледяного ветерка остудил ярость Азара и вернул ему рассудок в Роще, так теперь она нуждалась в даре тепла, чтобы растопить свой арктический шторм. Если она себя взорвёт, то множество несправедливых поступков в отношении её рода останутся неотомщёнными. Королева разрушит их всех, и фейри быстро прекратят существование, окажутся забытыми, превратятся в миф, в который никто даже не поверит.
Закрыв глаза, она принялась рисовать в своём сознании картинку дня — по-прежнему зима, но поздняя, на границе с весной — оттаивающий сад, по которому она прогуливалась под тусклым (вот гадость!) солнцем. Она сдабривала образ деталями, добавила крошечные белые подснежники, прораставшие на отталинах, песни птиц в далёком лесу, блеклые лучи едва заметной голубой сферы, согревавшей её плоть...
Она презирала жар. Она ненавидела солнце.
Лёд был непреклонным, гордым и прекрасным. Лёд сохранял свою форму, ничему не поддавался, как величественный ледник, полз, полз и полз, пока не поглощал всё на своём пути.
Но именно то, что спасло её давным-давно, теперь разрушало.
Снова и снова Иксай осмеливалась создавать образ тепла в своём сознании, и снова и снова лёд, который она так боготворила, накатывал, и видение рушилось под грузом её застывшего сердца.
Она неспособна быть чем-то другим, помимо того, чем она являлась.
Лёд. Неподатливый. Жёсткий.
Внезапно, когда она подумала, что всё потеряно, в этот самый момент краешки её сущности начали покрываться тоненькими трещинами, лёд зарокотал зловещим громом, и она ощутила на своей плоти неожиданный завиток тепла. Он был нерешительным, обдавал её слишком нежно для её потребностей, но когда она заставила себя принять это, жар обрёл уверенность, и знойный ветерок закружил вокруг её сущности, скользнул по коже, проник в нутро.
Задрожав, Иксай запрокинула голову, блаженно прикрыла глаза, полностью принимая это ощущение. Вопреки всем обстоятельствам она одержала триумф, сумела призвать жар и выживет, чтобы сразиться в грядущих днях.
«Впусти меня».
Глаза Иксай распахнулись, и она резко развернулась, осматривая комнату.
«Здесь, у окна».
Прижав руку к груди, она снова повернулась. За стеклом виднелся Азар, паривший высоко над землёй.
«Я почувствовал твоё горе и ярость и пришёл. И да, Северина попытается тебя уничтожить. Но в то же время ты ошибаешься. Я этого не сделаю. Королева поступит с моим двором точно так же, как с твоим. Мы будем стоять бок о бок. У тебя есть человек. Королева принесёт Эликсир в обмен».
«С чего бы мне доверять тебе?»
«Я только что исцелил тебя. Оттаял своим жаром».
«Нет, неправда. Я сделала это сама».
«Икс, ты не смогла бы призвать жар даже тогда, когда от этого зависит твоё существование. И ты только что это доказала».
«Никогда не называй меня так».
Но он прав, и она это понимала. Это была не она. Она слишком холодна, слишком долго была холодной. Она бы взорвалась, если бы Азар не почувствовал её боль и не пришёл. Но зачем спасать её? Такова манера правителей, всех фейри — обращаться против слабых и уничтожать их. Она была неоспоримо слабой.
Принцесса ничего.
«Пока что будь консорт-принцессой двора Осени. Я призову силу своего двора на твою сторону. Мы заберём Эликсир и восстановим наши королевства».
Иксай всмотрелась в глубокий янтарь его взгляда. «С чего бы тебе делать это?»
«Когда-то, — медленно произнёс он, — мы были любовниками».
Она вздрогнула. Она помнила то время, испытала изумление и ужас, обнаружив тот период, примостившийся среди её воспоминаний. Она также вспомнила те множество раз, когда Северина пытала её, пользуясь тем, что Иксай был ослаблена наказанием королевы. «Воспоминания, уйдите», — хотелось закричать ей.
Она также вспомнила, что случилось в конце.
Лёд был непобедимым. Лёд был умиротворением.
«Когда-то я всерьёз произносил те комплименты, которыми одарял тебя. Когда-то, — с нажимом произнёс Азар, — я любил тебя».
Иксай дёрнулась, словно его слова вонзили нож в её грудь. Она презирала эмоции и всё, что они с ней творили. Они делали её слабой, уязвимой, глупой, и всегда приводили к предательству.
«Ты помнишь. Скажи это, Иксай».
Никогда. Она скорее взорвёт себя, чем признается, что когда-то тоже любила его.
Любовь — это величайшая слабость из всех.
«Ты мне не нужен», — прорычала она.
«У тебя нет никого, Икс».
«У меня есть человек. И если ты попытаешься забрать его или мой замок, я уничтожу тебя. Ты никогда не был моей ровней».
Азар вздохнул, послав вокруг неё очередной тёплый ветерок, который ласково задержался на её ледяных изгибах. «Я буду в Роще, когда ты образумишься. Мы вместе призовём лжекоролеву».
Он исчез.
Глава 20
Хэй, хэй, вся банда здесь26
Мак
Ревемаль-стрит, 939.
Ирония не ускользает от моего внимания. На французском rêve значит «сон», а mal значит «плохой». Как, должно быть, Риодан повеселился тысячелетия назад, устраивая базовый лагерь на улице с названием Кошмар. Я бы не удивилась, узнав, что он сам повесил изначальную табличку.
Риодан не просто заново отстроил наземную часть Честера. В нижней части тоже сделали ремонт. Вход в подземный куб уже не располагается за двумя массивными дверьми-люками, за которыми следуют две чрезвычайно неудобные для спуска лестницы. Теперь элегантная (пусть и немного обвешанная теми липкими паутинами, которые в последнее время висят везде) лестница цвета слоновой кости спускается к роскошному современному фойе, со вкусом отделанному в цветах слоновой кости и угля. Пол из чёрного мрамора, отполированный до состояния обсидианового зеркала, подводит к чёрным матовым дверям с панелями из кованого железа, которые изгибаются замысловатыми дизайнами и ведут к дюжинам уникальных подклубов за ними.
Прошлое омывает меня волнами, пока я стою во внутреннем фойе и смотрю поверх балюстрады на поразительно оживлённые клубы (хотя это больше не должно меня удивлять; вечеринка в Честере в наихудшие времена не только продолжается, но и достигает особенных размахов). Я помню, что впервые обнаружив клуб, я была слишком наивной, чтобы понять необходимость держать друзей близко, а врагов ещё ближе.
Вон там я болтала с Парнем с Мечтательными Глазами, который обслуживал бар, пока Фир Дорча зловеще притаился на соседнем стуле со мной; там, левее, я сама стояла за барной стойкой и смешивала напитки в период сокрушительной нерешительности; а там, наверху, я разбила стеклянный пол офиса Риодана, пока находилась под контролем Синсар Дабх.