Глава 3

Ему не следовало флиртовать с девушкой.

Уэст стоял на краю бального зала Уортингтон-Хауса и наблюдал за тем, как леди Джорджиана танцует с маркизом Ралстоном. Его редко видели в обществе других людей, кроме жены, но не оставалось сомнений, что герцог Лейтон пригласил всех своих друзей, включая шурина, в надежде, что богатство и авторитет семей Ралстон и Лейтон пустят пыль в глаза аристократам и заставят их позабыть о прошлом леди.

План не работал.

Повсюду говорили только о ней, но не могущественные заступники и не её красота подпитывали всеобщие пересуды.

А леди Джорджиана действительно была прекрасна: стройная, изящная обладательница гладкой кожи и шелковистых волос, а её губы... Господь будто создал их для греха. Неудивительно, что она потеряла репутацию в столь юном возрасте. Без сомнения все мальчишки в округе пускали по ней слюни.

Он рассеянно гадал, любила ли она мужчину, который ею воспользовался, и внезапно обнаружил, что ему совсем не нравится это предположение. Уэст не испытывал симпатии к парням, которые были не в состоянии держать себя в руках, но мысль о том, что леди Джорджиана пала жертвой одного из них, раздражала больше, чем обычно. Возможно, дело в ребёнке. Ведь ни один ребёнок не заслуживает стать плодом позора.

Кому, как не ему, знать это.

Или, возможно, всё дело в самой Джорджиане, которая выглядела безупречной, чистокровной аристократкой, рождённой и воспитанной в мире, который должен был лежать у её ног, а вместо этого жаждал съесть живьём.

Музыка затихла, но уже через несколько молниеносных секунд Джорджиана оказалась в объятиях виконта Лэнгли, превосходного кандидата в мужья.

Уэст наблюдал за парой глазами журналиста, изучая их союз со всех сторон. Лэнгли, без сомнения, являлся важной птицей: он недавно обзавёлся почтенным титулом, в придачу с которым ему досталось несколько огромных поместий, но, как и все аристократы, пал жертвой великого проклятия: владения требовали непомерных затрат на содержание. Усадьбы пришли в упадок, и ему требовалось их восстановить.

Огромное приданое леди Джорджианы вернёт графству былую славу и обеспечит Лэнгли достаточной суммой денег, чтобы её приумножить.

Уэст не понимал, почему эта мысль его тревожила и выбивала из колеи. Леди Джорджиана не первая и не последняя, кто покупала себе мужа.

Или продавала себя в жёны.

В обмен на древний, не имеющий особого значения титул. Который ценился лишь за своё место в общей иерархии. Да, титул мог купить её дочери вместо громких оскорблений тихое, молчаливое осуждение. А впоследствии приобрести ей респектабельного мужа. Не титулованного, но респектабельного. Возможно, владеющего землёй.

Но самой Джорджиане он не принесёт ничего, кроме ехидных колкостей и шёпота за спиной. Ни уважения, ни любви. Мало кто из аристократов счёл бы её достойной их любезного отношения, не говоря уже о прощении.

Лицемерие было краеугольным камнем высшего общества.

И Джорджиана это знала, он понял это по её глазам, по голосу, пока с ней разговаривал, очарованный, как никогда прежде. Она была готова поставить на кон всё ради дочери, что являлось невероятным благородством.

Она отличалась от всех знакомых ему женщин.

Он пытался себе представить, каково это расти с родителем, который так сильно тебя любит, что готов пожертвовать своим счастьем. В случае Уэста любовь была быстротечна.

А затем он сам взял на себя ответственность.

Уэст отогнал воспоминания и вновь обратил внимание на танцующих.

Лэнгли был подходящим кандидатом в мужья. Красивый, умный, обаятельный, искусный танцор. Он скользил по бальному залу, подчёркивая грациозность партнёрши своей собственной. Уэст увидел, как юбки Джорджианы цвета слоновой кости коснулись ноги виконта, когда пара делала поворот. Что-то в том, как шёлк прильнул к шерсти, прежде чем поддаться силе тяготения, в том, как танцующие двигались, демонстрируя лишь изящество и мастерство, раздражало.

Его это не должно волновать. Он присутствовал здесь совсем по другой причине.

Так какого чёрта он делал на балконе, раздавая глупые обещания помочь восстановить репутацию незнакомой ему девушке?

Чувство вины - мощный побуждающий фактор.

Проклятая карикатура. Он облил леди Джорджиану грязью точно так же, как и высшее общество десять лет назад. Уэст пришёл в бешенство, когда картинку, высмеивающую и издевающуюся над незамужней матерью и невинным ребёнком, опубликовали в газете. Он особо не вчитывался в "Скандальную хронику" в отличие от остальных своих изданий, потому что не был поклонником сплетен. А карикатуру решили добавить в последний момент, перед тем как газета отправилась в печать.

Он уволил главного редактора, как только её увидел. Но было уже слишком поздно.

Благодаря Уэсту позор девушки только возрос.

Она улыбнулась Лэнгли, и в голове Уэста промелькнуло какое-то воспоминание. Он не помнил, чтобы встречался с этой леди раньше, но не мог отделаться от навязчивой мысли. Что они уже разговаривали. Что она улыбалась ему точно так же.

