— Удивительно, все как на ладони, — говорит он, прижимаясь ко мне.

— Это защищенная точка обзора, — тихо замечаю я. — В Лондоне их шесть, но деревья здесь растут низко и не заслоняют вид.

Арчи легонько пихает меня локтем.

— Мне нравится, что ты все это знаешь. Расскажи еще что-нибудь. Я колеблюсь.

—Уверен?

Он напрягается.

— Ты здесь со мной или с Патриком? Ты же в курсе, я люблю малоизвестные факты и исторические подробности. Так что давай, рассказывай.

— Прости, — бормочу я, крепче обнимая его. — О'кей, вся эта территория когда-то была частью огромных охотничьих угодий, которыми пожелал завладеть Генрих Восьмой.

— Охотничьи угодья?

— Общая земля, используемая для охоты. Арчи смеется.

— Значит, Генрих Восьмой просто присвоил ее?

— Да. Немного похоже на жирную рыжую версию грейферной машины. Он вновь смеется, и я улыбаюсь.

— У этого места довольно богатая история. Тут происходили дуэли и призовые состязания, даже есть дерево, которое называется деревом Шекспира.

— Почему? Он его посадил? Он не казался мне садоводом. Мой смех раскатом звучит в тишине.

— Дерево было посажено в честь трехсотлетия со дня его рождения, так что оно довольно старое.

Пока мы любуемся видом, небо ощутимо светлеет. Синева постепенно тускнеет до холодного серого, а алый разливается вверх розовым. Реверсивные следы от самолетов над головой выглядят словно небесные письмена ангелов, а пейзаж вокруг нас постепенно обретает краски, подсвечивая зелень утренним светом.

— Мне нравится, как это происходит, — тихо говорит он. — Как по волшебству.

— Повседневный вид.

— Это самый лучший сорт повседневного, детка.

На тропинке раздаются шаги и обернувшись мы видим приближающегося старика с маленькой собачкой. Кивнув в знак приветствия, он на секунду замирает, глядя на раскинувшийся перед нами городской пейзаж.

— Лучший вид в Лондоне, — наконец изрекает он. — И заметьте, совершенно бесплатно, — шмыгает старик носом. — Во всяком случае, пока что. Уверен, местные власти скоро найдут способ взимать мзду и за это.

Откланявшись, он исчезает на тропинке, а когда мы вновь поворачиваемся к панораме, то видим, что солнце уже встает. Восход наполняет небо ярким мандариново-оранжевым цветом, плавно переходящим к кремово-лимонному, в то время как городской пейзаж, раскинувшийся внизу — глубоких темно-синих оттенков, кое-где пронизанный запоздалыми огнями. Теперь я вижу достопримечательности центрального Лондона — небоскребы Мэри-Экс (лондонцы зовут его «корнишон») и Уоки-Токи, — но в утреннем тумане различимы лишь очертания.

— Будь я путешественником из космоса, то подумал бы, что это волшебный город, — говорю я импульсивно, и тут же вздрагиваю. Жалобы Патрика на мою чудаковатую фантазию звенят в ушах, но Арчи поворачивается ко мне, его лицо светится удивлением и любопытством.

— Мне нравится это в тебе, — признается он. — То, как ты говоришь. Никто не видит вещи так, как ты.

— И это хорошо?

— Всегда, — уверенно отвечает он. — Всегда, Мик.

Я смотрю на своего лучшего друга, на то, как лучи восходящего солнца ложатся на его лицо красным и оранжевым светом, и в голову приходит, что будь я все тем же путешественником, то подумал бы, что Арчи тоже волшебный. Какое-то неземное создание, посланное в мир людей. Затем он усмехается, и его губы кривятся, напоминая мне, что это мой Арчи. Земной, ласковый и такой настоящий.

Неохотно отворачиваюсь к виду и обнаруживаю, что незаметно, словно по мановению невидимой для нас волшебной палочки, небо стало ясно-голубым, и Лондон полностью открыт для дневного света.

— Вот и все, — тихо говорю я. — Все закончилось.

— Всего на один день, любовь моя, — мягко замечает он. — Завтра все повторится.

Арчи замолкает и подходит к камню, на котором высечена гравировка и читает вслух.

— «Встречая рассвет на Примоурз Хилл, ты беседуешь по душам с солнцем. Уильям Блейк». Что ж, Мик, хочу сказать тебе две вещи.

— Какие?

— Во-первых, старина Уильям определенно знал, о чем говорит. Во-вторых, ты будешь незаменим в викторине, которую ежегодно проводит больница.

Я смеюсь.

— Ты уже много лет пытаешься меня заманить в свои сети и воспользоваться моими познаниями в древней поэзии и истории.

— Для начала сойдет, милый, — кокетливо улыбается он.

Возвратившись по тропинке назад, мы оказываемся на главной улице и нас слегка шокируют проносящиеся мимо автобусы и машины, шум которых пугает после умиротворенного пребывания на холме. Мы идем, пока не натыкаемся на витрину магазина. Стены окрашены в бледно-желтый цвет и над входом натянут тент в черно-белую полоску. Я останавливаюсь и жестом указываю на него.

— Булочная «Примроуз», — произносит Арчи, счастливо улыбаясь. — Я слышал об этом месте. Оно классное?

— Самое лучшее.

Когда Арчи поднимает голову и принюхивается, то напоминает мне мультяшную собаку из «Леди и Бродяга».

— Давай. Зайдем позавтракать, пока ты не начал рыть ямку в поисках косточки.

