«Мы вернём тебе твоего отца.

Встреться с нами в роще, где мы виделись ранее.

Приходи одна.

Не заставляй нас ждать.

Ибо мы не будем ждать».

Я бросаю взгляд на Риодана, чувствуя себя так, будто меня разрывает надвое.

— Опиши всё, что ты видела. Мне нужны ориентиры.

Информация — это причина, по которой я силилась задержаться. Я описываю точные цвета и форму туманности с тремя столбами вплоть до последней детали, затем золотисто-лавандовую планету, расстановку звёзд.

— Иди, — говорит он потом бесстрастно. — Я с этим разберусь. Я займусь возвращением Дэни. Ты сосредоточься на своём отце.

— Верни её домой, Риодан, — в моих словах содержится торопливое рвение молитвы.

Его улыбка холодная и опасная, и я осознаю, что если кто-то и может придумать, как сразиться с Охотниками и победить, то это мужчина, который стоит передо мной.

— Клянусь своей бл*дской жизнью, Мак.

— Ты же знаешь, что ты не отправишься туда одна, — говорит Бэрронс, как только мы закрываем за собой дверь и начинаем шагать по коридору.

Я бросаю на него взгляд.

— Я и не намеревалась. Иксай не устанавливает правила.

— Ты поешь перед тем, как мы туда отправимся.

Я призываю протеиновый батончик из заначки, которую держу в книжном магазине на случай визита Дэни, разрываю обёртку, запихиваю содержимое в рот и пару раз жую перед тем, как проглотить. На то, чтобы призвать нечто существующее, требуется меньше энергии, чем на создание чего-либо с нуля.

— И теперь ты питаешься как Дэни, — сухо говорит он.

— Но я же ем.

— Тебе надо поспать.

— Не бывать этому, Бэрронс. Как думаешь, что за игру она ведёт?

— Доешь этот батончик, съешь второй, попей воды, и мы узнаем.

Я закатываю глаза, но следую его совету, затем заскакиваю в ванную, чтобы пописать и сполоснуть лицо водой. На мгновение я изучаю своё отражение, затем фыркаю. Может, я частично фейри, и меня сложно убить, но под глазами у меня всё равно залегают тёмные пятна от измождения. Ну что за херня.

Поскольку я бывала в роще прежде и знаю планировку, я просеиваю нас в уединённое укрытие на краю леса, где можно лучше высмотреть врага. Я ожидаю, что либо нас ждёт армия фейри, либо здесь не окажется никого.

Я ошибаюсь в обеих гипотезах.

Иксай и Азар уселись в центре поляны как воплощение расслабленной элегантности, перед ними длинный стол со скатертью, хрусталём и фарфором, заставленный огромным количеством еды, закусок, роскошных спелых фруктов, десертов, от которых текут слюнки, а также там имеется рубиново-красная бутылка вина.

Боже, я голодна. Те протеиновые батончики далеко не насытили меня, а просеивание требует энергии.

Я бросаю взгляд на Бэрронса.

«Ничего не ешь. Никому не доверяй».

«Согласна», — отвечаю я.

— Иди сюда. Присоединись к нам, — зовет Азар. — Мы чувствуем, когда ты просеиваешься.

Когда мы покидаем укрытие леса и приближаемся к столу на поляне, я требую:

— Где мой отец?

— Ты знаешь, где он, — говорит Иксай, бросая в рот замороженную виноградинку, и её зимний взгляд блуждает по мне с головы до пят с откровенным презрением. — Ты не можешь просеяться к нему. Это сообщает тебе всё, что тебе нужно знать. Ну, не всё, но это сообщает тебе то, что я удерживаю его в одном из фрагментов, существование которых породил Дэррок, когда он обрушил стену между нашими мирами, и наши реальности схлестнулись воедино, — её взгляд переключается на Бэрронса и мгновенно становится горячее. Она оценивает его с откровенной похотью и бормочет мне: — Я сказала тебе прийти одной.

— И ты знала, что я этого не сделаю.

— Ты всегда приводишь с собой зверя. Я бы тоже так делала. Он весьма пленителен. Я бы хотела заполучить его себе.

— Переходи к чёртову делу, — тихо говорит Бэрронс. — Что ты хочешь в обмен на Джека?

Иксай прищуривает глаза.

— Манеры важны. Садитесь. Присоединитесь к нам. Мы желаем обсудить наше будущее.

Бэрронс слегка улыбается.

— Мы уже установили, что ваше будущее смертно. И очень непродолжительно.

Она пожимает плечами.

— Если ты считаешь пять сотен лет непродолжительным сроком. Песнь ещё не уничтожила наше бессмертие. Может пройти ещё столетие, прежде чем она достигнет этой точки. Эти шесть долгих веков женщина, которой ты служишь, может провести в мире. Или постоянно оборачиваться через плечо, пока ты пытаешься защитить всех, кого она любит.

— Он мне не служит, — говорю я.

— Конечно, служит. С чего бы иначе ему оставаться подле тебя? — парирует она.

— Твоему виду сложно понять, что в жизни есть не только правители и служители, хищники и жертвы, — говорю я. — Ты хочешь верить в то, что он служит мне, потому что верность слуги можно купить или пошатнуть, и это может дать тебе шанс с ним.

Бэрронс одаряет её улыбкой, которая вся состоит из зубов и свирепости.