Её называли леди с дурной славой, в немалой степени благодаря Уэсту. И не важно, что она обладала всеми качествами, которые ценились в обществе: молодостью, аристократическим происхождением и неземной красотой.

Возможно, красота имела первостепенное значение. Общество ненавидело красавиц почти так же сильно, как и дурнушек. Именно красота искушала, в конце концов, если бы Ева ею не обладала, быть может, змей оставил бы её в покое.

Но во всех грехах винили Еву, а не змея. Точно так же, как леди теряла репутацию, а не джентльмен.

Он снова задумался о том мужчине. Любила ли она его?

Мысль вызывала неприязнь.

Да, он поможет леди Джорджиане восстановить репутацию. Он сделает её звездой сезона. Задача была несложной: общество обожало газету сплетен и легко верило написанному. Несколько удачных статей, и леди Джорджиана выйдет замуж за своего виконта, а совесть Уэста успокоится и он сосредоточится на других, более важных делах.

Делах, касающихся его свободы.

– Ты не танцуешь.

Он ждал этой встречи, присутствовал на балу именно ради неё, но тем не менее похолодел, услышав рядом любезные слова, пропитанные фальшью.

– Я не танцую.

Граф Тремли усмехнулся.

– Конечно, нет.

Уэст был всего на несколько дней старше Тремли, знал графа всю свою жизнь и ненавидел его почти столько же. Но теперь Тремли стал одним из доверенных советников короля Вильгельма и обзавёлся десятками тысяч акров самой роскошной земли в Саффолке, которая приносила ему около пятидесяти тысяч фунтов в год. Он обладал богатством сказочного короля и благоволением настоящего.

Уэст намеренно сосредоточил внимание на Джорджиане, каким-то образом это помогало ему сохранять спокойствие.

– Чего ты хочешь?

Тремли изобразил удивление.

– Какой холодный тон. Ты должен проявлять больше уважения к тем, кто выше тебя.

– Будь благодарным за то, что я не избил тебя на людях, – сказал Уэст, отводя взгляд от Джорджианы, не желая, чтобы неприятный спутник обнаружил его интерес.

– Что за громкие слова. Как будто ты пойдёшь на такой риск.

Уэст всё больше раздражался, ненавидя страх, который пробудили в нём слова Тремли. Ненавидя самого графа.

– Спрошу ещё раз. Что ты здесь делаешь?

– Я прочитал твою статью, вышедшую на прошлой неделе.

Он застыл.

– Я пишу много статей.

– В поддержку отмены смертной казни за воровство. Дерзкий выбор, для кого-то столь... близко знакомого с ситуацией.

Уэст не ответил. Что тут скажешь в этом бальном зале, полном людей, которые не беспокоились о своём будущем. Не боялись своего прошлого.

Которые не ожидали, что, не ровен час, их разоблачат. Накажут.

Повесят.

Кружась в танце со своим будущим мужем, леди Джорджиана затерялась в толпе. Тремли вздохнул.

– Угрозы так утомляют. Если бы ты только принял положение дел. Я даю распоряжения, ты их исполняешь. Тогда бы наши беседы стали намного более приятными.

Уэст посмотрел на своего врага.

– Я владею пятью самыми успешными газетами в мире. Ты находишься в опасной близости от того момента, когда я уничтожу тебя одним росчерком пера.

– Ты владеешь ими благодаря моему великодушию. Тот росчерк пера станет последним, и ты это знаешь. Даже если тот закон пройдёт, – проговорил Тремли холодным тоном.

Будто Уэст был в состоянии забыть, что Тремли обладает такой властью.

Будто он мог забыть, что граф был единственным человеком в мире, который знал его секреты и мог покарать.

Однако у Тремли имелись и свои секреты, тёмные тайны, благодаря которым его могли повесить, если догадки Уэста были верны. Но пока он не раздобудет доказательств... у него не появится оружия против этого человека, который держал его за горло.

– Задам вопрос ещё раз, – наконец, проговорил Уэст. – Чего ты хочешь?

– В Греции идёт война.

– В нашем современном мире всегда где-то идёт война, – сказал Уэст.

– Эта почти закончилась. Я хочу, чтобы "Новости Лондона" выступили против мира.

Перед глазами Уэста предстало досье Тремли в его кабинете, в котором хранились нервные размышления людей, пребывавших в ужасе от того, что их имена придадут огласки. Размышления об этой войне. И о людях.

– Ты хочешь, чтобы я выступил против независимости Греции. – Когда Тремли не ответил, он добавил: – В этой войне участвовали и наши солдаты. Они сражались и умирали за демократию.

– А ты здесь, – ехидно заметил Тремли, – живой и здоровый. И на воле.

Уэст уловил смысл сказанного. Достаточно лишь одного слова графа, и Уэст будет уничтожен. Его до конца жизни отправят в тюрьму.

В лучшем случае.

– Я не буду этого писать, – сказал он.

– У тебя нет выбора, – сказал Тремли. – Ты - моя комнатная собачка. И лучше тебе об этом не забывать.