Арчи послушно плетется за мной, разглядывая интерьер в стиле пятидесятых, белые и пастельные ретро-тона с розовой неоновой вывеской над стойкой. Дама выкладывает выпечку на прилавки, и я толкаю его локтем.

— Иди сядь. Я устроил это свидание, так что еду выбираю тоже я.

— Как это неожиданно властно с твоей стороны, буч, — говорит он, восхищенно глядя на меня. — Не хватает хлыста и кляпа.

— Всегда считал, что кляп тебе не помешает, — размышляю я и указываю на столик у окна. — Иди и сядь туда.

— Окей, босс, — Арчи с издевкой отдает честь и топает к столу, а я осознаю, что пялюсь на изгибы его задницы, только когда слышу, как у меня за спиной прочищают горло. Обернувшись, замечаю женщину за прилавком, наблюдающую за мной с любопытством.

— Извините, — бормочу я.

— Я тебя ни в чем не виню, — весело говорит она. — Будь он моим парнем, я бы тоже не сводила с него глаз.

Открываю рот, чтобы опровергнуть это, сказать ей, что обычно говорил многим другим людям, что мы с Арчи просто лучшие друзья и ничего больше. Но по какой-то странной причине сегодня я так не делаю. Вместо этого улыбаюсь ей и заказываю завтрак, наслаждаясь ложью о том, что мы с Арчи бойфренды и что в конце сегодняшнего дня вместе пойдем домой и ляжем в постель.

Мысли резко прерываются, когда мне подают еду, и я поспешно пытаюсь воссоздать в мозгу что-нибудь ужасное, чтобы избавиться от эрекции. Мой выбор пал на Джейкоба Рис-Могга (прим. пер. Британский политик консерватор, выступающий против однополых браков), так что к столику я подхожу нормальной походкой.

Арчи сидит, разглядывая проходящих мимо людей, его лицо полно жизни и интереса. Я чувствую, как мои шаги замедляются, потому что в этот момент замечаю сияние его кожи и то, как солнечный свет переливается в его волосах, хотя последние десять лет видел в нем лишь своего лучшего друга. Отталкиваю эту мысль так быстро, что почти слышу, как визжат метафорические шины в моем мозгу. Я не могу испытывать влечение к Арчи. Он и его родители — единственная семья, которая у меня есть. Я не могу так рисковать.

Арчи поднимает взгляд и замечает меня, а я сразу же меняю выражение лица с мечтательного на вежливое. Я научился этому работая с Гейбом, поскольку у него имеется сверхъестественная способность замечать, когда кто-то витает в облаках. Арчи прищуривается, но похоже он решил пропустить мое замешательство, и жестом указывает на поднос.

— Что это тут у нас? Я так голоден.

— Ты всегда голоден, — посмеиваюсь я, жадно цепляясь за нормальность. — Помнишь, как мы были в пабе, и официантка оставила на стойке огромный сэндвич «Пахарь», а сама отвернулась за столовыми приборами? — хохочу я. — До сих пор не могу поверить, как быстро ты его съел. Я едва успел открыть рот, чтобы сказать тебе «нет», как он исчез.

Арчи улыбается своей ровной белозубой улыбкой.

— Я думал, это закуска в баре. — Я продолжаю хохотать, а он качает головой.

— Я был растущим мальчиком. Мне требовалась пища.

— Ну, ты больше не растешь, — замечаю я. — Застрял на отметке пять футов семь дюймов.

— А теперь ты ведешь себя как стервец, — он смотрит на тарелки, которые я ставлю перед ним. — Божечки, — благоговейно произносит Арчи, принюхиваясь.

— Что это такое?

— Рулетики с нутеллой, — объявляю я, улыбаясь. — Из слоеного теста с восхитительной нутеллой внутри. Я знаю, что это твое самое любимое лакомство на свете.

Арчи съедал такую банку в одиночку, макая в нее пальцы и вылизывая их дочиста. При мысли об этих пухлых губах я ерзаю на стуле. Мой идиотский член, похоже, решил сегодня выйти из строя, встав от одной лишь мысли о том, как мой друг облизывает пальцы.

Арчи смотрит на меня, склонив голову набок, будто любопытная птичка.

— Патрик любил Нутеллу?

Меня поражает тот факт, что Патрик кажется сейчас каким-то безликим прошлым. Я напряженно вспоминаю.

— Нет. У него аллергия на орехи.

Арчи мотает головой и веселье искрится в его глазах.

— Я слишком оригинален, чтобы придумывать очевидные варианты. Просто буду придерживаться приятной для меня мысли, что ты пытался незаметно убить его. — Я заливаюсь громким хохотом, и он широко улыбается. — Так зачем же ты хотел привести его сюда? — любопытствует он, когда я перестаю смеяться.

Я задумчиво прикусываю губу.

— Не знаю, — чуть подумав, отвечаю я. — Я уже бывал здесь и пробовал эти знаменитые рулетики, ну и вспомнил о тебе. — Арчи как-то странно смотрит на меня, и в его глазах мелькает что-то очень похожее на счастье. — Что? — спрашиваю я.

— Ничего, — быстро отвечает он, откусывая кусочек выпечки, и тут же издает низкий стон, от которого мое нижнее белье становится тесным. Твою мать. Только не сейчас. Арчи вскидывает голову. — Итак, что там значится следующим в списке свиданий? Потому что сейчас рано и мало что открыто.

Я неловко поправляюсь, потому что это очень перекликается с моими мыслями в данный момент.