— Ни в одной из существующих реальностей, принцесса.

— Теперь ты лишь сильнее интригуешь меня, — урчит Иксай.

— Переходи к делу, — я повторяю приказ Бэрронса.

— Согласен, — рявкает Азар. — Переходи к бл*дскому делу, Икс.

Зима с явной неохотой переводит взгляд с Бэрронса на меня, её глаза прищуриваются и заметно холодеют.

— Мы готовы принять тебя в качестве королевы.

— Удобно, — фыркаю я. — Поскольку я уже королева. Хоть принимаете вы это, хоть нет.

— Иксай хотела сказать, — говорит Азар, награждая её выразительным и яростным взглядом, — мы надеемся, что ты готова править и заботиться о нашем виде. Теперь ты знаешь, что воспоминания и эмоции были восстановлены, и что через пять-шесть сотен лет наш вид вымрет. Ты будешь заботиться о нас до тех пор?

— Заботиться о вас как? Вы отказались от своих поисков Эликсира?

— Нет. И не откажемся, — говорит Иксай. — Мы надеемся, что со временем ты передумаешь. А пока что мы будем учиться жить вместе, и люди больше не будут страшиться нас. Мы также признаём, что Невидимые, — она усиленно подчёркивает приставку «Не», — уничтожили значимое количество людей. Полагаю, это количество измеряется миллиардами. Хоть Видимые периодически охотились на людей, мы ответственны за часть потерянных жизней. Лишь несколько тысяч можно приписать на наш счёт за многие тысячелетия нашей жизни на этой планете. А Двору Теней приписываются миллиарды. Весьма значительная разница, ты так не считаешь? Мы не монстры. Ты смотришь на нас двоих и видишь смерти миллиардов смертных. И всё же не Двор Света стал причиной этих смертей. Аморфные, клыкастые, ползучие, неуклюжие... — она умолкает, дрожа. — Именно те уродливые и злобные фейри убили стольких из твоего вида.

— Мы были обмануты, моя королева, — настаивает Азар. — Круус сотни тысяч лет притворялся одним из Видимых. Невидимый проник в наш двор. Это он побудил нас стать дикарями, он яростно выступал в поддержку Эобил, втайне ведя кампанию новых, всё более агрессивных нападений на людей, ибо Невидимые имеют куда более сильную склонность перебарщивать, чем Видимые. И это он возобновил Дикую Охоту. Он имел влияние на трон, правил нами через него.

«Точно, валите всё на того, кого считаете погибшим», — саркастически думаю я, но храню молчание, позволяю им говорить, высматриваю подтекст.

— Нас обманывали, нами манипулировали, — утверждает Иксай с высокомерным раздражением. — Неужели так удивительно, что мы злимся? Неужели удивительно, что после Крууса и Эобил мы не доверяем всем людям и предпочли бы править сами собой? Как бы ты чувствовала себя, если бы один из фейри Светлого Двора руководил твоим видом и был ответственен за принятие всех правящих решений? Фейри, который почти ничего не знает о людях? Разве не было бы сопротивления? Разве ты, чувствуя, что твоя жизнь под угрозой (единственная жизнь, которая тебе знакома и нравится), не стала бы искать способ вернуть своим людям права и привилегии, которые им некогда принадлежали?

Что ж. В её словах есть смысл. Определённо.

— Вдобавок, — подкрепляет её слова Азар, — мы прожили сотни тысяч лет, и нами будет править существо, которое прожило сколько? Скудные десятилетия.

Опять справедливо, признаю я, оправданное беспокойство.

— Я понимаю вашу точку зрения. И, как я заявляла ранее (и в первый свой визит ко двору, когда меня встретили лишь обманом и враждебностью), я ищу способ, чтобы наши виды сосуществовали мирно, — я делаю паузу, чтобы подчеркнуть свои следующие слова. — Я также готова однажды вернуть силу королевы кому-то из фейри.

Глаза Азара раскрываются шире, затем быстро сужаются, и он изучает меня через полуприкрытые щёлочки — весьма похоже на ту манеру, в которой Круус часто присматривался ко мне.

— С чего бы тебе это делать?

— Вы действительно думаете, что я хочу вами править? Эобил впихнула мне свою силу с целью нейтрализовать Синсар Дабх. Это практически единственная причина, по которой она это сделала, плюс немалое желание поступить назло. Когда она сделала это, там был Круус, и он требовал, чтобы она передала силу ему. Думаете, вы сердитесь, что вас обманули? Эобил, которую на самом деле зовут Зара, между прочим, когда-то была человеком, любила свою смертную жизнь и семью. Она любила свой мир и любила короля Невидимых. Круус украл её от этого короля, изнасиловал, стёр её воспоминания, врал ей и говорил, что она фейри, затем навязал ей правление видом, который не только не был её расой, но и много раз жестоко обходился с ней. Она тоже была изрядно сердита.

— Отсюда важный урок, что смертных и фейри лучше не смешивать, — резко говорит Иксай.

— Согласна, — отвечаю я не менее резко. — И именно поэтому стены, некогда стоявшие между мирами, служили своей цели. Но если вы желаете, чтобы я признала то, что вас обманывали и вводили в заблуждение, вы должны согласиться, что у обеих сторон есть оправданные обиды, и у обеих сторон есть причины злиться и обороняться. С таким подходом мы можем прийти к соглашению, при котором все мы будем процветать.